Герберт Хан. О гении Европы. Россия. Гость пришел, и хижина становится дворцом (начало)
Местность в большинстве областей европейской России простирается равномерно, но русский человек по природе своей не любит слишком равномерного ритма. Пульс его жизни безо всякой болезни скачет. Образно говоря, длинные дистанции проходятся медленно, чтобы потом вдруг стремительно понестись. Копят днями, неделями, месяцами, чтобы потом расточительно израсходовать все враз. Мы еще поговорим об этом феномене и должны будем исследовать, каким образом он связан с естеством русского человека.
В данный момент остановимся на накоплении и расточительстве. Мы можем их особенно хорошо понять, если задумаемся об одной из основных социальных черт русского человека, русского дома: о гостеприимстве. Русский дом, русское жилище, будь оно скромным или богатым, тесным до невозможности или просторным, - кажется всегда приспособленным к этому гостеприимству. Если в обстановке царит достаток, то мебель не набивается до такой степени, чтобы стать главным содержимым. Определенные предметы мебели, как, например, излюбленные диваны, подставки для цветов и даже сами цветы и растения, повторяясь бесчисленное количество раз, обнаруживают типичные виды и формы. И стены в жилых комнатах почти никогда не перегружены картинами или другими украшениями. Часто они просто демонстрируют голую известь в ее безупречной белизне, постоянно обновляемую побелкой. Гость из-за границы, наверное, поначалу задает себе вопрос, как же можно в таких помещениях удобно устроиться самим и другим.
Этим вопросом стоит заняться подробнее, так как он ближе подводит нас к русской жизни. Наверное, следует вспомнить, что мы говорили в первом разделе этой работы о прибытии в Италию. Мы тогда упомянули, что широкие желтовато-коричневые фасады домов поначалу кажутся иностранцу довольно пустыми. И мы сказали: надо принять во внимание итальянское солнце, всегда иметь его в виду, чтобы понять столь небольшую потребность в красках. У русского человека ощущению пустоты противодействуют иные, менее осязаемые факторы. Во-первых, он не такой уж глазастый, а человек, который «видит ушами» и желает быть ушами же и «увиденным». Визуальное для него не первично. Для него пространство наполнено прежде всего тем, что в нем говорится. А в том, что говорится, и еще больше в том, как говорится, проявляется и еще один элемент, в духовном смысле весьма творческий: сильная субстанциональная душевность. В другой главе мы еще лучше сможем разглядеть первичные духовные силы, присущие русскому языку. То, что передается от одного к другому речью, несет в себе теплоту, которая в глубинном смысле сама способна создавать пространство и которая заменяет собой многое другое.
Кажется, русский человек и без изучения литературы, к которой он вообще-то весьма склонен, хорошо знает слова Гете: «К теплу тянутся музы, к теплу тянутся грации». И он в дополнение к теплу своей народной души и своего языка всегда стремится и к теплу внешнему. В этом отношении он диаметрально противоположен англичанину. Если тот, как мы с интересом наблюдали, довольствуется тем, чтобы согреть ноги у камина, то русскому человеку хорошо только тогда, когда весь человек с головы до пят окутан теплом. И если англичанин способен дышать и мыслить только при свежем воздухе из окна и из воздуховодов, то у русского язык и душа начинают шевелиться, только если тепло поймано в комнате. Все дыры и щели по возможности заткнуты. За окнами зимой поставлены еще одни окна, края которых плотно заклеены бумагой. Между окнами внешними и внутренними лежат толстые слои ваты; лишь маленькие форточки дают возможность при необходимости проветрить комнату, и возможностью этой пользуются редко. И странное дело, полный абсурд для интеллектуала: частое проветривание, кажется, вовсе и не нужно. То ли благодаря земле и климату, то ли из-за самих людей, но атмосфера в этих плотно закрытых помещениях очень даже сносная.
Погружаясь в жизнь стран и народов, все больше понимаешь, почему у одного народа правильно так, а у другого наоборот. Разве закупоривание себя в комнатах или укутывание в меха и платки с самого начала зимы не есть вид накопления и сбережения? Нужно сберечь больше тепла, потому что придется разом много его отдать в неслыханно холодные дни и в трескучие морозные ночи, как только отойдешь от теплой печи и окажешься в снегу, на морозе, среди снежной бури.
Однако психологическая сторона заботы о тепле, о теплом доме не менее важна для русской жизни, для совместного проживания, чем вышеописанная внешняя, очень понятная сторона. Русский не боится быть близко к соотечественникам. Поэтому по западноевропейским меркам невероятно, а по интеллектуально-гигиеническим соображениям и просто ужасно, как много людей в одной и той же комнате для русского вполне приемлемо.
Приемлемо не только для временной беседы у кипящего самовара, но и для импровизированного ночлега, если таковой по каким-то причинам понадобился. С этой стороны, в этой среде мы гораздо лучше поймем особенности русского гостеприимства.
Слово «гость» или «гости» в русских условиях почти волшебное. Оно любое хозяйство приводит в, если можно так выразиться, весьма желанное чрезвычайное состояние. Никакого противоречия здесь и в самом деле нет. Ведь, с одной стороны, людям, принимающим гостей, понятно, что теперь придется как следует пошевелить руками. С другой стороны, часть их жизненного ритма, можно даже сказать, часть их здоровья как раз и состоит в том, чтобы временами такое лихорадочное состояние наступало. Никогда здесь не идет речи о том, чтобы при появлении гостей отделаться небольшим количеством печенья, конфет или скупо налитой рюмкой. И короткий визит тоже без угощенья немыслим. Нет, явление гостя здесь намерены отметить, как праздник, и самим поесть по-праздничному.
При этом не важно, пришлось ли посещение на время приема пищи или на другой час. Кто здесь смотрит на педантично расписанное время! Вот час, в который явился гость, и есть тот самый час, тот праздник.
В данный момент остановимся на накоплении и расточительстве. Мы можем их особенно хорошо понять, если задумаемся об одной из основных социальных черт русского человека, русского дома: о гостеприимстве. Русский дом, русское жилище, будь оно скромным или богатым, тесным до невозможности или просторным, - кажется всегда приспособленным к этому гостеприимству. Если в обстановке царит достаток, то мебель не набивается до такой степени, чтобы стать главным содержимым. Определенные предметы мебели, как, например, излюбленные диваны, подставки для цветов и даже сами цветы и растения, повторяясь бесчисленное количество раз, обнаруживают типичные виды и формы. И стены в жилых комнатах почти никогда не перегружены картинами или другими украшениями. Часто они просто демонстрируют голую известь в ее безупречной белизне, постоянно обновляемую побелкой. Гость из-за границы, наверное, поначалу задает себе вопрос, как же можно в таких помещениях удобно устроиться самим и другим.
Этим вопросом стоит заняться подробнее, так как он ближе подводит нас к русской жизни. Наверное, следует вспомнить, что мы говорили в первом разделе этой работы о прибытии в Италию. Мы тогда упомянули, что широкие желтовато-коричневые фасады домов поначалу кажутся иностранцу довольно пустыми. И мы сказали: надо принять во внимание итальянское солнце, всегда иметь его в виду, чтобы понять столь небольшую потребность в красках. У русского человека ощущению пустоты противодействуют иные, менее осязаемые факторы. Во-первых, он не такой уж глазастый, а человек, который «видит ушами» и желает быть ушами же и «увиденным». Визуальное для него не первично. Для него пространство наполнено прежде всего тем, что в нем говорится. А в том, что говорится, и еще больше в том, как говорится, проявляется и еще один элемент, в духовном смысле весьма творческий: сильная субстанциональная душевность. В другой главе мы еще лучше сможем разглядеть первичные духовные силы, присущие русскому языку. То, что передается от одного к другому речью, несет в себе теплоту, которая в глубинном смысле сама способна создавать пространство и которая заменяет собой многое другое.
Кажется, русский человек и без изучения литературы, к которой он вообще-то весьма склонен, хорошо знает слова Гете: «К теплу тянутся музы, к теплу тянутся грации». И он в дополнение к теплу своей народной души и своего языка всегда стремится и к теплу внешнему. В этом отношении он диаметрально противоположен англичанину. Если тот, как мы с интересом наблюдали, довольствуется тем, чтобы согреть ноги у камина, то русскому человеку хорошо только тогда, когда весь человек с головы до пят окутан теплом. И если англичанин способен дышать и мыслить только при свежем воздухе из окна и из воздуховодов, то у русского язык и душа начинают шевелиться, только если тепло поймано в комнате. Все дыры и щели по возможности заткнуты. За окнами зимой поставлены еще одни окна, края которых плотно заклеены бумагой. Между окнами внешними и внутренними лежат толстые слои ваты; лишь маленькие форточки дают возможность при необходимости проветрить комнату, и возможностью этой пользуются редко. И странное дело, полный абсурд для интеллектуала: частое проветривание, кажется, вовсе и не нужно. То ли благодаря земле и климату, то ли из-за самих людей, но атмосфера в этих плотно закрытых помещениях очень даже сносная.
Погружаясь в жизнь стран и народов, все больше понимаешь, почему у одного народа правильно так, а у другого наоборот. Разве закупоривание себя в комнатах или укутывание в меха и платки с самого начала зимы не есть вид накопления и сбережения? Нужно сберечь больше тепла, потому что придется разом много его отдать в неслыханно холодные дни и в трескучие морозные ночи, как только отойдешь от теплой печи и окажешься в снегу, на морозе, среди снежной бури.
Однако психологическая сторона заботы о тепле, о теплом доме не менее важна для русской жизни, для совместного проживания, чем вышеописанная внешняя, очень понятная сторона. Русский не боится быть близко к соотечественникам. Поэтому по западноевропейским меркам невероятно, а по интеллектуально-гигиеническим соображениям и просто ужасно, как много людей в одной и той же комнате для русского вполне приемлемо.
Приемлемо не только для временной беседы у кипящего самовара, но и для импровизированного ночлега, если таковой по каким-то причинам понадобился. С этой стороны, в этой среде мы гораздо лучше поймем особенности русского гостеприимства.
Слово «гость» или «гости» в русских условиях почти волшебное. Оно любое хозяйство приводит в, если можно так выразиться, весьма желанное чрезвычайное состояние. Никакого противоречия здесь и в самом деле нет. Ведь, с одной стороны, людям, принимающим гостей, понятно, что теперь придется как следует пошевелить руками. С другой стороны, часть их жизненного ритма, можно даже сказать, часть их здоровья как раз и состоит в том, чтобы временами такое лихорадочное состояние наступало. Никогда здесь не идет речи о том, чтобы при появлении гостей отделаться небольшим количеством печенья, конфет или скупо налитой рюмкой. И короткий визит тоже без угощенья немыслим. Нет, явление гостя здесь намерены отметить, как праздник, и самим поесть по-праздничному.
При этом не важно, пришлось ли посещение на время приема пищи или на другой час. Кто здесь смотрит на педантично расписанное время! Вот час, в который явился гость, и есть тот самый час, тот праздник.