Герберт Хан и русский характер. 1 Клад Герберта Хана.
Книгу немецкого автора Герберта Хана «О гении Европы» (Herbert Hahn. “Vom Genius Europas”) можно считать как увлекательным литературно-художественным произведением, так и научным трудом. В ней автор не просто дает яркие национально-психологические зарисовки двенадцати европейских народов, но и делает это в тесной связи с глубинным анализом природно-климатических, языковых и других феноменов. Можно говорить о специфическом и системном «методе Герберта Хана» при описании и анализе самобытных черт национального характера у итальянцев, испанцев, португальцев, французов, нидерландцев, англичан, датчан, немцев и скандинавских народов. С особой обстоятельностью и немецкой скрупулезностью Герберт Хан представил самобытные особенности русского народа, русского языка.
Написав, однако, слова «национально-психологические», я живо представил себе, как бы огорчили они самого автора - Герберта Хана. И как он выразил бы к ним свое отношение. Например, словами из главы о Франции в своей книге: «может показаться, что … нахлобучили дурацкий колпак».
И еще, может быть, добавил бы, что вот уж от русского он такого примитивизма никак не ожидал. Ведь Хан считал, что мы, русские, не утратили живости восприятия, мы движемся в диапазоне «между драконом и архангелом» в отличие от всех других, которым приходится в своей духовности ограничиваться более узким диапазоном - всего лишь между «скотиной» и рядовым ангелом. И потому Герберту Хану было бы особенно досадно, что именно русский переводчик «загремел скелетом абстракции» (опять же его выражение), лишив тем самым произведение живой плоти и крови и оставив от него только косточки.
Однако я не хотел «греметь скелетом абстракции» и не буду этого делать. Я всего лишь хочу показать одну сложность.
Попробуйте ответить сразу на один простой вопрос:
О чем пишется в «Войне и мире» Л.Н.Толстого?
Видно, что на такой вопрос сразу не ответишь. Есть, впрочем, один вариант. Но он для тех, кто не боится быть привлеченным к ответственности по обвинению в тавтологии. Быстрый, правильный и содержательный ответ может быть только таким:
«Война и мир» - это о войне и мире.
Это не просто тавтология. Это утверждение о глубокой содержательности того, что написано на обложке книги. И потому я не постесняюсь сказать:
Произведение Герберта Хана «О гении Европы» - о гении Европы! То есть о «душах народов» или о «народных духах» (по Хану это не совсем одно и то же), о языках и «гениях языков», о привычках, о мышлении и поведении, о культуре, об общности и самобытности итальянцев, испанцев, португальцев, французов, нидерландцев, англичан, шведов, датчан, норвежцев, финнов, русских, немцев. А еще о прошлом и о будущем этих народов, о «духе времени», о Европе в целом. О том удивительном факте, что русский язык просто соединил понятие иного человека и понятие друга и что у русских даже ненависть описывается так: «они ненавидят друг(!) - друга(!!!)». О том, что из этого следует. Об удивительном богатстве языка Шекспира и не менее удивительной обедненности английской речи.
Одно достоинство произведения Герберта Хана имело большое значение для самих по себе подходов и технических решений при переводе его книги. Достоинство это состоит в дистанции. Дело в том, что психология («душа», «дух», «гений») народа и его языка относится к тем великим вещам, которые «вблизи не увидать». И даже издалека трудно разглядеть, если взгляд привычен. Например, привычному взгляду трудно удивиться уникальности для Европы слов вроде «тихонечко» (уменьшительно-ласкательное значение в квадрате, причем в наречии - так не скажешь на другом европейском языке!). Или же задать себе вопрос, почему это русские живут на свете, ведь буквально это означает «жить на свечении». Ясно, что подобные вещи можно заметить и осмыслить, только будучи, так сказать, на языковой дистанции. И ощущение этой дистанции я как переводчик всячески старался сохранить для читателя. Прежде всего в главе о России.
Достоинству языковой, пространственной, временной дистанции сам Герберт Хан как автор соответствовал в максимальной степени. Он жил в 1890 - 1970г.г.. Родился в Эстонии. Учился в Дерпте, Гейдельберге, Париже, Берлине, Грейфсвальде. С девятнадцати лет и на всю жизнь стал учеником Рудольфа Штейнера, известного в России прежде всего в качестве основателя так называемой «Вальдорфовской» педагогики. Именно по инициативе Рудольфа Штейнера направил свою энергию на решение задачи «наведения мостов между народами при помощи духовного обоснования народной психологии». Знаток языков, быта, обычаев, привычек, психологии, «души» не только вышеупомянутых двенадцати, но большинства европейских народов. Автор множества произведений. Среди них «О серьезности игры» (1929г.), «Об истоках сил души» (1959г.), «Каким я видел и чувствовал Рудольфа Штейнера» (1961г.), «Дорога, которая меня вела» (1969г.), «Что должно быть в вальдорфовской педагогике в ближайшие 50 лет?» (1969г.), «Жизнь с маленькими детьми» (посмертно в 1975г.).
Выполняя перевод, я стремился исполнять заветы моего автора, касающиеся перевода как такового. Оба они содержатся в его же книге в главе о Германии. Один - не довольствоваться «рабско-педантичным переводом». Другой - «для настоящего перевода требуется на какое-то время освободиться от самого себя, найти в своей душе место для другого «я».»
У меня не было личного знакомства с автором. А с произведением его я знаком с семидесятых годов. Тогда мне довелось дополнить уже имевшееся высшее образование учебой в одном закрытом учебном заведении в Минске. Один из преподавателей, писавших диссертацию о национальной психологии, использовал межбиблиотечный абонемент и выписал экземпляр книги на немецком языке. Он попросил меня прочитать ее и по возможности выписать цитаты, которые могли подойти для диссертации. Тогда я фактически перевел «О гении Европы» в первый раз. Прочтение книги подвигло меня написать реферат «Материалистическое понимание природы этнической психологии». Мне это зачли как сдачу экзамена по курсу «Актуальные проблемы научного коммунизма». Реферат направили на ведомственный всесоюзный конкурс, признали его лучшим в том учебном году, распечатали и разослали по кафедрам научного коммунизма во все учебные заведения КГБ СССР. В моей же душе навсегда осталось забронированным место для «я» Герберта Хана. Система его взглядов не то что соответствовала моим, но была для меня понятна, полезна и необходима. Я не сомневался, что такое выдающееся произведение будет очень скоро переведено на русский язык и станет бестселлером, который затмит собой хотя и очень полезные и живые, но не системные описания национальных характеров вроде знаменитой «Ветки сакуры» или произведений Геннадия Фиша о Скандинавии. Огромную пользу от произведения Герберта Хана в случае его публикации в России (тогда в СССР) я усматривал в том, что мы научимся у него говорить именно о национальной психологии, национальной культуре, нашем национальном языке. Ведь до настоящего времени этого делать не умеет практически никто. Попробуйте самого искреннего русского патриота попросить хотя бы десять минут поговорить о русской самобытности. Через минуту разговор пойдет о ненавистниках и недоброжелателях России, о ближнем и дальнем зарубежье, об актуальных политических и экономических проблемах, о причинах недавних и давних социальных катаклизмов, о евреях, о кавказцах… А о том, что интуитивно и очень искренне является у патриота предметом обожания - о России, о русскости, о нас и о нем самом - слов найдется немного. А бывает еще и так, что слова-то находятся, но они скорее отпугивают или же наводят тоску, чем воодушевляют.
Давайте поучимся у Герберта Хана. Его рассказы о строе русских согласных или о верхненемецком передвижении звуков, пусть и состоявшемся почти тысячу лет назад, интереснее любого детектива.
В конце 2004 года история семидесятых годов у меня повторилась. Меня опять попросили «цитат» из Герберта Хана. Я поехал в Ленинскую библиотеку, заказал оба тома. Мне принесли ТОТ ЖЕ САМЫЙ экземпляр с теми же индивидуальными особенностями суперобложки. Великая книга с грустью посмотрела на меня и сказала, что за тридцать лет после меня к ней никто не притрагивался! И тут до меня дошло, что выдающееся произведение до сих пор не переведено и не известно в России.
За прошедшие десятилетия материал не только не утратил «актуальности», но стал настоящим кладом. Одно его достоинство выросло еще больше - достоинство временной дистанции.
(Продолжение в следующем посте)