Апельсины
Два престарелых апельсина. Они еще пыжатся по привычке, круглят бока, хотят выделиться из бамбуковой миски. Тщетно. Оба на дне.
Один скособочился, привалился к стенке, бледен, горек, сух. Другой хорохорится, отвернулся от старшенького, еще блестит, еще источает эфир, еще готов быть раздет и разломлен, ощериться косточками, пачкать чьи-то пальцы, липнуть к губам, оставлять следы на столе и бумагах… Или не так. Или охнуть под ножом и, испытывая сладкий ужас, распадаться на ровные круги с надсечкой, потом покрыться колкими крупицами сахара, растопить их, смешать свои соки, с тихим треском отделяться от кожуры. Дальше - взрыв кислого и…
Но это мечты. А пока он покрывается пигментными пятнами и тихо вянет. Внизу, у батареи, луковицы, едва шурша, выпускают зеленые стрелы. Апельсины морщатся, учуяв луковичный мокнущий запах. «Не киснуть!» - шепчет горько старший. Младший в ответ темнеет шрамами. Вчера хозяйка выбросила несколько картофелин. Растопырившись тугими белыми отростками, они проследовали мимо окна… плиты… и исчезли в темноте под раковиной. Только гулкий стук - и всё. Больше их никто не видел.
Апельсины слышат мерный звон за окном. Капель. А по утрам - гвалт воробьев. Вечером на дворовой стене напротив - отсвет заката, родные рыжие оттенки… В Грузии сейчас тепло. А уж солнца сколько!..
Через день эти двое перенесены на пыльное пианино. Старший всё понял и каменно замолчал. Его бугристая кожа еще больше потускнела, контур неровен и нервен. Младший озирается. Рядом - трое коричневых, в извилинах. Что-то знакомое в этих незнакомцах. Что-то тревожное.
Через год все пятеро нарасхват. Съемки в натюрмортах, рекламная фотография, фон, кувшин, семена, физалис. Всем привет, все по местам! Только старший потерялся среди прочих. «Не киснуть! Держи кадр!» - шепчет кто-то из них перед вспышкой. Белый свет привычнее солнца. Пахнет разогретой пылью.
Один скособочился, привалился к стенке, бледен, горек, сух. Другой хорохорится, отвернулся от старшенького, еще блестит, еще источает эфир, еще готов быть раздет и разломлен, ощериться косточками, пачкать чьи-то пальцы, липнуть к губам, оставлять следы на столе и бумагах… Или не так. Или охнуть под ножом и, испытывая сладкий ужас, распадаться на ровные круги с надсечкой, потом покрыться колкими крупицами сахара, растопить их, смешать свои соки, с тихим треском отделяться от кожуры. Дальше - взрыв кислого и…
Но это мечты. А пока он покрывается пигментными пятнами и тихо вянет. Внизу, у батареи, луковицы, едва шурша, выпускают зеленые стрелы. Апельсины морщатся, учуяв луковичный мокнущий запах. «Не киснуть!» - шепчет горько старший. Младший в ответ темнеет шрамами. Вчера хозяйка выбросила несколько картофелин. Растопырившись тугими белыми отростками, они проследовали мимо окна… плиты… и исчезли в темноте под раковиной. Только гулкий стук - и всё. Больше их никто не видел.
Апельсины слышат мерный звон за окном. Капель. А по утрам - гвалт воробьев. Вечером на дворовой стене напротив - отсвет заката, родные рыжие оттенки… В Грузии сейчас тепло. А уж солнца сколько!..
Через день эти двое перенесены на пыльное пианино. Старший всё понял и каменно замолчал. Его бугристая кожа еще больше потускнела, контур неровен и нервен. Младший озирается. Рядом - трое коричневых, в извилинах. Что-то знакомое в этих незнакомцах. Что-то тревожное.
Через год все пятеро нарасхват. Съемки в натюрмортах, рекламная фотография, фон, кувшин, семена, физалис. Всем привет, все по местам! Только старший потерялся среди прочих. «Не киснуть! Держи кадр!» - шепчет кто-то из них перед вспышкой. Белый свет привычнее солнца. Пахнет разогретой пылью.