Иван Юров об Архангельске
В московском книжном магазине «Фаланстер» купил за 300 рублей «Историю моей жизни» Ивана Юрова. Книга издана в Рыбинске, в 2017 году, в серии «Эхо эпохи: дневники и мемуары», тиражом 1000 экз. Иван Яковлевич Юров (1887-1964), вологодский крестьянин из Нюксеницы, написал воспоминания в 1935 году, когда жил в Архангельске. Написал, как уходил из деревни на заработки в Тверскую губернию, Архангельск и Петербург, как участвовал в революционных событиях 1905-1907 гг., как воевал в Первую мировую войну и как попал в плен, как крестьянствовал в двадцатые годы. Книги в последние годы стараюсь не покупать, поэтому и эту книгу купил не сразу. Долго листал, но потом подумал, что в интернет ее вряд ли выложат, а в наших книжных магазинах и библиотеках она точно не появится, и купил. Сканировал только отрывки, в которых автор описывает свои приезды в Архангельск. Два раза он приезжал сюда в 1913 и 1914 гг., и жил недолго. Третий раз приехал в 1934 году с женой Ольгой в середине тридцатых годов.
Иван Юров около 1926 года.
1913 г.
Мое мрачное предположение почти сбылось: проработав лишь один первый день под холодным, как осенью, архангельским дождем на погрузке балансов*, я весь промок, продрог и ночью заболел.
Наутро я не мог не только идти на работу, но даже подняться с нар. Я дрожал на голых нарах, укрывшись только своей ветхой тужуркой, с котомкою в головах, и никому до меня не было дела: рабочие, ночевавшие тут, ушли на работу.
В то время не было таких общежитий для рабочих, как теперь - с кроватями и постельными принадлежностями, а были грязные казармы с нарами, на которых спали рабочие - иногда так тесно, что лежать можно было только на боку, а под нары складывали свои сундучки, котомки и мокрую обувь. В казармах всегда царили пьянка и картежная игра, нередко кончавшиеся драками. Однажды, проснувшись ночью от шума, я увидел, как пьяные игроки бьют друг друга пустыми бутылками, обливаясь кровью.
Болел я дней пять - наверное, был грипп. Потом стало лучше, и я снова вышел на работу. За дни болезни тогда, конечно, не платили. Работал я поденно, по 2 рубля 25 копеек в день, к этому почти каждый день работал сверхурочно и таким образом зарабатывал в среднем на полтинник больше. От первой же получки я послал 15 рублей жене. <…>.
Проработал я на погрузке 7 недель. За последнее время в работе начались перебои, заработок снизился. Наблюдая быт рабочих, я не допускал мысли привезти в такие условия свою семью и поэтому под осень собрался домой.
Кроме первых пятнадцати я послал жене вскоре еще десять рублей, и это создало в деревне мнение, что я, очевидно, попал на хорошее место. А я, получив при расчете тридцать рублей, на двадцать купил себе кое-что из одежонки, так как имевшаяся у меня порвалась, и на оставшиеся десять рублей выехал домой.
*Балансы - очищенные от коры метровые отрезки дерева, сырье для бумажной промышленности.
1914 г.
В заводские казармы в Архангельске меня с семьей не тянуло, поэтому долго пришлось искать квартиру. С трудом нашли угол на Пинежской, на Мхах.
Постоянную работу мне найти не удалось. Пришлось идти на поденную, бить сваи по два рубля в день. Потом хозяин квартиры, по профессии мостовщик, позвал меня на ихнюю работу, и я мостил канавы, в которых прокладывался кабель. Работали сдельно, зарабатывал и тут около двух рублей. Если бы такой заработок был постоянным, то жить бы можно было хорошо, цены на продукты были невысоки. Ели мы тогда только белый хлеб, покупая муку второго сорта по 2 рубля 20 копеек за пуд, молоко стоило 15 копеек четверть, свежей рыбы купишь на 15-20 копеек, так на сутки всем до отвала. Словом, это время моя жена вспоминала потом как лучшее время в нашей жизни.
Может быть, удалось бы устроиться куда-нибудь и на зиму, да нас застигла разразившаяся война. Вначале я не беспокоился, но потом стали поговаривать, что скоро будут брать и ратников ополчения, к каковым относился я. Чтобы не попасть под мобилизацию в Архангельске и не оставить жену с ребенком и беременную (она ходила уже вторую половину) в незнакомом городе, в непривычных ей городских условиях жизни, я решил ехать на родину.
Правда, жена даже и при мне, несмотря на мои протесты, ходила работать и зарабатывала до 1 рубля 60 копеек в день, но беременность, а потом маленький ребенок лишили бы ее возможности зарабатывать. <…>
В день объявления войны или накануне был ураган, с местного собора сорвало крест. Это послужило пищей для толков, что война будет неудачной. С объявлением войны настроение у всех стало какое-то пришибленное, мрачное, каждый как будто ожидал гибели. Газеты сразу переменили тон. Помню только одну статью, в которой говорилось об ужасных следствиях войны, а в остальных писалось о доблести христолюбивого русского воинства, о необходимости уничтожения на Руси немецкого засилья и т. д. и т. п.
Однажды мы пошли посмотреть на отправку мобилизованных. Огромная толпа простонародья - мужчин, женщин и детей. У многих мужчин, как они ни крепились, из глаз лились слезы, а все женщины истерически рыдали или скулили каким-то нечеловеческим голосом, держась обеими руками за своих мужей. Мужчины каким-то помертвевшим взглядом смотрели на оставляемых жен и детей. Глядя на все это, хотелось и самому завыть по-звериному от бессилья против этого великого и ужасного бедствия. И больше всего было больно от сознания, что это бедствие подготовлено и обрушено на головы народных масс кучкой бесчувственных к народному горю людей.
1934-1935 гг.
Приехал я 20 сентября 1934-го года, а на работу поступил только 15 октября. Поступил в том же учреждении, где работала и Ольга, в Крайкоопинсоюзе (речь идет о здании Севкрайкоопинсоюза, Союзе кооперативных артелей инвалидов, располагавшемся на углу Петроградского проспекта и Пинежской улицы, сейчас - проспект Ломоносова и улица Серафимовича - Ред.)
Сначала, в связи с переселением этой организации в новый, только что отстроенный дом истопником с окладом, равным Ольгиному - 65 рублей плюс хлебная надбавка 12 рублей. Потом, ввиду того, что в этом доме поместились 10 разных организаций и учреждений, появилась надобность в дежурном при входе, который бы принимал и выдавал ключи от комнат, и мне поручили это дело.
Теперь я дежурный. Обязанности мои несложны и нетрудны. В коридоре при входе стоит у меня столик, над столиком к стене прибит ящик наподобие киота, в котором я сделал и пронумеровал места для ключей. Над ящиком по моей просьбе приделана электролампочка, чтобы можно было читать или писать, чем я и занимаюсь в часы дежурства.
Вот и сейчас я сижу на этом своем месте и пишу эти строки. Зарплата на этой должности выше, чем у истопника - 90 рублей плюс та же надбавка 12 рублей. И тут же рядом наша комната, так что даже ноги почти не нужны, кроме тех случаев, когда приходится выталкивать какого-нибудь упирающегося пьяного забулдыгу.
Итак, казалось бы, чего еще старику нужно? Правда, зарплата эта не дает возможности есть мясной суп, так как мясо на рынке стоит 15-18 рублей килограмм. Но все же, я однажды купил его 400 граммов, и из них мы сварили, кажется, суп три раза. Да два раза покупали по крынке молока за 4-5 рублей, но тоже нашли, что оно нам не по бюджету. Таким образом, основное и почти единственное питание - хлеб с чаем. Сахар хотя и стоит 7,50 кило, но ведь его можно дольше тянуть, чем кило мяса или крынку молока.
Покупаем иногда и белый хлеб, это тоже выходит дешевле, чем сварить мясной суп. Ну, и наконец, случается, что иногда в магазинах продают недорогую рыбу по 3-5 рублей кило, тогда покупаем ее и имеем горячую пищу. Но по такой цене рыба бывает нечасто. Картошку тоже покупаем редко, так как она по моему расчету выходит намного дороже хлеба, принимая во внимание отбросы - очистки, а также ее низкую питательность. Цена ей на рынке 50-80 копеек за кило. Правда, иногда ее дают по карточкам в кооперативе, по 7 кг в месяц по цене 25-30 копеек, но в ней почему-то всегда очень много гнилой, так что выходит не дешевле рыночной, а хуже на вкус.
Но это все не беда. Коль имеется возможность иметь бесперебойно и в достаточном количестве хлеб, да еще и сахар, это уже в сравнении с тем, что осталось в прошлом, хорошо. Правда, когда видишь, что люди покупают семгу по 25 рублей, и свинину, и масло, и многое другое, чего теперь стало полно в магазинах, то охватывает чувство зависти, думаешь: черт возьми, живут же вот люди и в период трудностей, не испытывая их.
(В Архангельске Иван Яковлевич Юров прожил с женой шесть лет. В 1940 году они уехали в Вологодскую область, и неподалеку от города Сокол, в деревне Большой Кривец купили небольшой ветхий домик в одну комнату. В этой деревне Юров жил до самой смерти).