Как все прошло.
Даже не надеюсь, что кому-то интересно, как прошла моя маленькая операция. Люди вокруг меня молоды и беспечны. Им не до этого, ведь у них важная задача - прожить свою жизнь.
Весь предыдущий вечер воспоминания о холодности эндокринолога перемешивались с мыслями о предстоящем. Онколог, который должен был выжечь "ненормальные" клетки у меня в животе, тоже мужчина. Я недавно писала о нем, что какое-то безумие видится в его глазах. Я решила, что сегодня изо всех сил буду стараться разглядеть в нем многое. Он должен был отдуваться за двоих - за себя и "за того парня" вчера, потому что я была очень подавлена. Это была наша третья встреча. Он опять опоздал. Выбив ногой дверь, его голова и плечи полетели вперед. Он сказал "здравствуйте" в пустоту, едва шевеля губами. Не думаю, что кто-то кроме меня это расслышал. На нем были синие джинсы и коричневая куртка. Я не смогла прочитать выражение его лица. Когда подошла моя очередь, я робко зашла в кабинет. И, так как операция, как я и сказала, должна быть в животе, я должна была раздеться. Он не сказал: "раздевайтесь" или "снимайте штаны", слово было какое-то мягкое, что лишало данную ситуацию неудобства. Когда я расстегивала пуговицу, он смотрел мне прямо в лицо и рассказывал, как однажды к нему на прием пришла беременная девственница, которая думала, что у нее в животе растет раковая опухоль. Беременность она отрицала, так как утверждала, что у нее не было мужчин. Он называл вещи своими именами, рассказывая, как ей удалось забеременеть. Кто и как, что и куда. Не смотря на то, что названия вполне естественные, мне хотелось заткнуть уши или выколоть себе глаза. Я разговариваю с чужим мужчиной о механизме двух тел в подробностях. Это кошмар или наоборот что-то до безобразия неповторимое? Когда я принялась за ширинку, он отвел взгляд в сторону, как будто не хотел, чтобы это меня смутило. А я ответила, что это прямо-таки библейский случай какой-то, и мы засмеялись. Раздевшись до гола, я полезла на операционный стол. Он перешел к теме, что однажды у него была пациентка с двумя матками, но с постельной жизнью у нее все было в порядке. Она имела и мужа, и любовника. Я ответила, что все правильно - на каждую матку по другу, и мы опять засмеялись. Он обещал, что будет не очень больно, и сообщил, что сейчас лазером обведет контур пораженных тканей. Я не хотела слушать план его действий, ведь это был единственный шанс узнать о нем. При первой его паузе я спросила, где он учился, но четкого ответа не услышала. Я и так знала, что врачи учатся очень долго. А он вдруг воодушевился и стал перечислять какие огонь и воду, и медные трубы должен пройти человек, который хочет стать врачом. Я спрашивала, как лично он с этим справлялся. И он без личных подробностей отвечал вроде бы на мой вопрос, но не то, что я хотела услышать. Я снова не могла прочитать его. Он все время полу улыбался, смотрел в глаза, я не могла нащупать степень его искренности. Порой было очень больно, лазер так сильно жег, что я забывала, о чем мы говорили. Он спросил, чувствую ли я невыносимую боль. Невыносимая, это когда я начну орать. А раз я еще могу терпеть, сморщивая нос и задерживая дыхание, значит не чувствую. Он не должен меня жалеть и щадить. Потому что рак на его месте окажется более бессердечный. Я спросила, учит ли он других. Оказалось, что он еще преподает в университете, и моя шкала уважения к нему выросла. Процедура длилась 20 минут. Я осторожно спросила, почему он выбрал эту специальность. Он ответил, что так получилось, что он хотел быть кардиологом, что у него самого две специальности, что эндокринологу прежде чем стать собой сначала надо получить звание терапевта. И тут я вздохнула: "Ах, эндокринолог..." Когда он закончил меня оперировать, то не торопился вскакивать и бежать заполнять бумажки, а еще посидел со мной рядом, дожидаясь, когда я закончу мысль. Я похвалила его, что он очень быстро справился, а он подтвердил, что за беседой время пролетело незаметно, но он может продолжить, если я хочу, чтобы он прожег во мне дырку. Мы опять посмеялись. Я не утерпела и пожаловалась, что вчера эндокринолог отказался со мной разговаривать, что я до слез расстроилась, что я понимаю - вникать в чужие проблемы, когда миллион пациентов, и сложно, и лень, но если создавать иллюзию, что тебе, как врачу и человеку, не безразлично на пришедшую к тебе душу, то можно всех покорить. Он поддержал мою непреложную истину, но признался, что и у него бывают дни, когда он просто не может разговаривать. И я кивнула, что понимаю. Перед каждой произнесенной фразой меня одолевал страх, что я горожу ерунду. Встреча подходила к концу, мыслями я уже уплыла на работу, т.к. телефон разрывался от звонков начальника. А он очень по-доброму начал давать мне наставления, как быстрее поправиться. Когда я уже была в дверях, он кричал мне в след, как будто хочет меня удержать, потому что забыл что-то добавить. И опять эта непонятная полу улыбка. Дежурная или его особенность... Через два месяца мы снова встретимся, и, если все зажило, мы расстанемся с ним навсегда. Я намерена сказать ему, что он молодец и мне жаль, что с интересными людьми приходится встречаться при таких обстоятельства. Т.к. мы больше не увидимся, я воспользуюсь последним шансом и от всего сердца пожелаю ему счастья. Я не успела проникнуться к нему настолько, чтобы почувствовать к нему интерес, как к личности вне стен этого заведения. Его маска оказалась слишком плотной. Но, думаю, ему будет приятно услышать что-то доброе. Опять за себя и "за того парня". Потому что вчера в моей голове крутилась единственная мысль "я рада вас видеть", но я не успела ее высказать, и поток моего тепла остался нерастраченным...
Сейчас у меня болит поясница. Наверное, "зона" была где-то рядом. Но в моей комнате кроме меня и боли больше никого...
Весь предыдущий вечер воспоминания о холодности эндокринолога перемешивались с мыслями о предстоящем. Онколог, который должен был выжечь "ненормальные" клетки у меня в животе, тоже мужчина. Я недавно писала о нем, что какое-то безумие видится в его глазах. Я решила, что сегодня изо всех сил буду стараться разглядеть в нем многое. Он должен был отдуваться за двоих - за себя и "за того парня" вчера, потому что я была очень подавлена. Это была наша третья встреча. Он опять опоздал. Выбив ногой дверь, его голова и плечи полетели вперед. Он сказал "здравствуйте" в пустоту, едва шевеля губами. Не думаю, что кто-то кроме меня это расслышал. На нем были синие джинсы и коричневая куртка. Я не смогла прочитать выражение его лица. Когда подошла моя очередь, я робко зашла в кабинет. И, так как операция, как я и сказала, должна быть в животе, я должна была раздеться. Он не сказал: "раздевайтесь" или "снимайте штаны", слово было какое-то мягкое, что лишало данную ситуацию неудобства. Когда я расстегивала пуговицу, он смотрел мне прямо в лицо и рассказывал, как однажды к нему на прием пришла беременная девственница, которая думала, что у нее в животе растет раковая опухоль. Беременность она отрицала, так как утверждала, что у нее не было мужчин. Он называл вещи своими именами, рассказывая, как ей удалось забеременеть. Кто и как, что и куда. Не смотря на то, что названия вполне естественные, мне хотелось заткнуть уши или выколоть себе глаза. Я разговариваю с чужим мужчиной о механизме двух тел в подробностях. Это кошмар или наоборот что-то до безобразия неповторимое? Когда я принялась за ширинку, он отвел взгляд в сторону, как будто не хотел, чтобы это меня смутило. А я ответила, что это прямо-таки библейский случай какой-то, и мы засмеялись. Раздевшись до гола, я полезла на операционный стол. Он перешел к теме, что однажды у него была пациентка с двумя матками, но с постельной жизнью у нее все было в порядке. Она имела и мужа, и любовника. Я ответила, что все правильно - на каждую матку по другу, и мы опять засмеялись. Он обещал, что будет не очень больно, и сообщил, что сейчас лазером обведет контур пораженных тканей. Я не хотела слушать план его действий, ведь это был единственный шанс узнать о нем. При первой его паузе я спросила, где он учился, но четкого ответа не услышала. Я и так знала, что врачи учатся очень долго. А он вдруг воодушевился и стал перечислять какие огонь и воду, и медные трубы должен пройти человек, который хочет стать врачом. Я спрашивала, как лично он с этим справлялся. И он без личных подробностей отвечал вроде бы на мой вопрос, но не то, что я хотела услышать. Я снова не могла прочитать его. Он все время полу улыбался, смотрел в глаза, я не могла нащупать степень его искренности. Порой было очень больно, лазер так сильно жег, что я забывала, о чем мы говорили. Он спросил, чувствую ли я невыносимую боль. Невыносимая, это когда я начну орать. А раз я еще могу терпеть, сморщивая нос и задерживая дыхание, значит не чувствую. Он не должен меня жалеть и щадить. Потому что рак на его месте окажется более бессердечный. Я спросила, учит ли он других. Оказалось, что он еще преподает в университете, и моя шкала уважения к нему выросла. Процедура длилась 20 минут. Я осторожно спросила, почему он выбрал эту специальность. Он ответил, что так получилось, что он хотел быть кардиологом, что у него самого две специальности, что эндокринологу прежде чем стать собой сначала надо получить звание терапевта. И тут я вздохнула: "Ах, эндокринолог..." Когда он закончил меня оперировать, то не торопился вскакивать и бежать заполнять бумажки, а еще посидел со мной рядом, дожидаясь, когда я закончу мысль. Я похвалила его, что он очень быстро справился, а он подтвердил, что за беседой время пролетело незаметно, но он может продолжить, если я хочу, чтобы он прожег во мне дырку. Мы опять посмеялись. Я не утерпела и пожаловалась, что вчера эндокринолог отказался со мной разговаривать, что я до слез расстроилась, что я понимаю - вникать в чужие проблемы, когда миллион пациентов, и сложно, и лень, но если создавать иллюзию, что тебе, как врачу и человеку, не безразлично на пришедшую к тебе душу, то можно всех покорить. Он поддержал мою непреложную истину, но признался, что и у него бывают дни, когда он просто не может разговаривать. И я кивнула, что понимаю. Перед каждой произнесенной фразой меня одолевал страх, что я горожу ерунду. Встреча подходила к концу, мыслями я уже уплыла на работу, т.к. телефон разрывался от звонков начальника. А он очень по-доброму начал давать мне наставления, как быстрее поправиться. Когда я уже была в дверях, он кричал мне в след, как будто хочет меня удержать, потому что забыл что-то добавить. И опять эта непонятная полу улыбка. Дежурная или его особенность... Через два месяца мы снова встретимся, и, если все зажило, мы расстанемся с ним навсегда. Я намерена сказать ему, что он молодец и мне жаль, что с интересными людьми приходится встречаться при таких обстоятельства. Т.к. мы больше не увидимся, я воспользуюсь последним шансом и от всего сердца пожелаю ему счастья. Я не успела проникнуться к нему настолько, чтобы почувствовать к нему интерес, как к личности вне стен этого заведения. Его маска оказалась слишком плотной. Но, думаю, ему будет приятно услышать что-то доброе. Опять за себя и "за того парня". Потому что вчера в моей голове крутилась единственная мысль "я рада вас видеть", но я не успела ее высказать, и поток моего тепла остался нерастраченным...
Сейчас у меня болит поясница. Наверное, "зона" была где-то рядом. Но в моей комнате кроме меня и боли больше никого...