Фашизм - пугало, которым левые сами себя пугают? Или нечто иное?
Как поживает «абсолютное зло»?
Размышления над дискуссией о фашизме (журнал «Левая политика», 2008, № 6)
Недавно мне попался на глаза № 6 журнала «Левая политика», вышедший в конце 2008 года и посвященный фашизму в наши дни. Центральным в номере является обзор конференции «Фашизм: знакомый враг или новая угроза?», организованной ИГСО и группой «Что делать?». Обзор выполнен Анной Очкиной, а, кроме того, в номере размещен доклад самой Очкиной и доклад Оксаны Тимофеевой из «Что делать?».
В номере размещен и ряд других материалов, посвященных теме фашизма сегодня. Рассмотрим эти публикации и попробуем сформулировать навеянные ими выводы.
Может возникнуть вопрос: не устарели ли материалы, размещенные около полутора лет назад?
Ответ: не устарели. Представляется, что проблема фашизма имеет ключевой для Большой Современности (20-21 века) характер, а материалы, размещенные в «Левой политике», позволяют осмыслить многие аспекты явления и его восприятия в обществе. Причем следует отметить весьма высокий уровень этих материалов, действительно расширяющих и углубляющих представления читателей о явлении.
Первая мысль, которая возникает при чтении указанного номера «Левой политики», заключается в том, что никакой единой точки зрения на фашизм не существует. Более того, ярлык «фашизма», цепляемый обывателями, в том числе левыми, на многообразные проявления национализма, авторитаризма, расизма, антидемократизма, в глазах серьезных исследователей не имеет ничего общего с реальным содержанием понятия. Ведь известно, что «фашизм» стал просто жупелом, которым обозначают все мало-мальски консервативное и авторитарное. На таком пути представление о том, чем же, в сущности, так опасен фашизм, совершенно теряется - тем самым отрицается любая терпимость к имеющемуся статус-кво, вследствие чего современные левые запросто рискуют повторить судьбу германских коммунистов, отрицавших всякую возможность союза с «социал-фашистским» режимом Веймарской республики.
Попытка отделить просто правых и даже ультраправых от собственно фашистов прослеживается у многих авторов номера. Так, Борис Кагарлицкий говорит: «мы должны понять, где проходит граница национал-популистских, правоконсервативных тенденций и собственно фашизма» (с. 40
Ответ известного левого публициста носит прагматический характер. Во вступительной статье он поясняет, при каких условиях из различных неопределенных настроений и тенденций возникает фашизм: «на фоне экономических поражений… получает шанс национализм оппозиционный, использующий антисистемную риторику и выступающий в качестве оппозиционного существующему порядку движения «снизу» (с. 6). Простим автору некоторую тавтологичность рассуждений об оппозиционном национализме ради ясности центральной мысли: лишь объединив «верхушечный» национализм с революционным желанием националистического нового порядка в условиях системного кризиса, возникает фашизм как реальная политическая практика, а не чистая уголовщина или рассуждения интеллектуалов.
И вот тут-то левые должны дать свой ответ на вызовы времени, заполнить идеологический вакуум, возникающий при крушении неолиберальной модели. (Возникает, правда, вопрос, модели чего - политики, экономики, культуры: неужто у левых уже есть готовые варианты всего этого? Или их можно подготовить за годик-другой развития кризиса?) То есть фашистские движения, по мысли Кагарлицкого, «потенциально опасный соперник для левых в плане мобилизации масс. Мы говорим, что проводим реальную социальную политику, а фашисты - ложную, но это еще нужно доказать» (с. 55).
Однако другие левые авторы, например, Михаил Нейжмаков, чья точка зрения приведена в журнале, дежурно констатировав отличие фашизма от ультраправого движения в целом, высказываются в том смысле, что именно последнее и представляет реальную опасность (с. 51). Тут уже возникает вопрос: а фашизм тут чем виноват? Читая же другой материал М. Нейжмакова, убеждаемся в том, что он не настроен принципиально разграничивать фашизм и другие крайне правые явления (с. 79-81), трактуя как фашистские режим Антонеску в Румынии и Болгарию времен царя Бориса.
Дополнительный свет на восприятие левыми фашизма проливает статья бременского профессора Фреерка Гюскена, посвященная Национал-демократической партии Германии (с. 21-38).
Статья позволяет составить представление о программных положениях и особенностях политической тактики германских «неофашистов» (ставлю в кавычки по причине расплывчатости данного понятия), что является ее немалым достоинством. До сих пор на русском языке мне ничего столь подробного не попадалось, хотя я специально интересовался вопросом.
Немецкий профессор демонстрирует немалое вольнодумство, так как не считает голосование или поддержку НДП чем-то преступным. А ведь, хотя партия эта легальная, ведущие политики Германии склонны ее демонизировать и изображать прямо-таки прямой наследницей НСДАП - со всеми вытекающими ассоциациями: Холокост, концлагеря, нападение на соседние страны и т.п.
Все это, показывает профессор, нужно немецким демократам по причине борьбы с растущей популярностью крайне правых, то есть является формой элементарной недобросовестной конкуренции. Ведь играют эти силы на одном поле - демократам просто нечего критиковать в программных положениях национал-демократов - они аналогичны (с. 37).
Оригинально мнение Гюскена по поводу возможной эволюции гитлеровского нацизма: он считает, что тот был бы совсем не таким, как в 1930-40-е (с. 35-36). Видимо, автор намекает, что Гитлер и его наследники превратились бы в аналог современных ХДС или НДП. Такое мнение противоречит суждению Вольфганга Випперманна, высказанного им в послесловии к русскому изданию своей монографии «Европейский фашизм в сравнении: 1922-1982»: «Либерализация не свойственна фашистским режимам, напротив, они принимают все более экстремистский характер» - неужели режимы Франко и Салазара радикализировались вплоть до 1970-х годов? (Но Випперманн эти режимы и не считает фашистскими, в противовес распространенному мнению, так что все логично!) Такое мнение (ничем, кстати, не обоснованное) позволяет автору подвергнуть критике концепции тоталитаризма, согласно которым сталинский СССР и гитлеровский Рейх представляли типологически сходные явления.
Будучи левым, Випперманн не мог себе позволить пойти на такое отождествление. Но в контексте рецензируемого журнала интересней другое: двое современных академически образованных немцев левых взглядов высказывают диаметрально противоположные суждения о фашизме, про который, говорят, все изучено вдоль и поперек!
Если мы сядем на машину времени, то мы узнаем, что вот и Отто Рюле был невысокого мнения о большевизме и также отождествлял его с нацизмом… Неужели Рюле был тайным нацистом, как сказали бы о всяком буржуазном писателе, который себе позволил эдакие речи? Вряд ли.
Отсутствие темы коммунизма и фашизма, сталинизма и гитлеризма в журнале представляется слабым местом собранных материалов - ведь это действительно сложная проблема, требующая осмысления. Небольшую пищу для размышления могла бы дать весьма информативная статья Александра Севера «Красные в НСДАП», но она опубликована в другом месте, а здесь мы имеем лишь рецензию Михаила Нейжмакова, который эту статью упоминает (с. 80).
И здесь нам надо бы задуматься: а ПОЧЕМУ целый номер левого журнала, посвященный фашизму, обошелся без обсуждения «буржуазной утки» (на которую попался Отто Рюле и тот же Север) про сопоставимость фашистских и коммунистических режимов в их политической практике и пропаганде?
К собственному прискорбию, мне придется говорить вещи неприятные. Различные варианты левой идеологии и самая масштабная среди них - марксизм - претендуют на научность собственных построений. Кажется, у А.Н. Тарасова приходилось встречать суждение о науке и противостоящем ей позитивизме. Вероятно, вот у левых авторов сплошной научный подход, не в пример всем прочим - и они-то адекватно все могут проинтерпретировать.
Но только что мы видели на примере различных мнений Випперманна и Гюскена, что диапазон оценок тут широк. Чем же тогда плохи нелевые подходы?
Думается, что установка марксистов на научность и одновременно на практическую деятельность заставляет их зачастую выбирать между объективизмом науки и действенностью пропаганды. Чтобы не мучила совесть, марксисты уверяют, что объективной истины, науки попросту нет - всюду идеология, всюду скрытые классовые интересы. Непонятно, правда, что же такое «научный» коммунизм - просто рекламный ход?
И именно боязнь повредить делу, дискредитировать «бренд коммунизма» мешает левым объективно рассмотреть собственные проблемы. Это же мешает и объективной оценке фашизма. Характерно, что академические ученые: Випперманн, Владимир Малахов - критически относятся к марксистской оценке фашизма, сформулированной еще Георгием Димитровым - мол, это диктатура капитала в период кризиса (с. 47).
Крайне важным представляется замечание Малахова (некогда сформулированное и в книге В. Випперманна), что фашизм немыслим без революционной составляющей - это всегда стремление перестроить «неправильный» мир (с. 42-43). Этого не понимают те, кто фашизм видит в любом консервативном, авторитарном замечании. Кроме того, отмечает Малахов, мало идей - нужны институты, которые могли бы стать опорой фашизма. А фашисты, прежде всего, совершенно презрительно относятся к демократическим институтам вроде парламентской демократии (с. 45). Но разве то же самое не относится к радикальным формам левизны?
В целом заметно стремление ученых сузить понятие фашизма, ввести его в определенные терминологические и временные рамки, и, одновременно, стремление левых активистов, участвовавших в дискуссии, максимально расширить круг «фашистских и протофашистских проявлений».
Это проявилось и в приведенном выше суждении Нейжмакова, и в суждениях А. Карелина, А. Очкиной о психологических механизмах фашизма, которые они видят в каждом ксенофобном чихе (с. 48).
И тут как раз место вспомнить о том, с чего все начиналось: с установки Бориса Кагарлицкого на установление демаркационной линии между фашизмом и разными национал-популистскими явлениями. Но нужно ли это практическим политикам - левым в данном случае? Ведь политической пропаганде скорее противопоказаны строгость формулировок и взвешенность суждений, как снижающие эффективность, а наиболее действенна она в определенной экзальтации реципиентов. Так что есть опасения, что четкая граница никогда проведена не будет.
Этому способствует и смутность понятия «фашизм» изначально. Умберто Эко в эссе «Вечный фашизм» выделил 14 признаков изначального «ур-фашизма», полагая, что достаточно хотя бы одного, чтобы начала сгущаться «фашистская туманность». Характерно это определение.
В краткой рецензии невозможно отметить все достоинства и недостатки анализируемого источника. Поэтому отметим еще статью Оксаны Тимофеевой «Антропология фашизма» (с. 64-68), где наиболее важными представляются слова о том, что «демократия требует гомогенности, а гомогенность нации достигается за счет исключения гетерогенных элементов» (с. 68). Таким образом, фашизм выводится их разряда демонических явлений, а вводится в контекст общеевропейской культуры. Такое впечатление подкрепляется и суждением о том, что некоторые стороны нацизма представляют собой «доведенный до абсурда гуманизм». В этой связи реферирование Анны Очкиной со свойственным ей эмоциональным прочтением («самый жестокий и одиозный вариант различных антиэгалитарных концепций» - с. 49) представляется неконгениальным сдержанному и избегающему нажима стилю первоисточника.
Резюмируя, отмечу явный рост уровня публикаций «Левой политики» по сравнению с № 1, который я читал в 2007 году, и в то же время недостаточность основных посылов - и для научности, и для пропаганды. Выше я уже пояснил, с чем это, по-моему, связано. Если фашизм - это не крайне радикальная антидемократическая практика, то что это такое? И в чем опасность этого явления? И существует ли она сейчас в России? Мы так и не получаем ответа на эти вопросы, но мы вынуждены о многом задуматься. В любом случае наше понимание многих вещей усложняется и уточняется, что на «докружковой стадии» (А.Н. Тарасов) современного левоориентированного сообщества уже немало
Собственные мысли, посвященные той же теме, сформулирую в ближайшем будущем.