ОН
Крохотная пьеса
На сцене галдёж, рукомаханье, броженье и прочие признаки опъяненья свободой. На середину авансцены выходит ОН - невысокий широкоплечий человек с добрыми глазами и несколько бычьим наклоном головы. Говорит тихо, правильно, можно сказать - интеллигентно. Но отрывисто.
ОН - Строй-ся!
Присутствующие на него внимания не обращают, за исключением двух-трёх, с микрофонами и блокнотами, рассматривающих его с профессиональным аппетитом. Без лишней аффектации ОН достёт из-под полы невыдающегося пиджака пистолет и равнодушно стреляет в воздух. В толпе кто-то падает, его уносят. Становится чуть тише, ровно настолько, чтобы ЕГО голос стал слышен отчётливо.
ОН - Стано-вись!
Толпа в общем строится, вернее - кучкуется, продолжая галдеть и безобразничать. Отрывисто, но не сбойчиво, мягко, но настойчиво, однако же даже застенчиво, хотя и твёрдо и убедительно, впрочем, румяно-ромашково (и т.д.), а главное - сухо и тихо ОН командует.
ОН - В светлое… капиталистическое будущее… колонной по два… напра-нале-прямо шагом арш! Рыз-два, рыз-два!
Толпа начинает вразнобой нестройными кругами утаптывать сцену. Галдёж почти стихает, лишь группа маргиналов в хвосте не унимается.
ОН - Товарищи пресса! Скромнее надо быть. Левой! Рыз, рыз.
Пресса переходит на шёпот и подбирает ногу. Трое-четверо особо умных в галстуках, пошушукавшись между собой, выходят из строя и, изогнувшись учтиво и извиваясь всеми своими нехуденькими телами, обступают ЕГО сзади и бормочут что-то сладенькое ему на ушко.
ОН (даже не шелохнувшись в ответ) - Граждане… или уже не граждане? немногие, прошедшие в спину власти… с известными намерениями… просьба выйти из-за спины, равноудалиться… и стать в строй. Выполнять!
Особо умные растворяются в толпе и надевают постные физиономии. Впрочем, самый молоденький из них, работая локтями, проталкивается в голову колонны.
В это время НЕКТО, с мешком за спиной, кланяясь едва не в пояс, подходит к нему сбоку.
НЕКТО - Товарищ! Может быть, если вам не трудно, если есть такая возможность, вы бы теперь отпустили бы меня? В качестве народа? Моего. Отпустили бы?
ОН - В качестве народа… свободен.
НЕКТО (обиженно) - Это что, уже можно идти? Ну, тогда до свидания.
НЕКТО пытается уйти со сцены, на каждом шагу что-то ещё понимая с полу и пряча в мешок.
ОН - Товарищ… в качестве народа… Сто-ять! На-зад!
НЕКТО вскидывает руки вверх ещё на слове "товарищ", однако мешка не выпускает и пятится к НЕМУ спиной.
ОН - Повторяю: свободен… только в качестве народа. Мешок… можно оставить.
НЕКТО (поворачиваясь и разводя руками) - А как же? Как это так? Мне без мешочка никак нельзя. Что я ТАМ без мешочка делать буду?
ОН - Отставить пререкания. Мешок на землю. В качестве народа - свободен.
НЕКТО (пятясь к ходящей кругами толпе) - Тогда я ещё может быть наверное скорей всего вероятно недолго побуду здесь? (через силу) На родине?
ОН - Не возбраняется. Рыз, рыз, рыз-два-три.
Ходящие по кругу, кто невольно, а кто и по старой памяти, закладывают руки за спину. Некоторые надевают арестантские шапочки. Тем не менее какая-то лохматая и пёстрая молодёжь рискует острить, и строй невольно смеётся.
ОН - Шуточки на марше! Левой, левой!
Несколько кругов проходят относительно спокойно, сопровождаясь лишь внезапными вскриками и выносом со сцены двух-трёх трупов.
ОН - Стой, рыз-два. Друзья, товарищи, граждание… и эти, ну… дамы и господа. Поздравляю вас… с прибытием в светлое будущее. Вольно. Можно курить.
Тишина. Люди в строю недоумённо озираются.
ОН - По протоколу положена овация… и крики "ура". Это красиво.
Вялые аплодисменты.
ГОЛОС ИЗ СТРОЯ - Как-то это на будущее не похоже. Что изменилось-то? Ну, пыль подняли, ну, сцену умяли. И что?
ОН осматривается, упирает подбородок в ладонь, символизируя этим арабеском состояние мысли углублённой.
ОН - Да, видимо, не дошли. Ко второму сроку… то есть переходу… гтовсь! Попрыгали на месте. Ничего не мешает? В желудках не булькает? Чуть быстрее, энергичнее, целеустремлённее, слаженнее… Шагом арш!
Истекает пара унылых кругов.
ОН - Идём хорошо, энергично… но не радостно. Скучно. Песню бы.
Поют кто во что горазд.
ОН - Отставить! Поём то, что знают… и любят… все. Запе-вай!
Сперва нескладно, но потом всё стройнее звучит "Союз нерушимый". Впрочем, большинство манкирует, слов не произнося, а только мыча в тон.
ОН - Ритмичней! Рыз, рыз! Это красиво. Такая путёвая… путевая эстетика.
Толпа поёт уже избыточно энергично, начинает пританцовывать.
ОН - Всё же… немного однообразно. Нет?
Слова ЕГО не звучат как приказ, но некоторые выходят из строя и начинют перед НИМ скоморошничать.
Из-за кулис ЕМУ выносят кресло, выкатывают кофейный столик. ОН садится, закидывает ногу за ногу, покачивает носком ботинка в такт пляске, не забывая при этом помавать рукою в сторону ходящих по кругу и приговаривать "рыз-рыз". Внимание ЕГО рассредоточено, так что НЕКТО с мешком и ещё двое-трое уходят на цыпочках за кулисы. Озираясь и дрожа, но бесповоротно.
ОН - Всё-таки… чего-то ещё… не хватает.
Ещё несколько человек бросают маршировку и начинают ублажать ЕГО всеразличнейшими способами. Один становится позади НЕГО в опахалом; другой кормит ЕГО с ложечки; третья танцует для НЕГО, порываясь то и дело сбросить с себя излишек одежды, но её сурово одёргивают и одевают; четвёртый снимает происходящее фотоаппаратом со вспышкой, находя самые неожиданные ракурсы; пятый, забронзовев в поэтическом экстазе, читает громкую, но невнятную оду, из которой понятно лишь "бу-бу-бу" да "слава"; на сцену выкатывают ещё один, другой, третий столики, выносят ещё несколько кресел, расставляют всё это добро вокруг НЕГО. Пространство вокруг НЕГО заваливают мешками, коробками, свёртками, скрывая его почти до макушки.
Число ублажающих постепенно превышает число "круговых", так что в конце концов ходить продолжают лишь пятеро-шестеро, все в тюремном.
ОН - Стой! Рыз-два.
"Круговые" останавливаются, поворачиваясь к НЕМУ лицом. Кто понурился, кто всё ещё смотрит с вызовом, как партизан на допросе, кто вконец рехнулся. Суетящиеся вокруг НЕГО продолжают свою суету.
ОН - Вот видите, как всё… изменилось. (Обводит сцену рукой.) Поздравляю вас… с прибытием… в наше с вами… в моё с ними… в ихнее с евонным… в общее для всех… а для нас в особенности… для меня в частности… в светлое, как видите…
ОН засыпает. На сцене очень тихо. Так тихо, что слышен свист ЕГО ноздрей. Десять секунд неподвижности.
Наконец все, и ходившие по кругу, и обхаживавшие его, отмирают и, прикладывая палец к губам и "тсыкая", уходят за кулисы. Гуськом и на пуантах. Перед уходом они по очереди выходят к рампе и, обращаясь к залу, играют секундные пантомимы.
Один разводит руками, извиняясь; другой вытирает притворную слезу; третий потрясает кулаками; четвёртый машет на всё рукой; пятый опускает бессильно голову; шестой усмехается презрительно; седьмой скептически оглядывает зал; последний в него плюёт.
Уходя, кто-то пытается утащить с собою кресло или укатить один из столиков, но их бьют по рукам, как нашкодивших мальцов, и за шкирки уволакивают за собою.
Дольше всех задерживается опахальщик. Когда никого не остаётся, он подходит к НЕМУ почти вплотную, трепетно тянет к НЕМУ руку - не поймёшь, то ли за ухо дёрнуть собрался, то ли по голове погладить, то ли просто коснуться - но не решается, идёт к кулисам, неся опахало, в сердцах бросает его в сторону спящего, исчезает.
От звука падения ОН просыпается. Озирается, не вполне понимая, что с ним происходит; говорит несвоим голосом - громче и с каким-то кошачьим подвывом.
ОН - Смир-на! Не понял. Ещё раз. Стано-вись! Не понял. Эй, кто тут? Эй, кто-нибудь! Стройся! Эти, как вас… люди! Ну хоть кто-нибудь! Ну постройтесь, а? Постройтесь… пожалуйста. (чуть не плача) Я вас очень прошу. Становись! Мы вместе пойдём в наше будущее. Песни будем петь. Нам же было так весело! Я же не могу один. Куда я пойду? как? зачем? Пожалуйста!..
ОН еле сползает с кресла, становится на колени, растирая слёзы по лицу, достаёт пистолет, приставляет к виску. ОН продолжает что-то говорить, но музыка, поднимаясь с начала ЕГО печального одиночества, заливает пространство, заглушает ЕГО, такие важные в этот момент, слова.
ЗАНАВЕС
январь 2001
На сцене галдёж, рукомаханье, броженье и прочие признаки опъяненья свободой. На середину авансцены выходит ОН - невысокий широкоплечий человек с добрыми глазами и несколько бычьим наклоном головы. Говорит тихо, правильно, можно сказать - интеллигентно. Но отрывисто.
ОН - Строй-ся!
Присутствующие на него внимания не обращают, за исключением двух-трёх, с микрофонами и блокнотами, рассматривающих его с профессиональным аппетитом. Без лишней аффектации ОН достёт из-под полы невыдающегося пиджака пистолет и равнодушно стреляет в воздух. В толпе кто-то падает, его уносят. Становится чуть тише, ровно настолько, чтобы ЕГО голос стал слышен отчётливо.
ОН - Стано-вись!
Толпа в общем строится, вернее - кучкуется, продолжая галдеть и безобразничать. Отрывисто, но не сбойчиво, мягко, но настойчиво, однако же даже застенчиво, хотя и твёрдо и убедительно, впрочем, румяно-ромашково (и т.д.), а главное - сухо и тихо ОН командует.
ОН - В светлое… капиталистическое будущее… колонной по два… напра-нале-прямо шагом арш! Рыз-два, рыз-два!
Толпа начинает вразнобой нестройными кругами утаптывать сцену. Галдёж почти стихает, лишь группа маргиналов в хвосте не унимается.
ОН - Товарищи пресса! Скромнее надо быть. Левой! Рыз, рыз.
Пресса переходит на шёпот и подбирает ногу. Трое-четверо особо умных в галстуках, пошушукавшись между собой, выходят из строя и, изогнувшись учтиво и извиваясь всеми своими нехуденькими телами, обступают ЕГО сзади и бормочут что-то сладенькое ему на ушко.
ОН (даже не шелохнувшись в ответ) - Граждане… или уже не граждане? немногие, прошедшие в спину власти… с известными намерениями… просьба выйти из-за спины, равноудалиться… и стать в строй. Выполнять!
Особо умные растворяются в толпе и надевают постные физиономии. Впрочем, самый молоденький из них, работая локтями, проталкивается в голову колонны.
В это время НЕКТО, с мешком за спиной, кланяясь едва не в пояс, подходит к нему сбоку.
НЕКТО - Товарищ! Может быть, если вам не трудно, если есть такая возможность, вы бы теперь отпустили бы меня? В качестве народа? Моего. Отпустили бы?
ОН - В качестве народа… свободен.
НЕКТО (обиженно) - Это что, уже можно идти? Ну, тогда до свидания.
НЕКТО пытается уйти со сцены, на каждом шагу что-то ещё понимая с полу и пряча в мешок.
ОН - Товарищ… в качестве народа… Сто-ять! На-зад!
НЕКТО вскидывает руки вверх ещё на слове "товарищ", однако мешка не выпускает и пятится к НЕМУ спиной.
ОН - Повторяю: свободен… только в качестве народа. Мешок… можно оставить.
НЕКТО (поворачиваясь и разводя руками) - А как же? Как это так? Мне без мешочка никак нельзя. Что я ТАМ без мешочка делать буду?
ОН - Отставить пререкания. Мешок на землю. В качестве народа - свободен.
НЕКТО (пятясь к ходящей кругами толпе) - Тогда я ещё может быть наверное скорей всего вероятно недолго побуду здесь? (через силу) На родине?
ОН - Не возбраняется. Рыз, рыз, рыз-два-три.
Ходящие по кругу, кто невольно, а кто и по старой памяти, закладывают руки за спину. Некоторые надевают арестантские шапочки. Тем не менее какая-то лохматая и пёстрая молодёжь рискует острить, и строй невольно смеётся.
ОН - Шуточки на марше! Левой, левой!
Несколько кругов проходят относительно спокойно, сопровождаясь лишь внезапными вскриками и выносом со сцены двух-трёх трупов.
ОН - Стой, рыз-два. Друзья, товарищи, граждание… и эти, ну… дамы и господа. Поздравляю вас… с прибытием в светлое будущее. Вольно. Можно курить.
Тишина. Люди в строю недоумённо озираются.
ОН - По протоколу положена овация… и крики "ура". Это красиво.
Вялые аплодисменты.
ГОЛОС ИЗ СТРОЯ - Как-то это на будущее не похоже. Что изменилось-то? Ну, пыль подняли, ну, сцену умяли. И что?
ОН осматривается, упирает подбородок в ладонь, символизируя этим арабеском состояние мысли углублённой.
ОН - Да, видимо, не дошли. Ко второму сроку… то есть переходу… гтовсь! Попрыгали на месте. Ничего не мешает? В желудках не булькает? Чуть быстрее, энергичнее, целеустремлённее, слаженнее… Шагом арш!
Истекает пара унылых кругов.
ОН - Идём хорошо, энергично… но не радостно. Скучно. Песню бы.
Поют кто во что горазд.
ОН - Отставить! Поём то, что знают… и любят… все. Запе-вай!
Сперва нескладно, но потом всё стройнее звучит "Союз нерушимый". Впрочем, большинство манкирует, слов не произнося, а только мыча в тон.
ОН - Ритмичней! Рыз, рыз! Это красиво. Такая путёвая… путевая эстетика.
Толпа поёт уже избыточно энергично, начинает пританцовывать.
ОН - Всё же… немного однообразно. Нет?
Слова ЕГО не звучат как приказ, но некоторые выходят из строя и начинют перед НИМ скоморошничать.
Из-за кулис ЕМУ выносят кресло, выкатывают кофейный столик. ОН садится, закидывает ногу за ногу, покачивает носком ботинка в такт пляске, не забывая при этом помавать рукою в сторону ходящих по кругу и приговаривать "рыз-рыз". Внимание ЕГО рассредоточено, так что НЕКТО с мешком и ещё двое-трое уходят на цыпочках за кулисы. Озираясь и дрожа, но бесповоротно.
ОН - Всё-таки… чего-то ещё… не хватает.
Ещё несколько человек бросают маршировку и начинают ублажать ЕГО всеразличнейшими способами. Один становится позади НЕГО в опахалом; другой кормит ЕГО с ложечки; третья танцует для НЕГО, порываясь то и дело сбросить с себя излишек одежды, но её сурово одёргивают и одевают; четвёртый снимает происходящее фотоаппаратом со вспышкой, находя самые неожиданные ракурсы; пятый, забронзовев в поэтическом экстазе, читает громкую, но невнятную оду, из которой понятно лишь "бу-бу-бу" да "слава"; на сцену выкатывают ещё один, другой, третий столики, выносят ещё несколько кресел, расставляют всё это добро вокруг НЕГО. Пространство вокруг НЕГО заваливают мешками, коробками, свёртками, скрывая его почти до макушки.
Число ублажающих постепенно превышает число "круговых", так что в конце концов ходить продолжают лишь пятеро-шестеро, все в тюремном.
ОН - Стой! Рыз-два.
"Круговые" останавливаются, поворачиваясь к НЕМУ лицом. Кто понурился, кто всё ещё смотрит с вызовом, как партизан на допросе, кто вконец рехнулся. Суетящиеся вокруг НЕГО продолжают свою суету.
ОН - Вот видите, как всё… изменилось. (Обводит сцену рукой.) Поздравляю вас… с прибытием… в наше с вами… в моё с ними… в ихнее с евонным… в общее для всех… а для нас в особенности… для меня в частности… в светлое, как видите…
ОН засыпает. На сцене очень тихо. Так тихо, что слышен свист ЕГО ноздрей. Десять секунд неподвижности.
Наконец все, и ходившие по кругу, и обхаживавшие его, отмирают и, прикладывая палец к губам и "тсыкая", уходят за кулисы. Гуськом и на пуантах. Перед уходом они по очереди выходят к рампе и, обращаясь к залу, играют секундные пантомимы.
Один разводит руками, извиняясь; другой вытирает притворную слезу; третий потрясает кулаками; четвёртый машет на всё рукой; пятый опускает бессильно голову; шестой усмехается презрительно; седьмой скептически оглядывает зал; последний в него плюёт.
Уходя, кто-то пытается утащить с собою кресло или укатить один из столиков, но их бьют по рукам, как нашкодивших мальцов, и за шкирки уволакивают за собою.
Дольше всех задерживается опахальщик. Когда никого не остаётся, он подходит к НЕМУ почти вплотную, трепетно тянет к НЕМУ руку - не поймёшь, то ли за ухо дёрнуть собрался, то ли по голове погладить, то ли просто коснуться - но не решается, идёт к кулисам, неся опахало, в сердцах бросает его в сторону спящего, исчезает.
От звука падения ОН просыпается. Озирается, не вполне понимая, что с ним происходит; говорит несвоим голосом - громче и с каким-то кошачьим подвывом.
ОН - Смир-на! Не понял. Ещё раз. Стано-вись! Не понял. Эй, кто тут? Эй, кто-нибудь! Стройся! Эти, как вас… люди! Ну хоть кто-нибудь! Ну постройтесь, а? Постройтесь… пожалуйста. (чуть не плача) Я вас очень прошу. Становись! Мы вместе пойдём в наше будущее. Песни будем петь. Нам же было так весело! Я же не могу один. Куда я пойду? как? зачем? Пожалуйста!..
ОН еле сползает с кресла, становится на колени, растирая слёзы по лицу, достаёт пистолет, приставляет к виску. ОН продолжает что-то говорить, но музыка, поднимаясь с начала ЕГО печального одиночества, заливает пространство, заглушает ЕГО, такие важные в этот момент, слова.
ЗАНАВЕС
январь 2001