Дэшилл Хэммет, "В гостях у Эстер"
Оригинал: Dashiell Hammett, “Esther Entertains”, 1924
Перевод: А. Бударов
Не следовало ему (как он считал) соглашаться. Эти четыре часа можно было потратить и на подготовку к завтрашнему отъезду, чтобы не оставлять незавершённых дел, которые потребуют его внимания позже. Но её голос по телефону звучал весьма соблазнительно; и она, несомненно, за две недели очень по нему соскучилась. К тому же, не приняв приглашение, он продлил бы эти четырнадцать дней разлуки до двух месяцев, так как поездка должна была занять не меньше шести недель. Возможно, получится ретироваться на час раньше - попрощаться в одиннадцать тридцать или сорок пять - так, чтобы уход не выглядел бегством.
- Да, конечно, милая. Если бы ты ждала ещё минут десять или пятнадцать - уж никак не больше, - я бы сам тебе позвонил.
Едва не назвал её «сладкой» - это ласковое прозвище вызывало у неё отвращение, напоминая, видимо, о ком-то из давних любовников, не оправдавших надежд. Южане, он полагал, непомерно чувствительны к словам, а она родилась где-то в одной из Каролин.
- Кроме работы - ничем.
Вечером она выглядела не лучшим образом. Платье было короче, чем следовало, и новая причёска оказалась неудачной, поскольку подчёркивала стройность шеи - стройность, что к старости грозила перейти в худобу. Годы брали своё. Даже при таком свете, рассеянном и дружелюбно-тёплом, она смотрелась не слишком-то молодо. Да и фигура выглядела не столько девически-тонкой, сколько тощей. Хороши были только глаза, вот они её и спасали: пока сохранялась их красота, она оставалась привлекательна. Жаль, что управлялась она с ними чересчур малоизящно, чересчур грубо: обращалась бесцеремонно, как с толстыми голубыми марионетками, выставленными ниже кромки тяжёлых чёрных ресниц - ресниц, обрамлявших веки, которые поднимались и опускались со всей безупречной плавностью хорошо отлаженных театральных занавесов.
- Не суетись, детка, я сам.
Не закури он сам, это сделала бы для него она - и сигарету передала бы смятую и перегретую из-за того, что приложено чрезмерное усилие, с размокшим от слюны кончиком, и курить пришлось бы изображая дополнительное удовольствие. Конечно, в течение вечера разок-другой это всё равно случится, но, проявив разумную предосторожность и держа сигареты возле себя, ему удастся предотвратить более частое повторение.
- Я тоже. Но ты и так знаешь - должна знать - и без моих слов.
Как ни странно, он постоянно разочаровывался в ней. И не то чтобы у него были какие-то иллюзии… Он расстанется с ней сегодня - как и в прошлый раз, как и в несколько предыдущих встреч, - чтобы почти не вспоминать до тех пор, пока не наступит вечер, пустота которого обещает вылиться в скуку. Или пока она не позвонит. Подобные неприкаянные мысли расположения к ней не вызывали. И тем не менее, готовясь к свиданию, он почему-то всегда переполнялся завышенными представлениями о её очаровании и привлекательности. В нём зрело предвкушение неясных наслаждений. Неосознанное. Но то, что он неизменно испытывал разочарование, говорило о возникновении заблуждений как некоем постоянном процессе.
- Да, так намного лучше.
Стало лучше. Огонь возле их ног, мягко сиявший, отбросил косую тень вверх, на её лицо, разгладив кожу и вернув внешность юной девушки - почти. Вообще-то она и была до известной степени юной. Назови хоть задержкой в развитии, если угодно, но это хорошо сочеталось с её миниатюрностью; а теперь, когда освещение шло только снизу, от газового камина, вполне верилось в то, что она юна, - или рассталась с юностью совсем недавно.
- Весьма.
Да, было бы весьма удобно, если бы она не ёрзала так неуёмно, щекоча волосами его лицо, не называла бы «самым ненаглядным» или, что ещё смешнее, - «самым любимым парнем». Превосходная степень - глупость, считай, дешёвка. К тому же превосходная степень вызывала предположение, что на уме у говорившей имеются и другие. Называть его самым ненаглядным - значит, среди ненаглядных выделять того, кто ненагляднее всех. Впрочем, маловероятно, что дело так и обстояло - что у неё был сейчас на уме кто-то ещё. Но предположение, подозрение - возникло. Не то чтобы его и в самом деле заботило, как много у неё может быть других, однако настроение испортилось. Прелесть этих вечеров зависела от поддержания определённой иллюзии, а крайне высокая степень искусственности этого миража привносила в них эфемерность и болезненную уязвимость от малейшего диссонанса.
- Ни о чём не думаю. Не занимаюсь этим, когда ты рядом. Совершенно не о чем думать. Всё здесь. Днём, возможно, кругом и был какой-то мир, но в этом я не уверен. Завтра, может, будет другой - или снова тот же, с делами и событиями, с интригами и коварством. Но сейчас нет ничего, кроме нас с тобой, и смысл жизни состоит в том, чтобы сидеть неподвижно, вот так, близко-близко к тебе, и ничего не делать, не вспоминать и не мечтать - просто сидеть неподвижно рядом с тобой.
Нелепо до безобразия, но это хотя бы недолго удержало её от новых подскакиваний и помогло на время отключить в ней проклятую машину болтовни. И всё же его слова не должны были вызвать такой восторг. Видит Бог, он эту речь в том или ином виде уже произносил, и довольно часто. Ей давно бы следовало знать, что подобные разглагольствования ничего не значат, что это просто пышные фразы. И она знала, разумеется, и должна была также понимать, что ему тоже известно о её знании. Её ужимки придавали его словам повышенное значение, которого не предполагалось, что делало их более нелепыми, чем когда-либо. И почему женщины всегда хотят знать, о чём ты думаешь? А если, что вероятно, не хотят - тогда зачем спрашивают? Любые ответы, которые они получают, вскоре становятся однообразными.
…Целоваться легче, чем говорить, - и приятнее. Целовалась она хорошо. Помехой не стала даже церемонность её подхода к делу, требовавшая не меньшей серьёзности и с его стороны; впрочем, без неуместного благоговения удовольствие было бы более полным. Она, конечно, и не рассчитывала на то, что он поверит, будто эти поцелуи, объятия и нежности для неё действительно так священны, как она изображала. Наихудшее её качество: она не только наделила свои любовные игры всеми атрибутами театра, но и устроила любительское представление при помощи доступного реквизита.
…И вот снова. Разыгрывалось это словно бы с расчётом на удовлетворение вкусов каких-нибудь не особенно искушённых зрителей, скрывавшихся неподалёку. Поцелуй, по сути, не становился таинством; да и возбуждалась она не сильнее, между прочим, чем он сам. Если бы всё происходило в точности так же, но без взоров горящих, трепета, вздохов и пылких чувств, которыми она это дело расцвечивала - порой до смехотворности, - то получалось бы гораздо приятнее. Даже когда она достигала в своём актёрстве наивысшего накала, следовало сдерживать улыбку: она бы расстроилась, что было бы досадно. Её дурное настроение редко длилось дольше, чем он прикуривал сигарету - что верно, то верно, - но даже этого хватало, чтобы разозлить его и заставить почувствовать себя брюзгой. Время от времени, когда подавить улыбку не удавалось, он успевал сочинить что-нибудь не слишком легкомысленное, но в то же время причудливое - и преподносил ей; только она, как правило, не желала размениваться на пустяки, когда её обуревали чувства.
…Так безопаснее: когда на губах начинает появляться улыбка, лучше спрятать её под новым поцелуем. А целовалась она хорошо; и она действительно восхитительна, несмотря на всю свою манерность, театральность и чрезмерную пылкость. В конце концов, разница между её притворством и его собственным заключается только в степени проявления. Но тогда недостатки - это лишь вопрос отшлифовки, которой у её игры попросту нет. Что ещё…
…забавно - пришло на ум сходство женских лиц в тусклом освещении ночей, подобных этой: та же самая впалость щёк, тот же блестящий взгляд, те же углублённые линии, идущие вниз от переносицы и вокруг рта. Как будто что-то проглядывает сквозь их лица - одно и то же у каждой из них: нечто извечное… Но это же фантастика!
…Ох, если бы только она прекращала своё позёрство хоть ненадолго! Слишком уж непривычно. Если бы только … Но возможно, он чересчур придирчив; возможно, она не переигрывает, и ему лишь кажется. Она импульсивная, нервная штучка; не исключено, что она почти серьёзна - или даже серьёзна целиком и полностью. Искренняя или с нарочитостью, она в любом случае чертовски обворожительна… Если бы только она…
…Ей-богу, она великолепна!