Успех.(продолжение повести)
Чему завидуют люди? Обычно говорят одно и то же: деньги, слава, удача, способности. У всех этих слов есть общее значение, которое сладким эхом соблазна звучит в ушах: «Успех!» Почему сверхусилие, которое предпринял другой человек, и на которое мы из-за душевной слабости неспособны, вызывает нездоровое томление, желание поставить успех на «общую полку» или закопать его вовсе, чтобы никто не соблазнился?
Мы словно куча котов, увидевших альфа-самца на верней ветке дерева. Только что все было в порядке, бегали себе и бегали, и вот на тебе - он сидит выше всех, кошки восторженно таращатся, теперь и остальным придется брать новую высоту или сидеть в одиночестве. Бывает, что сверхусилие ни при чем, просто Божий дар. Тоже авансом, потом спросится…
Помню, как стояла в Люксембурге около кафедрального собора, жевала вкуснейший пирог, и несколько минут всерьез думала о том, чтобы бросить мужа, родину и остаться в этом урбанизированном Эдеме. « А ведь кто-то просто здесь родился», - с грустью обсасывала я. И плевать мне было на толпы голодных азиатов, не вспомнилась собственная прекрасная семья - мама, дед с бабушкой, лучше которых нет на свете, зависть полыхала в моем неблагодарном сердце как пожар! Конечно, потом опомнилась, устыдилась.
А Эдди тогда похаживал рядом со своей неповторимой длинной улыбкой, и повторял: «Вика, только ради тебя согласился! Здорово, интересно, но время потеряли…»
Он очень ценил время: оно казалась ему золотым песком, на который можно купить все, если его достаточно. Только вот как-то всегда получалось, что свое драгоценное время Эдди раздаривал кому попало. В те несколько недель мне, в другие дни он отдавал золотую пыль другу, потом посторонней девчонке, на которую больше никто не хотела тратить свои часы и минуты.
Такой у него был дар - любить людей, жить благодарно и радостно, отдавать, отдавать, отдавать… Сколько бы он не разбросал, к нему все прибывало. Правда. Эдди никогда не работал много, читал только то, что любил, жил по своим правилам, но все хорошее к нему прямо-таки липло. Как его обожали люди! Человека без денег, без славы и без высокой ветки на дереве. Составляющих успеха не было, но успех всегда сопровождал Эдди. Он никого не подавлял, не мерился силами, только как-то так получалось, что его тихий тенорок слышали и слушали все, в какой бы шумной компании мы ни были. Усядется на подоконнике как птичка, крутит вечную сигаретку, и бубнит себе под нос, а люди слушают. Девушки пытаются заглянуть в глаза. Сколько раз потом приходили: «Отдайте Вашего мужа, я сделаю его счастливым, меня никто, кроме него, не понял!» Дурочка, он уже счастливый. Без причины, просто счастливый человек. И понимает он не только тебя, а вообще всех-всех. Потому что хочет понять, потому что ему не лень в чужих помойках копаться и находить там алмазы. Ему это в кайф!
Некоторые это осознавали, самых настырных приходилось изгонять чесноком и серебряными пулями. Эдди в этом не участвовал. Он считал, что все имеют право отщипнуть от него кусочек. Кусочек времени, кусочек сил, кусочек денег и т. д.. По совести, люди действительно имели право. А теперь скажите, как должна реагировать жена: «Вы до самой ночи не желаете уходить? Хорошо, я вам постелю. Нужны деньги? Ладно, мы перейдем на одноразовое питание… Девочки, скорей сюда, трясем драйверами, радуем моего мужа!». Если бы я была такая же, как он, то так бы и отвечала. Но я была другой. Злобным Цербером я набрасывалась на полуночников, поклонниц и должников. В какой-то момент толпы схлынули, остались настоящие друзья и самые верные его женщины. Друзья стали приходить дозировано, девчонки не подходили близко, обожали издали, но они были. Журавль в небе оказывался притягательней синицы в руке. Не знаю, за что поговорка так обидела синиц, они забавные милые пичуги, у меня с ними дружба. Подлетит такая разноцветная красота, стукнет в окно, и уже спешишь с подношением, а она кричит, мол, беги быстрей! Наестся и засвиристит, словно маленькая флейта…
С журавлем тоже получилась занимательная история. Дело было в Московском зоопарке. Там на снежных барсов выменяли японских чернохвостых журавлей. Отгрохали дом, газон обнесли вольерой. У окошка поставили ведро с живой рыбой, чтобы птицы развлекались охотой и ели. Когда я их увидела, то просто обомлела, какие красавцы. Стою, любуюсь, а в руке - недоеденная булка. Гляжу, один из них на хлеб смотрит. Кормить зверей и птиц в парке строго запрещено, штраф и позорное изгнание за нарушение. Вдруг бежит ко мне такой японский принц, выбрасывает вперед длинные хрупкие ноги, волна желания пробегает по его грациозному горлу… Когда журавль был совсем близко, мы оба, словно преступники, огляделись по сторонам. Потом он с жадностью клевал мою булку, а я гладила второй рукой его блестящие перья, трогала пальцами тонкую, изящную шейку и думала: «Почему ты мне поверил? Ну, взбреднулось, захотелось несвежего хлеба, так ты ж меня не знаешь! А вдруг я злодейка, вдруг я каждый день птицам головы отрываю?!» Нет, ничего такого он не думал, а клевал и льнул свой маленькой головенкой к моей ладони. А я гладила, отчего-то ревела, просто таки тонула в море теплой детской благодарности к журавлю, к Богу, к судьбе.
Это было после тебя, мой Эдди. Он тоже был редкий, хрупкий, доверчивый, и, кажется, я ему не навредила.
Мы словно куча котов, увидевших альфа-самца на верней ветке дерева. Только что все было в порядке, бегали себе и бегали, и вот на тебе - он сидит выше всех, кошки восторженно таращатся, теперь и остальным придется брать новую высоту или сидеть в одиночестве. Бывает, что сверхусилие ни при чем, просто Божий дар. Тоже авансом, потом спросится…
Помню, как стояла в Люксембурге около кафедрального собора, жевала вкуснейший пирог, и несколько минут всерьез думала о том, чтобы бросить мужа, родину и остаться в этом урбанизированном Эдеме. « А ведь кто-то просто здесь родился», - с грустью обсасывала я. И плевать мне было на толпы голодных азиатов, не вспомнилась собственная прекрасная семья - мама, дед с бабушкой, лучше которых нет на свете, зависть полыхала в моем неблагодарном сердце как пожар! Конечно, потом опомнилась, устыдилась.
А Эдди тогда похаживал рядом со своей неповторимой длинной улыбкой, и повторял: «Вика, только ради тебя согласился! Здорово, интересно, но время потеряли…»
Он очень ценил время: оно казалась ему золотым песком, на который можно купить все, если его достаточно. Только вот как-то всегда получалось, что свое драгоценное время Эдди раздаривал кому попало. В те несколько недель мне, в другие дни он отдавал золотую пыль другу, потом посторонней девчонке, на которую больше никто не хотела тратить свои часы и минуты.
Такой у него был дар - любить людей, жить благодарно и радостно, отдавать, отдавать, отдавать… Сколько бы он не разбросал, к нему все прибывало. Правда. Эдди никогда не работал много, читал только то, что любил, жил по своим правилам, но все хорошее к нему прямо-таки липло. Как его обожали люди! Человека без денег, без славы и без высокой ветки на дереве. Составляющих успеха не было, но успех всегда сопровождал Эдди. Он никого не подавлял, не мерился силами, только как-то так получалось, что его тихий тенорок слышали и слушали все, в какой бы шумной компании мы ни были. Усядется на подоконнике как птичка, крутит вечную сигаретку, и бубнит себе под нос, а люди слушают. Девушки пытаются заглянуть в глаза. Сколько раз потом приходили: «Отдайте Вашего мужа, я сделаю его счастливым, меня никто, кроме него, не понял!» Дурочка, он уже счастливый. Без причины, просто счастливый человек. И понимает он не только тебя, а вообще всех-всех. Потому что хочет понять, потому что ему не лень в чужих помойках копаться и находить там алмазы. Ему это в кайф!
Некоторые это осознавали, самых настырных приходилось изгонять чесноком и серебряными пулями. Эдди в этом не участвовал. Он считал, что все имеют право отщипнуть от него кусочек. Кусочек времени, кусочек сил, кусочек денег и т. д.. По совести, люди действительно имели право. А теперь скажите, как должна реагировать жена: «Вы до самой ночи не желаете уходить? Хорошо, я вам постелю. Нужны деньги? Ладно, мы перейдем на одноразовое питание… Девочки, скорей сюда, трясем драйверами, радуем моего мужа!». Если бы я была такая же, как он, то так бы и отвечала. Но я была другой. Злобным Цербером я набрасывалась на полуночников, поклонниц и должников. В какой-то момент толпы схлынули, остались настоящие друзья и самые верные его женщины. Друзья стали приходить дозировано, девчонки не подходили близко, обожали издали, но они были. Журавль в небе оказывался притягательней синицы в руке. Не знаю, за что поговорка так обидела синиц, они забавные милые пичуги, у меня с ними дружба. Подлетит такая разноцветная красота, стукнет в окно, и уже спешишь с подношением, а она кричит, мол, беги быстрей! Наестся и засвиристит, словно маленькая флейта…
С журавлем тоже получилась занимательная история. Дело было в Московском зоопарке. Там на снежных барсов выменяли японских чернохвостых журавлей. Отгрохали дом, газон обнесли вольерой. У окошка поставили ведро с живой рыбой, чтобы птицы развлекались охотой и ели. Когда я их увидела, то просто обомлела, какие красавцы. Стою, любуюсь, а в руке - недоеденная булка. Гляжу, один из них на хлеб смотрит. Кормить зверей и птиц в парке строго запрещено, штраф и позорное изгнание за нарушение. Вдруг бежит ко мне такой японский принц, выбрасывает вперед длинные хрупкие ноги, волна желания пробегает по его грациозному горлу… Когда журавль был совсем близко, мы оба, словно преступники, огляделись по сторонам. Потом он с жадностью клевал мою булку, а я гладила второй рукой его блестящие перья, трогала пальцами тонкую, изящную шейку и думала: «Почему ты мне поверил? Ну, взбреднулось, захотелось несвежего хлеба, так ты ж меня не знаешь! А вдруг я злодейка, вдруг я каждый день птицам головы отрываю?!» Нет, ничего такого он не думал, а клевал и льнул свой маленькой головенкой к моей ладони. А я гладила, отчего-то ревела, просто таки тонула в море теплой детской благодарности к журавлю, к Богу, к судьбе.
Это было после тебя, мой Эдди. Он тоже был редкий, хрупкий, доверчивый, и, кажется, я ему не навредила.