Размышления на Пниксе в Афинах
Когда я учился в Университете, на первом курсе историю зарубежного искусства нам читал профессор Глеб Иванович Соколов. Это был замечательный преподаватель. Он говорил нам: «Когда вы будете в Лувре и пойдете смотреть Нику Самофракийскую, не идите к ней сверху. Поднимитесь по лестнице снизу, чтобы она раскрыла над вами свои крыла». «Когда вы будите в Афинах и пойдете через пропилеи на Акрополь, взгляните снизу вверх на маленький храм Ники Аптерос…» Заметьте, он говорил не «если вы будите», а «когда вы будете». А ведь на дворе стоял 1982 год, и выезд за границу был весьма проблематичен, ибо существовали такие подлые вещи, как выездная виза и комиссия старых большевиков, решавших, кому можно побывать за границей, а кому нельзя. Но Глеб Иванович был уверен, что мы обязательно побываем в Лувре и на Афинском акрополе, и мы ему верили.
Хотя мне позже многих моих сограждан удалось воспользоваться возможностью выезда заграницу, но через тридцать два года после того, как я прослушал курс Глеба Ивановича и сдал ему зачет, и мне довелось подняться на Афинский акрополь, пройти через пропилеи мимо храма Ники, и предо мной предстал Парфенон. Сколько раз я видел его на картинках, и все же это было потрясение. Вроде, и не осталось от него ничего, весь в лесах, но в этих величественных руинах я узрел чистую гармонию, в которой сакральность и архитектурное совершенство слились в единое целое. Я застыл в немом благоговении, и моим спутникам стоило немалого труда увести меня с Акрополя, ибо нас ждал еще театр Диониса. Да и время обеда приближалось.
В Элладу я попал в замечательной компании моих учеников, их сестер и братьев и коллег-учителей, компании столь замечательной, что это заслуживает отдельного разговора. Здесь я хочу лишь выразить благодарность всем участникам нашей маленькой экспедиции, ибо благодаря вам, друзья мои, это путешествие получилось особенно душевным.
Эллада уже столько раз воспета, что трудно найти новые слова, но вновь хочется упомянуть необъятность горной долины у Дельф, величественный покой Олимпии, на древнем стадионе которой мы бегали наперегонки, таинственную неприступность Микен, потрясающую слышимость театра в Эпидавре, где действительно на задних рядах слышно, как на орхестре звенит монета, где мы читали стихи Шиллера, Пушкина, Мандельштама, Пастернака, Бродского, грандиозность Акрокоринфа, с вершины которого на развалинах храма Афродиты видны сразу два моря, разделенные узким перешейком - Саронический залив Эгейского моря и Коринфский залив моря Ионического. А Афинский национальный археологический музей, где понимаешь, что благородная простота и спокойное величие Эллады появилось не сразу, и явственно видишь, как интересен был путь к совершенству эллинского искусства. Это удивительное чувство, когда идешь по улице Сократа, сворачиваешь на улицу Еврипида, потом на Афинскую улицу, с которой вдали уже виден Акрополь.
Мне очень понравилась современная Греция, ее храмы в византийском стиле на каждом шагу, обустроенность приморских городков, доброжелательность местных жителей, неизменно встречавших нас приветливой улыбкой. Но там, среди солнца, моря и гор, полностью отрезанный от информации, я не мог не думать о моей далекой Родине. Я писал друзьям эсемески: как у вас там, но они отвечали мне: отдыхай пока, потом расскажем.
Когда я вернулся, друзья спросили меня: «Ну как там в Греции? Все есть?» И я вдруг подумал, что страна, в которой все есть - это Россия. В Греции почти ничего нет, кроме солнца, гор и моря, но из этого ничего греки умудряются выжать очень много, а мы все бездарно проматываем. И удается это грекам благодаря той самой, нещадно склоняемой у нас на все лады демократии, которая в России в очередной раз терпит поражение.
В Афинах на меня особое впечатление произвел холм Пникс (по-гречески пникс - толкучка), где собиралось народное собрание, где рождалась афинская демократия, откуда самый величественный вид на Акрополь. Там до сих пор сохранилась трибуна, с которой ораторы обращались к народу. И сидя на Пниксе, я размышлял над последней речью Перикла (в изложении Фукидида), в которой он так пронзительно четко сформулировал, что же такое демократия. Вот основные положения его речи:
Называется наш строй народовластием, потому что держится не на меньшинстве, а на большинстве народа.
Закон дает нам всем равные возможности, а уважение воздается каждому по его заслугам.
В общих делах мы друг другу помогаем, а в частных не мешаем.
Выше всего для нас законы, и неписаные законы выше писаных.
Город наш всегда для всех открыт, ибо мы не боимся, что враги могут что-то подсмотреть и во зло нам использовать.
Мы любим красоту без прихотливости и мудрость без расслабленности.
Богатством мы не хвастаем на словах, а пользуемся для дела.
В бедности у нас не постыдно признаться, а постыдно не выбиваться из нее трудом.
Друзей мы приобретаем услугами, и не столько из расчета, сколько по свободному доверию.
Государство наше по праву может зваться школой Эллады, ибо только в нем каждый может найти себе дело по душе и по плечу и тем достичь независимости и благополучия.
М.Л. Гаспаров в своей замечательной книге «Занимательная Греция», назвал эту речь лучшим автопортретом афинской демократии: может быть, она была и не такой, но такой хотела быть.
Я сидел на Пниксе, устремив свой взор на Акрополь, и размышлял о том, что в речи этой с предельной ясностью выражено то, что нужно для счастья и процветания. Здесь, на родине демократии, я ощутил просветление, я был полон дум о судьбе моей многострадальной Родины.
Накануне поездки в Грецию я был в Переславле-Залесском (у нас там выездная сессия), и там, в Даниловом и Горицком монастырях, перед Спасо-Преображенским собором и у Плещеева озера у меня уже в который раз случился катарсис. И теперь, после возвращения из Эллады, я думаю: какую страну мы в очередной раз теряем!
Хотя мне позже многих моих сограждан удалось воспользоваться возможностью выезда заграницу, но через тридцать два года после того, как я прослушал курс Глеба Ивановича и сдал ему зачет, и мне довелось подняться на Афинский акрополь, пройти через пропилеи мимо храма Ники, и предо мной предстал Парфенон. Сколько раз я видел его на картинках, и все же это было потрясение. Вроде, и не осталось от него ничего, весь в лесах, но в этих величественных руинах я узрел чистую гармонию, в которой сакральность и архитектурное совершенство слились в единое целое. Я застыл в немом благоговении, и моим спутникам стоило немалого труда увести меня с Акрополя, ибо нас ждал еще театр Диониса. Да и время обеда приближалось.
В Элладу я попал в замечательной компании моих учеников, их сестер и братьев и коллег-учителей, компании столь замечательной, что это заслуживает отдельного разговора. Здесь я хочу лишь выразить благодарность всем участникам нашей маленькой экспедиции, ибо благодаря вам, друзья мои, это путешествие получилось особенно душевным.
Эллада уже столько раз воспета, что трудно найти новые слова, но вновь хочется упомянуть необъятность горной долины у Дельф, величественный покой Олимпии, на древнем стадионе которой мы бегали наперегонки, таинственную неприступность Микен, потрясающую слышимость театра в Эпидавре, где действительно на задних рядах слышно, как на орхестре звенит монета, где мы читали стихи Шиллера, Пушкина, Мандельштама, Пастернака, Бродского, грандиозность Акрокоринфа, с вершины которого на развалинах храма Афродиты видны сразу два моря, разделенные узким перешейком - Саронический залив Эгейского моря и Коринфский залив моря Ионического. А Афинский национальный археологический музей, где понимаешь, что благородная простота и спокойное величие Эллады появилось не сразу, и явственно видишь, как интересен был путь к совершенству эллинского искусства. Это удивительное чувство, когда идешь по улице Сократа, сворачиваешь на улицу Еврипида, потом на Афинскую улицу, с которой вдали уже виден Акрополь.
Мне очень понравилась современная Греция, ее храмы в византийском стиле на каждом шагу, обустроенность приморских городков, доброжелательность местных жителей, неизменно встречавших нас приветливой улыбкой. Но там, среди солнца, моря и гор, полностью отрезанный от информации, я не мог не думать о моей далекой Родине. Я писал друзьям эсемески: как у вас там, но они отвечали мне: отдыхай пока, потом расскажем.
Когда я вернулся, друзья спросили меня: «Ну как там в Греции? Все есть?» И я вдруг подумал, что страна, в которой все есть - это Россия. В Греции почти ничего нет, кроме солнца, гор и моря, но из этого ничего греки умудряются выжать очень много, а мы все бездарно проматываем. И удается это грекам благодаря той самой, нещадно склоняемой у нас на все лады демократии, которая в России в очередной раз терпит поражение.
В Афинах на меня особое впечатление произвел холм Пникс (по-гречески пникс - толкучка), где собиралось народное собрание, где рождалась афинская демократия, откуда самый величественный вид на Акрополь. Там до сих пор сохранилась трибуна, с которой ораторы обращались к народу. И сидя на Пниксе, я размышлял над последней речью Перикла (в изложении Фукидида), в которой он так пронзительно четко сформулировал, что же такое демократия. Вот основные положения его речи:
Называется наш строй народовластием, потому что держится не на меньшинстве, а на большинстве народа.
Закон дает нам всем равные возможности, а уважение воздается каждому по его заслугам.
В общих делах мы друг другу помогаем, а в частных не мешаем.
Выше всего для нас законы, и неписаные законы выше писаных.
Город наш всегда для всех открыт, ибо мы не боимся, что враги могут что-то подсмотреть и во зло нам использовать.
Мы любим красоту без прихотливости и мудрость без расслабленности.
Богатством мы не хвастаем на словах, а пользуемся для дела.
В бедности у нас не постыдно признаться, а постыдно не выбиваться из нее трудом.
Друзей мы приобретаем услугами, и не столько из расчета, сколько по свободному доверию.
Государство наше по праву может зваться школой Эллады, ибо только в нем каждый может найти себе дело по душе и по плечу и тем достичь независимости и благополучия.
М.Л. Гаспаров в своей замечательной книге «Занимательная Греция», назвал эту речь лучшим автопортретом афинской демократии: может быть, она была и не такой, но такой хотела быть.
Я сидел на Пниксе, устремив свой взор на Акрополь, и размышлял о том, что в речи этой с предельной ясностью выражено то, что нужно для счастья и процветания. Здесь, на родине демократии, я ощутил просветление, я был полон дум о судьбе моей многострадальной Родины.
Накануне поездки в Грецию я был в Переславле-Залесском (у нас там выездная сессия), и там, в Даниловом и Горицком монастырях, перед Спасо-Преображенским собором и у Плещеева озера у меня уже в который раз случился катарсис. И теперь, после возвращения из Эллады, я думаю: какую страну мы в очередной раз теряем!