Города и годы
Я живу здесь без вида на жительство. Регистрация безоговорочно скоро кончится и как быть с ней дальше - не ясно, с пропиской вообще отдельная тема. Мама называет эту жизнь "существование между небом и землей". Но у меня паническое, отшибающее всякое желание неприятие всех этих справок, очередей, печатей и росписей: вас-здесь-не стояло-я-стояла-мне-только-спросить. Едва начала спадать индийская лихорадка, когда почти каждый второй либо был на Гоа, либо срочно туда рвался, оказалось, что набирает обороты "киевский синдром" и те, кто могут работать удаленно или найти себе более или менее достойное применение в этой почти европейской столице, где не действует языковой барьер, кормят вкусно, весна начинается весной и нет многого, о чем даже говорить не хочется, чтобы не травить, уже переехали или пакуют вещи. Но Саша Васильев в безнадежно испорченных моих наушниках по-прежнему поет, как "что-то держит меня в этом городе, на этом проспекте".
Этот город по совместительству работает жизненным барометром. Если идешь от Троицкого моста через Марсово поле, а дальше - по Литейному, и ничего вокруг не радует и не удерживает на себе взгляд, значит что-то в твоей реальности кардинально сместилось, сбилось с ритма, скрежещет и заедает. Нужно анализировать диспозицию, менять тактику, пристально вглядываться в мишени: а стоит ли? Отношения с ним - как с юным любовником: стройный, тонкие пальцы, серые глаза и беспечные, самоуверенные манеры. И любишь упоительно, и понимаешь, что прихоть, да и только. Когда же надоедает постоянная блестящая круговерть и споры на повышенных тонах, уезжаешь в Москву, будто бы в гости к старой тетушке.
Ее дети давно выросли, работают много и в разных концах города, навещать по пробкам, текущим вечерними реками из красных фар, доезжают нечасто. Старая, но все еще красивая царственной, выдержанной красотой, тетушка скучает и не позволяет себе этого показать. Она мне рада. Сплетничает про местные новости и общих знакомых, ворчит на новые нравы, мол, раньше честнее было, сетует на очередные морщинки и говорит, что кто-то рекомендовал ей подтяжку на лице (современно же); показывает фамильные украшения: Садовое и Бульварное кольца, жемчужины старинных усадеб в оправах садов - жемчуг темнеет, если его не носят, - тиару из колоколен; Москва поит меня большими чашками кофе в "Шоколаднице" на Таганке и не отпускает до поздней ночи. За последние пять месяцев я помню ее декабрьскую, оледенелую, когда мы улетели из Шереметьево часа за два до коллапса, и потом, смотря новости, мне казалось, что это плохой боевик: герой фильма выходит из здания и через секунду оно рушится, оставляя на экране душные клубы пыли. Потом февральскую, потом, в конце марта, едва оживающую после зимы, сумбурную, с разноцветными пончиками и лимонадом.
В мае я не поехала. Год назад еще казалось, что так можно наполнять время, договориться с ним, заставить оставлять в памяти длительный след: много ездить, менять заставки, смотреть, слушать, жадно запоминать и судорожно сохранять. Равноценно обменивать минуты на впечатления. Я приезжала из командировки и тут же уматывала куда-то сама, чемоданы ломались и появлялись заново, время на сбор вещей: сорок минут. Оказалось, что и к этому привыкают и начинают требовать более сильных обезболивающих. И все, от чего ты было унес ноги, возвращается вместе со звуком ключа, проворачивающегося в замочной скважине по приезде. С этим городом отношения все такие же изматывающие, но тут чай, протертая с сахаром черника, за углом наконец отрыли большой книжный, подруга вернулась из Испании и уже звонила; официантка в кафе на улице Ленина, всегда одна, исполняющая роль скорее хозяйки дома, уже имеет собственное мнение насчет того, какие стрижки мне идут, а какие - нет; с городом мы практически сжились с ежечасной сменой настроений и пристрастий друг друга: я всегда ношу зонт, он терпит постоянные отъезды, абсолютно любой наряд и цвет, "жизнь между небом и землей". Кто еще станет с этим мириться?
Вид на жительство здесь не дают. За ним нужно сходить и подтвердить еще, что тебе положено.
А это - январский Бамберг, любимые домики рыбаков. Одно из тех мест, куда попадаешь случайно и куда отчетливо хочется вернуться. Ненадолго, когда там тепло и с близкими.
Этот город по совместительству работает жизненным барометром. Если идешь от Троицкого моста через Марсово поле, а дальше - по Литейному, и ничего вокруг не радует и не удерживает на себе взгляд, значит что-то в твоей реальности кардинально сместилось, сбилось с ритма, скрежещет и заедает. Нужно анализировать диспозицию, менять тактику, пристально вглядываться в мишени: а стоит ли? Отношения с ним - как с юным любовником: стройный, тонкие пальцы, серые глаза и беспечные, самоуверенные манеры. И любишь упоительно, и понимаешь, что прихоть, да и только. Когда же надоедает постоянная блестящая круговерть и споры на повышенных тонах, уезжаешь в Москву, будто бы в гости к старой тетушке.
Ее дети давно выросли, работают много и в разных концах города, навещать по пробкам, текущим вечерними реками из красных фар, доезжают нечасто. Старая, но все еще красивая царственной, выдержанной красотой, тетушка скучает и не позволяет себе этого показать. Она мне рада. Сплетничает про местные новости и общих знакомых, ворчит на новые нравы, мол, раньше честнее было, сетует на очередные морщинки и говорит, что кто-то рекомендовал ей подтяжку на лице (современно же); показывает фамильные украшения: Садовое и Бульварное кольца, жемчужины старинных усадеб в оправах садов - жемчуг темнеет, если его не носят, - тиару из колоколен; Москва поит меня большими чашками кофе в "Шоколаднице" на Таганке и не отпускает до поздней ночи. За последние пять месяцев я помню ее декабрьскую, оледенелую, когда мы улетели из Шереметьево часа за два до коллапса, и потом, смотря новости, мне казалось, что это плохой боевик: герой фильма выходит из здания и через секунду оно рушится, оставляя на экране душные клубы пыли. Потом февральскую, потом, в конце марта, едва оживающую после зимы, сумбурную, с разноцветными пончиками и лимонадом.
В мае я не поехала. Год назад еще казалось, что так можно наполнять время, договориться с ним, заставить оставлять в памяти длительный след: много ездить, менять заставки, смотреть, слушать, жадно запоминать и судорожно сохранять. Равноценно обменивать минуты на впечатления. Я приезжала из командировки и тут же уматывала куда-то сама, чемоданы ломались и появлялись заново, время на сбор вещей: сорок минут. Оказалось, что и к этому привыкают и начинают требовать более сильных обезболивающих. И все, от чего ты было унес ноги, возвращается вместе со звуком ключа, проворачивающегося в замочной скважине по приезде. С этим городом отношения все такие же изматывающие, но тут чай, протертая с сахаром черника, за углом наконец отрыли большой книжный, подруга вернулась из Испании и уже звонила; официантка в кафе на улице Ленина, всегда одна, исполняющая роль скорее хозяйки дома, уже имеет собственное мнение насчет того, какие стрижки мне идут, а какие - нет; с городом мы практически сжились с ежечасной сменой настроений и пристрастий друг друга: я всегда ношу зонт, он терпит постоянные отъезды, абсолютно любой наряд и цвет, "жизнь между небом и землей". Кто еще станет с этим мириться?
Вид на жительство здесь не дают. За ним нужно сходить и подтвердить еще, что тебе положено.
А это - январский Бамберг, любимые домики рыбаков. Одно из тех мест, куда попадаешь случайно и куда отчетливо хочется вернуться. Ненадолго, когда там тепло и с близкими.