Ох.
Если точнее, то к семи часам утра состояние не то чтобы более или менее или ни к черту: оно просто совсем никак не ощущается. Предыдущие три дня хотелось стать, например, фикусом в горшке: никого не трогать, молчать, смотреть на солнце в большое кухонное окно и что-то такое тихо, безмятежно внутри себя фотосинтезировать. На эти же три дня было по горло работы: не то, чтобы шибко интересной. Из-за ее наличия любые процессы, которые маленький подреберный тролль, отчаянно вопя и стучась, требовал запустить в организме, затухали, едва занявшись: невозможно погрузиться ни во что другое, когда над тобой, рассекая хлыстом воздух, нависает перманентное "Не успею", "Надо собраться" и "Да возьми же себя в руки. Сейчас".
Всю ночь я писала тексты, в шесть утра они были отредактированы и отправлены, - в меру творческие, по задаче, дозировано информационные, по нескольку изученных источников на каждый, за денежку. Не особо большую, если не сказать: совсем не. Да и не в этом дело. Ее все равно не хватило бы, чтобы, чего так невыносимо, безвыходно и давно хочется, собраться и уехать. Перенестись, к примеру, в Таганрог, где сейчас такой особенный, южный, настоянный на цветущих вишнях и абрикосах, игривый, но неуклонно взрослеющий и наливающийся май. Мне пишут "Здесь такой воздух! Пойду". Увидеть брата, по-настоящему, если не считать того, зимнего, отчаянно простуженного, нервного и сумбурного, первый раз за прошелестевший год; побродить по набережной с плиткой, коваными оградами и фонарями, упирающейся в небо каменной лестницей, обмелевшим заливом и густой смесью запаха шашлыков и последних попсовых хитов, в особо вопиющих случаях - вживую; ездить пить кофе вечером туда, где столик и крутой обрыв по две стороны невысокой прозрачной изгороди. Лети, лепесток. В последние годы казалось, что провинциальный городок задыхается от памяти своего выходца, ставшего всемирным достоянием: домик Чехова и лавка Чехова на улице Чехова, которая заканчивается памятником ему же, неподалеку гимназия Чехова, по центру - указатели на места, с писателем связанные, на домах - памятные доски "Здесь жил такой-то - прототип такого-то героя в рассказе том-то А.П....". То и дело натыкаешься на памятники самим героям произведений, было даже казино "Чехонте", сейчас там вроде ресторан и, наверное, под ним казино. В театре им. Чехова идет "Вишневый сад", кажется, за малым детей повально не называют в честь писателя, на въезде в город есть площадь, на ней установлен, кто его знает, пусть будет монумент, с внушительной надписью "Таганрог - родина Чехова"; на случай, если кого-то угораздит забыть, видимо. Водителям маршруток говорят просто: "Остановите на родине". А сам Антон Павлович, окажись он в 2011 на этой самой родине, вряд ли нашел бы меньше "натуры" для своих текстов. Андрей сейчас в Таганроге, в том, местного розлива, нигде больше не водящемся, мае. Пишет, что город меняется к лучшему: три новых места с фильмами и обсуждениями, кафе, где играют хорошую музыку и читают иногда стихи, авторы читают, и вроде неплохо; девушки на главной улице начали расхаживать более или менее одетыми (не в смысле "неплохо одетыми", а в смысле " не раздетыми"), им удается. Еще мама говорит, что кинотеатр "Смена", не действующий лет двадцать, открывают снова, но он теперь будут "Луч". Если городу и правда ЛУЧше, - врачи собирают консилиум обсудить состояние большого, идущее в разрез с поставленным диагнозом - что ж, серьезно и тепло рада.
Но дело даже не в поездках и городах..
Предыдущий месяц был нашпигован таким искрящим: и жутко, и интересно, и весело, - счастьем, что теперь, как после пряной и дымящейся индийской еды, все кажется пресным. Слегка. Но достаточно, чтобы чувствовать себя комнатным растением, со свойственным ему интересом, возвращаться в прежнюю жизнь. Было чарующие, засасывающее; было такое настоящее, важное для тебя занятие, ты искренне старался, ты поймал это кураж: был серфером на гребне, парашютистом над клетчатыми полями, актером на излете великолепного спектакля, - работал и хотел еще. А потом все оборвалось. Написали короткое письмо, мол, всем спасибо, по объективным причинам пока прекращаем, и это "пока" взмыло в потолок, рухнуло на пол, разлетелось вдребезги. Ты снова предоставлен сам себе, свободен, но, однажды поняв, как правильно, уже не можешь брать не ту ноту и довольствоваться эрзацем.
Снова. Сначала. Все. Радиоприемник, которому отсекли неположенный диапазон частот, но он-то помнит, что они есть. И это, господа, результат. Если раньше ты не знал, куда деть руки, то теперь понятно, что хватать и трясти, пока не поддастся; чтобы от этого такое неподдельное, восхитительное чувство, что не хочется перестать, даже когда пальцы сводит от напряжения.
Как писать этот пост в 7:16 после бессонной ночи. А по другому не получается.
Я не умею.
Всю ночь я писала тексты, в шесть утра они были отредактированы и отправлены, - в меру творческие, по задаче, дозировано информационные, по нескольку изученных источников на каждый, за денежку. Не особо большую, если не сказать: совсем не. Да и не в этом дело. Ее все равно не хватило бы, чтобы, чего так невыносимо, безвыходно и давно хочется, собраться и уехать. Перенестись, к примеру, в Таганрог, где сейчас такой особенный, южный, настоянный на цветущих вишнях и абрикосах, игривый, но неуклонно взрослеющий и наливающийся май. Мне пишут "Здесь такой воздух! Пойду". Увидеть брата, по-настоящему, если не считать того, зимнего, отчаянно простуженного, нервного и сумбурного, первый раз за прошелестевший год; побродить по набережной с плиткой, коваными оградами и фонарями, упирающейся в небо каменной лестницей, обмелевшим заливом и густой смесью запаха шашлыков и последних попсовых хитов, в особо вопиющих случаях - вживую; ездить пить кофе вечером туда, где столик и крутой обрыв по две стороны невысокой прозрачной изгороди. Лети, лепесток. В последние годы казалось, что провинциальный городок задыхается от памяти своего выходца, ставшего всемирным достоянием: домик Чехова и лавка Чехова на улице Чехова, которая заканчивается памятником ему же, неподалеку гимназия Чехова, по центру - указатели на места, с писателем связанные, на домах - памятные доски "Здесь жил такой-то - прототип такого-то героя в рассказе том-то А.П....". То и дело натыкаешься на памятники самим героям произведений, было даже казино "Чехонте", сейчас там вроде ресторан и, наверное, под ним казино. В театре им. Чехова идет "Вишневый сад", кажется, за малым детей повально не называют в честь писателя, на въезде в город есть площадь, на ней установлен, кто его знает, пусть будет монумент, с внушительной надписью "Таганрог - родина Чехова"; на случай, если кого-то угораздит забыть, видимо. Водителям маршруток говорят просто: "Остановите на родине". А сам Антон Павлович, окажись он в 2011 на этой самой родине, вряд ли нашел бы меньше "натуры" для своих текстов. Андрей сейчас в Таганроге, в том, местного розлива, нигде больше не водящемся, мае. Пишет, что город меняется к лучшему: три новых места с фильмами и обсуждениями, кафе, где играют хорошую музыку и читают иногда стихи, авторы читают, и вроде неплохо; девушки на главной улице начали расхаживать более или менее одетыми (не в смысле "неплохо одетыми", а в смысле " не раздетыми"), им удается. Еще мама говорит, что кинотеатр "Смена", не действующий лет двадцать, открывают снова, но он теперь будут "Луч". Если городу и правда ЛУЧше, - врачи собирают консилиум обсудить состояние большого, идущее в разрез с поставленным диагнозом - что ж, серьезно и тепло рада.
Но дело даже не в поездках и городах..
Предыдущий месяц был нашпигован таким искрящим: и жутко, и интересно, и весело, - счастьем, что теперь, как после пряной и дымящейся индийской еды, все кажется пресным. Слегка. Но достаточно, чтобы чувствовать себя комнатным растением, со свойственным ему интересом, возвращаться в прежнюю жизнь. Было чарующие, засасывающее; было такое настоящее, важное для тебя занятие, ты искренне старался, ты поймал это кураж: был серфером на гребне, парашютистом над клетчатыми полями, актером на излете великолепного спектакля, - работал и хотел еще. А потом все оборвалось. Написали короткое письмо, мол, всем спасибо, по объективным причинам пока прекращаем, и это "пока" взмыло в потолок, рухнуло на пол, разлетелось вдребезги. Ты снова предоставлен сам себе, свободен, но, однажды поняв, как правильно, уже не можешь брать не ту ноту и довольствоваться эрзацем.
Снова. Сначала. Все. Радиоприемник, которому отсекли неположенный диапазон частот, но он-то помнит, что они есть. И это, господа, результат. Если раньше ты не знал, куда деть руки, то теперь понятно, что хватать и трясти, пока не поддастся; чтобы от этого такое неподдельное, восхитительное чувство, что не хочется перестать, даже когда пальцы сводит от напряжения.
Как писать этот пост в 7:16 после бессонной ночи. А по другому не получается.
Я не умею.