Судан - ну и что дальше?
Международный Уголовный суд после многочисленных угроз и гораздо более многочисленных раздумий все-таки выдал санкцию на арест президента Судана. Большинству россиян, разумеется, наплевать (почему - отдельная тема), но на самом деле событие для мировой политики довольно значимое. От итога этого сюжета во многом зависит успех миротворчества в Дарфуре и Южном Судане, а от результата операции в Дарфуре зависит будущее ООНовского миротворчества.
Сейчас в суданском Дарфуре медленно-медленно разворачивается самая масштабная операция в истории миротворчества. Должно быть 26 тысяч человек, а набрали пока только восемь, потому что никто в эту кашу лезть не хочет. Там перемешаны интересы государств, этнических групп, военизированных группировок, связанных и не связанных с государствами. И там стреляют. Много и довольно точно, так что люди по-прежнему гибнут, мирные жители. А миротворцы ничего не могут с этим поделать, потому что их там в три с лишним раза меньше чем дожно быть. Оснащения нужного у них нет и близко. Приходится договариваться и уговаривать. Соответственно, они зависят от и очень здорового от желания суданского правительства сотрудничать.
Судан давно и плодотворно взаимодействует в области нефтедобычи с Китаем, поэтому о резолюции Совбеза, которая противоречила бы доброй воле Хартума, речь не идет. Соответственно, миротворцы вынуждены обо всем договариваться с суданским руководством. Простейший пример: все, что приходит миротворцам, включая военную технику, не выгружается с авианосца под разрывы снарядов, а проходит таможню. Нужно ли говорить, как легко можно сделать, чтобы таможня проходилась очень долго? До сегодняшнего дня суданцы все слушали сказки, что если будет сотрудничество, будет долгая и взаимная любовь. А теперь?
А теперь суданскому руководству нужно объяснять разницу между Международным Уголовным Судом и Организацией Объединенных Наций. Да вопрос об отношениях этих структур запросто поставит в тупик выпускников большинства российских факультетов международных отношений, что уж говорить о продвинутом суданском руководстве. Для них это все один большой Запад (он же Север), который сговорился, чтобы спросить аль-Башира с его трона. И на кой черт ему теперь сотрудничать? А как быть ооновцам? Им завтра и послезавтра надо пытаться работать с человеком, который вроде как в розыск объявлен? И который при этом с ними работать не хочет?
Казалось бы, как можно еще уменьшить шансы на успех и без того самой рискованной миротворческой операции? Нет же, удалось. Провал этой операции будет означать разочарование в миротворчестве в целом, а это будет означать, что гораздо больше людей будут гибнуть по всей планете. Такое уже было в 80-е гг., после которых не было миротворцев для региональных конфликтов 90-х. Для тех, кто замечает конфликты только в Сербии, Грузии и Палестине, разница в происходящем в Дарфуре на первом этапе будет особо не заметна. Пока из клоаки регионального конфликта не вырастет очередное поколение террористов или пока не обнаружится новый очаг пиратства, или какой-нибудь новый формат проблемы, с которым мы пока не сталкивались.
Ну и кстати, за последние десять лет в Дарфуре погибли, по средним оценкам, порядка 300 тысяч человек. Это как если бы шесть Южных Осетий были полностью уничтожены. Или больше, чем в Палестине, Косово, Грузии и Шри-Ланке вместе взятых. И даже если с Ираком.
Сейчас в суданском Дарфуре медленно-медленно разворачивается самая масштабная операция в истории миротворчества. Должно быть 26 тысяч человек, а набрали пока только восемь, потому что никто в эту кашу лезть не хочет. Там перемешаны интересы государств, этнических групп, военизированных группировок, связанных и не связанных с государствами. И там стреляют. Много и довольно точно, так что люди по-прежнему гибнут, мирные жители. А миротворцы ничего не могут с этим поделать, потому что их там в три с лишним раза меньше чем дожно быть. Оснащения нужного у них нет и близко. Приходится договариваться и уговаривать. Соответственно, они зависят от и очень здорового от желания суданского правительства сотрудничать.
Судан давно и плодотворно взаимодействует в области нефтедобычи с Китаем, поэтому о резолюции Совбеза, которая противоречила бы доброй воле Хартума, речь не идет. Соответственно, миротворцы вынуждены обо всем договариваться с суданским руководством. Простейший пример: все, что приходит миротворцам, включая военную технику, не выгружается с авианосца под разрывы снарядов, а проходит таможню. Нужно ли говорить, как легко можно сделать, чтобы таможня проходилась очень долго? До сегодняшнего дня суданцы все слушали сказки, что если будет сотрудничество, будет долгая и взаимная любовь. А теперь?
А теперь суданскому руководству нужно объяснять разницу между Международным Уголовным Судом и Организацией Объединенных Наций. Да вопрос об отношениях этих структур запросто поставит в тупик выпускников большинства российских факультетов международных отношений, что уж говорить о продвинутом суданском руководстве. Для них это все один большой Запад (он же Север), который сговорился, чтобы спросить аль-Башира с его трона. И на кой черт ему теперь сотрудничать? А как быть ооновцам? Им завтра и послезавтра надо пытаться работать с человеком, который вроде как в розыск объявлен? И который при этом с ними работать не хочет?
Казалось бы, как можно еще уменьшить шансы на успех и без того самой рискованной миротворческой операции? Нет же, удалось. Провал этой операции будет означать разочарование в миротворчестве в целом, а это будет означать, что гораздо больше людей будут гибнуть по всей планете. Такое уже было в 80-е гг., после которых не было миротворцев для региональных конфликтов 90-х. Для тех, кто замечает конфликты только в Сербии, Грузии и Палестине, разница в происходящем в Дарфуре на первом этапе будет особо не заметна. Пока из клоаки регионального конфликта не вырастет очередное поколение террористов или пока не обнаружится новый очаг пиратства, или какой-нибудь новый формат проблемы, с которым мы пока не сталкивались.
Ну и кстати, за последние десять лет в Дарфуре погибли, по средним оценкам, порядка 300 тысяч человек. Это как если бы шесть Южных Осетий были полностью уничтожены. Или больше, чем в Палестине, Косово, Грузии и Шри-Ланке вместе взятых. И даже если с Ираком.