Мёртвые, по которым стреляли
Не только колумбарии, вообще многие особо атмосферные кладбища - такие словно бы библиотеки праха: их фактуры и пыль, совокупность их запахов (не говоря уже о некоем присущем любой каталогизации ритме - пусть даже он сколь угодно сбивчивый и синкопирующий). Ну и закономерно, наверное, что наиболее внятно такой вот едва ли не букинистический лейтмотив проявлен - и ощутим - в пространствах упокоения останков людей Книги..
Но речь не столько об этом - речь даже не о здешнем еврейском кладбище как таковом (тем паче, что бытописатель-краевед из меня ещё хуже, чем пресловутый снаряд из известного вещества, как показывает недобросовестный опыт).. просто так получилось, что в его истории сконцентрировалась до совсем уж сверх-essence бейрутскость в таком то ли хайдеггеровском, то ли гуссерлианском смысле.
Rue Damasque, Damaskus street, особая улица с таким много-значащим (и нынче, и ранее) именем, экзистенциально для людей, для Города же, в общем-то, онтологически - трещина (думаю, если глядеть с неба, даже на сугубо визуальном уровне график(-а) её убегания вниз, в направлении Площади Мучеников, лишь дополнительно акцентирует этот разлом). Так вот, у неё - две стороны, но не просто правая и левая, как у любой вообще дороги. Вот эти милые монохромные персонажи такого прекрасного граффити на розовой стене, они - на левой, мусульманской стороне. А само кладбище на возвышении стены, где я упоённо любуюсь всем этим фактурным богатством цветений, ломкости, многоязыкого письма в сплетениях и прерываниях на сколах - на правой, христианской.
О да, так получилось, что иудейские бывшие-живые волшебного (но такого человеческого) пространства-из-разных-времён в самом буквальном (ага, опять эти разные буквы) из смыслов попали между двух огней.
Была Гражданская война, у улицы Дамаск было две стороны, еврейское кладбище оказалось высотой в ещё одном из значений этого слова. Живые прятались за мёртвых, периодически и сами пересекая разделительную трещину миров: почти, как это умеют коты - только вот, в отличие от них, всё же, one-way'ем.
Оно, это кладбище, всё, сплошь, навылет - инкрустация: не просто неисчислимыми следами обстрелов - теми страстями-страданием, жаркими теми энергиями, следы которых до сих пор словно бы тихонечко жужжат и жалятся среди травных зарослей и из-под осыпавшейся хвои, будто ископаемые-fossels, вдруг оказавшиеся живее-всех-живых, а не просто диковинным узором, как на этом странно-старинно-пыльно-известняковом занавесе одного из лишь пары действительно сохранных склепов.
Странно - так получилось, что эти пленённые камнем доисторические зверюшки сработали словно магический оберег: только эта одинокая парочка старых (XIX века) и, кстати, самых крупных склепов удивительным образом практически не пострадала - тогда как на всём остальном кладбище (а оно ну не то чтобы маленькое) натуально нет живого места (бгг).
И видится чётко обстрельная роза ветров, на всякой подветренной каменной плоскости, в обрамлении столь многих алфавитов сразу, таааак щедро и необратимо, так.. навсегда надолго расцветают-все-цветы..
Большая часть здешних надгробий пишет на три стороны света - на иврите, арабском и французском: для всякой стороны свой язык, на каждом языке - о безвременности (ухода), неизбывности (печали) и драгоценности (милой тени) на каждом - призыв помолиться.
Угу. Ритмы и коды здешних молитв были такими разными - но едва ли легко найти место поблизости, где они были бы хоть вполовину столь же интенсивны.
Кто же заслонял своими каменными ка непримиримо-праведных живых - и гневных, и боящихся?..
Всякие. И торговцы, и ребе, и вполне себе взрослые матроны, понаехавшие из Константинополя, и совсем юные девушки-увядшие-тюльпаны.. И целый выводок (прямо отдельный обширный сегмент, почти вовсе без включения иной фамилии) Коэнов.
Это, на самом деле, напрочь разрушенное кладбище - не просто библиотека, оно - такая каллиграфическая сокровищница, в которой всякую страницу время, война и всепобеждающие флора и фауна зафактурили так, что.. Листаешь - и захватывает дух.
Я понимаю - такого рода красота, мягко говоря, не кажется очевидной почти никому - но ведь.. Не знаю, моему молчанию может быть сколько угодно глубокомысленных поводов - но ни слепота, ни глупость, ни общая бесчувственность других уж точно никогда не будет аргументом.
Там правда, в этой каменной растрескавшейся гвардии невольных защитников одних-от-других (и vice versa), какое-то прям непропорционально удивительное количество юных барышень вокруг 20-ти, разных времён рождения и смерти.. пунктирные краткие судьбы в пунктире тактических перестрелок конца 70-х ХХ-го.
Pleurez ses jeunesses, свинцовыми тяжёлыми слезами, каждая из которых натурально прожигает даже камень, ага - куда уж круче?.. Умильные могильные франкоязычные стиши справа (можно я не буду делать подстрочник?.. там, в целом, как раз про нежный тюльпан, погибший в результате преждевременно состарившей его болезни, со всем тягостным букетом страданий) ещё 35-го года - а молодость (несмотря на все подробности стишей).. ну куда она денется? Не исключено даже, что спасла какой-то другой молодости её краткосрочное время: судя по многочисленным сверхновозвёздным отметинам, не исключено, что даже и не раз.
И да, этот мощный фрагмент общебейрутского мундуса - ничуть не в меньшей степени безумные "пришедшие" часы, чем сновидческая клепсидра или пресловутая башенка Place l'Etoile: любой почти его общий вид прошелестит метёлками кипарисовых стрелок даже по самому заскорузло-скукоженному чувствилищу так, что ещё долго будет глючить от призвуков хвойных ароматов квантовой запутанности, вечно проговаривающейся здесь о своей неумолимой физической реальности.
Какой сейчас год, btw?.. Да, я знаю, что избыточно часто самоцитируюсь в этом безнадёжном вопрошании - но что поделаешь, так уж получилось, что старик-Линч подарил своим третьим "твин пиксом" удивительно верный мэм - в контексте тех маргинально-червячных маршрутов, которыми мне всё ещё surprisingly везёт блуждать. Даже больше (везёт), пожалуй, чем самому продвинутому из котодухов (всё-таки, я же прямо целый dragon, как уже привычно меня называют в полюбившемся террасном кафешнике как раз в двух шагах от Damaskus street - мне положена чуть большая щепотка волшебства, чтобы периодически successfully огнедышать ;)).
А иудейские мёртвые-по-которым-стреляли, спящие произвольными частями-фрагментами едва ли хоть как-то надёжно сохранившихся прахов в обрывках многоязычных писаний, пусть и в бесчисленных трещинах-разломах на правом (христианском) берегу реки rue Damasque таки, я думаю, не против тихого драконного вторжения на их высоту, в тишину густых крон их редких выживших деревьев.
По крайней мере, я уж точно не собираюсь плевать в них свинцом.
Но речь не столько об этом - речь даже не о здешнем еврейском кладбище как таковом (тем паче, что бытописатель-краевед из меня ещё хуже, чем пресловутый снаряд из известного вещества, как показывает недобросовестный опыт).. просто так получилось, что в его истории сконцентрировалась до совсем уж сверх-essence бейрутскость в таком то ли хайдеггеровском, то ли гуссерлианском смысле.
Rue Damasque, Damaskus street, особая улица с таким много-значащим (и нынче, и ранее) именем, экзистенциально для людей, для Города же, в общем-то, онтологически - трещина (думаю, если глядеть с неба, даже на сугубо визуальном уровне график(-а) её убегания вниз, в направлении Площади Мучеников, лишь дополнительно акцентирует этот разлом). Так вот, у неё - две стороны, но не просто правая и левая, как у любой вообще дороги. Вот эти милые монохромные персонажи такого прекрасного граффити на розовой стене, они - на левой, мусульманской стороне. А само кладбище на возвышении стены, где я упоённо любуюсь всем этим фактурным богатством цветений, ломкости, многоязыкого письма в сплетениях и прерываниях на сколах - на правой, христианской.
О да, так получилось, что иудейские бывшие-живые волшебного (но такого человеческого) пространства-из-разных-времён в самом буквальном (ага, опять эти разные буквы) из смыслов попали между двух огней.
Была Гражданская война, у улицы Дамаск было две стороны, еврейское кладбище оказалось высотой в ещё одном из значений этого слова. Живые прятались за мёртвых, периодически и сами пересекая разделительную трещину миров: почти, как это умеют коты - только вот, в отличие от них, всё же, one-way'ем.
Оно, это кладбище, всё, сплошь, навылет - инкрустация: не просто неисчислимыми следами обстрелов - теми страстями-страданием, жаркими теми энергиями, следы которых до сих пор словно бы тихонечко жужжат и жалятся среди травных зарослей и из-под осыпавшейся хвои, будто ископаемые-fossels, вдруг оказавшиеся живее-всех-живых, а не просто диковинным узором, как на этом странно-старинно-пыльно-известняковом занавесе одного из лишь пары действительно сохранных склепов.
Странно - так получилось, что эти пленённые камнем доисторические зверюшки сработали словно магический оберег: только эта одинокая парочка старых (XIX века) и, кстати, самых крупных склепов удивительным образом практически не пострадала - тогда как на всём остальном кладбище (а оно ну не то чтобы маленькое) натуально нет живого места (бгг).
И видится чётко обстрельная роза ветров, на всякой подветренной каменной плоскости, в обрамлении столь многих алфавитов сразу, таааак щедро и необратимо, так.. навсегда надолго расцветают-все-цветы..
Большая часть здешних надгробий пишет на три стороны света - на иврите, арабском и французском: для всякой стороны свой язык, на каждом языке - о безвременности (ухода), неизбывности (печали) и драгоценности (милой тени) на каждом - призыв помолиться.
Угу. Ритмы и коды здешних молитв были такими разными - но едва ли легко найти место поблизости, где они были бы хоть вполовину столь же интенсивны.
Кто же заслонял своими каменными ка непримиримо-праведных живых - и гневных, и боящихся?..
Всякие. И торговцы, и ребе, и вполне себе взрослые матроны, понаехавшие из Константинополя, и совсем юные девушки-увядшие-тюльпаны.. И целый выводок (прямо отдельный обширный сегмент, почти вовсе без включения иной фамилии) Коэнов.
Это, на самом деле, напрочь разрушенное кладбище - не просто библиотека, оно - такая каллиграфическая сокровищница, в которой всякую страницу время, война и всепобеждающие флора и фауна зафактурили так, что.. Листаешь - и захватывает дух.
Я понимаю - такого рода красота, мягко говоря, не кажется очевидной почти никому - но ведь.. Не знаю, моему молчанию может быть сколько угодно глубокомысленных поводов - но ни слепота, ни глупость, ни общая бесчувственность других уж точно никогда не будет аргументом.
Там правда, в этой каменной растрескавшейся гвардии невольных защитников одних-от-других (и vice versa), какое-то прям непропорционально удивительное количество юных барышень вокруг 20-ти, разных времён рождения и смерти.. пунктирные краткие судьбы в пунктире тактических перестрелок конца 70-х ХХ-го.
Pleurez ses jeunesses, свинцовыми тяжёлыми слезами, каждая из которых натурально прожигает даже камень, ага - куда уж круче?.. Умильные могильные франкоязычные стиши справа (можно я не буду делать подстрочник?.. там, в целом, как раз про нежный тюльпан, погибший в результате преждевременно состарившей его болезни, со всем тягостным букетом страданий) ещё 35-го года - а молодость (несмотря на все подробности стишей).. ну куда она денется? Не исключено даже, что спасла какой-то другой молодости её краткосрочное время: судя по многочисленным сверхновозвёздным отметинам, не исключено, что даже и не раз.
И да, этот мощный фрагмент общебейрутского мундуса - ничуть не в меньшей степени безумные "пришедшие" часы, чем сновидческая клепсидра или пресловутая башенка Place l'Etoile: любой почти его общий вид прошелестит метёлками кипарисовых стрелок даже по самому заскорузло-скукоженному чувствилищу так, что ещё долго будет глючить от призвуков хвойных ароматов квантовой запутанности, вечно проговаривающейся здесь о своей неумолимой физической реальности.
Какой сейчас год, btw?.. Да, я знаю, что избыточно часто самоцитируюсь в этом безнадёжном вопрошании - но что поделаешь, так уж получилось, что старик-Линч подарил своим третьим "твин пиксом" удивительно верный мэм - в контексте тех маргинально-червячных маршрутов, которыми мне всё ещё surprisingly везёт блуждать. Даже больше (везёт), пожалуй, чем самому продвинутому из котодухов (всё-таки, я же прямо целый dragon, как уже привычно меня называют в полюбившемся террасном кафешнике как раз в двух шагах от Damaskus street - мне положена чуть большая щепотка волшебства, чтобы периодически successfully огнедышать ;)).
А иудейские мёртвые-по-которым-стреляли, спящие произвольными частями-фрагментами едва ли хоть как-то надёжно сохранившихся прахов в обрывках многоязычных писаний, пусть и в бесчисленных трещинах-разломах на правом (христианском) берегу реки rue Damasque таки, я думаю, не против тихого драконного вторжения на их высоту, в тишину густых крон их редких выживших деревьев.
По крайней мере, я уж точно не собираюсь плевать в них свинцом.