С.Е.Епанчинцев. Автобиография. Часть 3. В вихрях Революции
Часть 1
Часть 2
И вот дожили мы, подтянулись к 17 году. После свержения Николая мы все полит.ссыльные приехали в гор. Минусинск, и нам были выданы деньги всем на проезд на родину домой, но весна, [82об] распутица - ни на санях, ни на телеге, то мы решили ждать навигации. Пароход с первого мая.
Не дождавшись первого мая, и 23 Апреля нам объявили - всем политическим эмигрантам явиться в Воинское Присутствие, и мы все явились. Меня забрали на военную службу и загнали в 31-й стрелковый Сибирский Полк, в 1 роту. Нас, полит.эмигр., набрали в этот Полк 30 человек, а некоторых тов. обраковали, а некоторые убежали. Вот тебе и возврат на родину от Правительства Керенского.
Теперь место родины я стал жить в г. Ачинске, в военном городке, в 31 стрелковом Сибирском Полку, в 1 роте. Прослужил я тут два мес.: Май и Июнь. Нашу 1 роту становят маршевой, назначают на фронт, и вот уже совсем назавтра к выступлению, вдруг вечером газета, и в ней объявление, что всем Политическим Эмигрантам месячный срок на побывку на родину.
После долгой разлуки приехал я на родину повидаться со своими родными и с знакомыми. Я не буду описывать мою встречу на родине, но я скажу, что во время моего пребывания на родине я работал на полевых работах, поставил своей жене сто (100) копен сена в один стог, а когда я уехал обратно в свою воинскую часть, то без меня сено у меня сожгли опять же Чёрная Сотня. Жена имела одну лошадёнку и одну корову, и каковые остались без клока корму, а время подошло зимы. Вот как разчитались со мной ещё раз эта Чёрная Сотня, каковая называла меня Безбожником Большевиком, приехавшего из долгой ссылки из далёкой Сибири. Злоба их душила против меня за то, что за что я боролся, и дело моё совершилось - Царя сверзили, Бога прогнали, и место Царя поставили Советы, а место Бога - Науку и Технику.
После отбытия месячного срока на родине приехал я обратно в г. Ачинск в свою воинскую часть, 31 стрелк.п., а в роту уже 15 (перва рота ушла на фронт).
Армия Керенского на фронте стала разлагаться. Богачи и капиталисты по городам стали прятать и упрятали все продукты, мануфактуру и хлеб. Меня не раз посылали за Начальника с отрядом делать реквизицию по городу, и я делал, массу находил в глубоких подвалах всевозможных товаров и хлеба, и оружия - леворверов.
В г. Ачин нас стояло 4 полка - и все, как один, были в настроении против Капитала. Каждый день митинги, [83] а потому люди все разделились. Богачи все вместе за одно с казакам. Казаки несколько раз приезжали к нам в военный городок вооружённые до зубов и с пулемётам, дразнили нас, оскорбляли, как только могли, и угрожали. Этим они нас вызывали в бой на восстание, и мы бы им дали баню, но у нас в каждой роте находилось только по 20 и 30 винтовок. Кроме того ещё распечаташ патрон, а там место пороху песок. Даже были и целые ящики патронов с песком. Всё было отнято, и нам пришлось помалковать.
Это было в Сентябре м. 17 г., и мы не знали, что делается в России, в Москве и Петрограде, даже Октябрьскую революцию не знали - вот как мы были заперты Правительством Керенского.
Подошёл Ноябр м. Нас 44-летних солдат всех уволили, и я уволился 18/XI-17. Теперь жил я в Полку на военной службе и всё время страдал цынгой. По совету врачей я должен был есть белый хлеб и молоко, и я всё проел, остался без копейки. Тогда я решил заехать в сгоревший г. Барнаул - столярной работы там было масса, и я поступил на деревообделочную фабрику столяром 1/XII-17. И кроме того как рабочий поступил в Красную Гвардию, то есть подошла моя очередь на посту по улице 1 сутки простоять с винтовкой, то я должен исполнить, вот.
Это было уже 1918 году, с Января и до Июня я находился в Красной Гвардии. Днём работаешь, а вечером идёшь в дом советов на собрание. Вождём гор. Барнаула являлся бывший политкаторжанин Устинович с образованием 6 клас. Гимназии и Цаплин, и Царицын, это уже вторые. Буржуазия гор. Барнаула стала на нас поневногу напирать. На базаре торговцы проходу давать не стали. Я мелочи не буду описывать - это долго.
Подошол Июнь м. 1918 года. И вот 9 Июня на выручку захваченного Новосибирска Чехословаками был послан отряд 300 челов., а 10 Июня на нас напала Барнаульская Буржуазия, все реалисты и гимназисты и рано утром затеяли бой по городу, тем более на Демидовской Площади. С одной стороны площади стоит огромный белый дом Советов, а с другой стороны напротив реальное училище и Гимназия. Гимназисты и реалисты из училищев, а наши красногвардейцы из дома Советов лупят чрез дорогу - все стены изстреляны, избиты пулями у училищев и у дому [83об] Советов.
Я ещё спал утром, соскочил, оделся и туда, но пройти в дом Советов было невозможно. Я чрез зады, чрез железную решётку ограды. Когда перепрыгивал чрез решётку, то в это время пуля прострелила мне фуражку, и меня свистом оглушило, но всё-таки я успел пасть уже в ограду.
Был послан гонец за отрядом возвратить обратно отряд, который был накануне выслан на выручку Новосибирска. Отряд возвратился обратно в г. Барнаул и подошёл х Гимназие, и из бомбомёта запустил белым в нутро зданья бомбу - и бомба что нужно сработала. Тогда гимназисты и реалисты посыпали все задами удирать по Павловской улице. Их нагнали конница Устиновича и усеяли всю Павловскую Площадь трупам белых, но большая часть их убежали в бор и упрятались по дачам и по пивным заводам.
Теперь ждём дальше. Подошло 14 Июня, и в час дня прикатил Полк Чехословаков. Бой возобновился на Станцие с Чехословакам и одновременно на кладбище за Барнаулкой с городским на горе, каковой длился около часу. Наши Красно-Гвардейцы два эшалона убежали на Семипалатинск, а некоторые попрятались по своим квартирам.
Я убежал в с. Черемное 50 вёрст от Барнаула, деваться больше некуда, и товарищев всех растерял. Что делать, я нанялся плотничать, дом выделывать, и проработал тут до Ноября м. потихоньку. Хозяин фронтовик выхлопотал мне документ из своей волости - писарь наш хороший дал мне форменный документ с волосной печатью, что действительно Епанчинцев живёт в с. Черемном 1917 г. с Ноября м.
В Октябре или в Ноябре, забыл, приезжает офицер с отрядом человек 15 к моим хозяевам о розыске ихнева сына, убежавшаго со службы, обратился ко мне:
- Ты кто такой будешь?
Я сказал:
- Плотник.
- Документы ваши.
Я подаю - первый документ "Стрелок 1 роты 31 Стр.Пол.", а второй, что мне схлопотал хозяин. Офицер поглядел и закричал:
- Такие ты документы и имеешь?
Ударил меня нагайкой чрез плечё по спине. Я закричал ему громко:
- Господин офицер, вы сперва выслушайте меня, а потом бейте.
- Говори.
- Если бы вы были на моём месте и подумали бы, там фронт Красных и фронт Временного Правительства, чтоб вы стали делать? И кроме того, у меня этот документ подтверждает, что я здесь живу давно, а документа из России не кому не достать, пока существуют фронта.
Тогда офицер сказал: [84]
- Вот ты возьми в Барнауле от Милиции временный паспорт. Неделя тебе сроку, а то будешь арестован, - и ушёл.
А я думаю:
- Чрез неделю ты меня не увидишь.
Кончаю я работу и чрез неделю еду в г. Барнаул, тихо секретно выспрашиваю - как что - и добираюсь до Милиции, и на основании документа из с. Черемного я получаю справку от Милиции на 6 м. и поступаю в Потреб. Союз в Нояб. 1918 г. столяром в культурно-просветительную мастерскую. Но тут я работал недолго в виду того, что сыщики везде ходили и разыскивали Красно-Гвардейцев, и из этой нашей мастерской выхватили уже 3 человек, а потому в февр. 1919 г. мне пришлось эвакуироваться и поступить по край города в столярну мастерскую Инвалидов, где я проработал до Троицы 1919 года.
У Инвалидов в столярной мастерской работала уборщицой женчина Литвинка, беженка из г. Риги - Войчунас Анна Августовна, дочь вечного батрака и какова сама. И каковая Войчунас жила на Станцие Татарка, и за сочувствие Советов и Красных войск была подвергнутая избиению 30 ударов и топтаная ногами, и после этого выброшоная на улицу как труп безчувстсвенный Чехословаками.
Поправившись маленько на квартире, с месяц что ли лечилась, её узнали, где она, вторично нагрянули, хотели арестовать и расстрелять, но хозяйка квартиры - старушка вытолкнула её в окно в зады. Она успела пасть в канаву, а квартира её была уже окружона. Она ползла канавой по воде в плоть до станции. И на отходе поезда в Новосибирск она успела, заползла в жел.вагон и уехала, в чём мать родила. А из Новосибирска уехала в Барнаул, где работала около году и за последнее время работала у Инвалидов, но на квартиру попала опять к белому сыщику. И каковые б. сыщик с женой своей ототбрали у ней, Войчунас, 300 р. денег и суконную шаль, простыню, одеяло и оставили эту работницу в одной юбочке и в платочке. А когда Войчунас стала с них справлять, что, хозяева, куда это девалось всё, отдайте мне, ведь я теперь голодом и нагишом, куда вы девали моё добро? Тогда жена сыщика говорит:
- К тебе ходят большевики, и они взяли, и ты сама большевичка. Твоего большевика вот-вот арестуют, он ведь работает у инвалидов, и тебя нужно давно арестовать. Сейчас пойду к мужу, - и побежала прямо в Милицию, а Войчунас ко мне в мастерскую. [84об]
Прибежала ко мне в мастерскую и объяснила мне всё её произшествие, и сказала мне, что тебя вот-вот хотят арестовать, муж её хозяйки, оказывается, сыщик, служит в сыскном отделении, и хозяйка сегодни мне пояснила всё, но деньги мои и имущество пропали, и я опять осталась нагишём и голодом.
Я, недолго думавши, пишу заявление на разчёт, женчину Войчунас - запретил ей заходить на свою квартиру, упрятал её в свою квартиру и выявил причины разщёта, а потому в момент получил его и больше в мастерскую не возвращался, и выправил в Коменданском управлении пропуск, и того же дня ночью на поезде уехал в г. Бийск, и эту женчину увёз с собой, чтоб ей тут опять не влетело с концом - мне жаль стало бедной работницы.
В Июне м. 1919 году приезжаю в г. Бийск и думаю - по справкам Коменданского управления меня будут искать здесь в г. Б. Но я бегу на хлебный базар, беру подводчика крестьянина (каковой привозил хлеб, продавал) и уезжаю в село Аксёново Бийского уезда 50 вёрст от Бийска. Приезжаем в с. Аксёново, и тут не слава Богу - только той ночи расстреляли 12 человек крестьян.
- Куда теперь деваться, бежать больше некуда, - думаю. - Бежать к Партизану Рогову, он в Кузнетских горах, его так и не найдёшь.
И решил жить в с. Аксёновом Марушкинской Волости Бийск.уез. - что будет. Но только каратель отряд приедет в село, то я в кусты, и жена мне Войчунас носила хлеб. В селе Аксёновом я работал веялки и проч. щепные работы.
Я позабыл - пропустил.
Когда нас разбили в г. Барнауле, и Красногвардейцы рабочие бежали кто куда - то расстрелы проводились Колчаковскими Палачами день и ночь. Человек по 10 и 15 выводили на кладбище за Барнаулку на гору. Заставят сперва самих смертников выкопать яму и становят их перед яму, и расстреливают человек по пять враз, и люди застреленные падают прямо в яму. Зрители - публика, стоящая кругом (городская Буржуа), аплодировали руками и кричали: "Христос воскрес, Христос воскрес". В это время в каждом овраге валялись трупы рабочих людей. Ужас, жутко было.
Я убежать сразу не успел из Барнаула и упрятался по край города в бор, в избушку к одному гр-ну Овсянникову, каковой меня держал в подполье около недели, а город был окружён цепью солдат.
Чрез 4 дня по разрешению Правительства крестьяне стали приезжать с продуктами [85] на базар, и я, замаскировавшись в рваную одежду, и умазался весь мукой, и взял в руки пилу-станковку и мушной мешок, и пошол на базар, нанял крестьянина, привозившего 3 воза овса. Он мне овозжал одну лошадь, и вот таким путём я из гор. Барн. скрозь цепь солдат и проехал, и уехал от этого Буржуазного Террора в село Черемное (я вам писал).
Я вам писал, осенью в Октябре, когда я приехал потихоньку обратно в г. Б.. то по слухам, что вождей Царицына и Цаплина белые поимали где-то и расстреляли. Устиновича, бывшаго политкаторжанина, я сам не видал, будто бы поимали где-то далеко, я забыл, то ли 18 году или в 19 году осенью в конце Октября, и со станции его везли в г. Барнаул в тележке на высоком эшефоте босиком, без шапки, в одних кальцонах, в одной нательной рубашке. Куда его девали, никто не знают.
Июня м. 1919 года я прожил в с. Аксёновом до 1920 до Ноября м., то есть до восстановления нормальной легулярной Власти Советов.
Живу я в с. Аксёновом, наперво доживаю до Декабря м. В Декабре Колчаковские отряды все уже убежали из городов, и поздно ночью к нам в с. Аксёново приезжает отряд Партизан, каковые ездили по подоконью, будили и кричали: "Эй, товарищи, на зборьню организуйся!"
Я, как бежавший из Барнаула, от радости соскочил, оделся и побежал на зборьню. Отошол сажен поди 100 от квартиры и по дороге впотьмах натыкаюсь на Партизан на 4 чел. На вопрос кто идёт, я им отвечаю - вот такой-то и такой-то. Стою и гляжу - один с меня сымает шапку (молодого медвежонка), другой сымает новые лосинковые рукавицы, а третьий валит меня на пол и сымает с меня сапоги с колошам. Я стал им сопротивляться за сапоги, они меня бить нагайкам.
- Я, - кричу, - бежавший из Барнаула и бывший политкаторжанин.
Двое из них приставили мне ко лбу два реворвера и сказали:
- Вот тебе, политкаторжанину.
Я хотя и вожусь с ними, и думаю:
- Однако, Белы, пропал я.
Вдруг идёт человек 10 толпа крестьян на зборню, каковые сказали:
- Что такое тут?
Я быстро пояснил:
- Товарищи, меня ограбили и убивают.
Крестьяне, зная меня: "Стой - не тронь этого человека", - и пошли, и меня повели на зборьню, а эти грабители на лошадей и были таковы. В последствии оказалось, что этот отряд партизан сорганизовался из кулаков [85об] деревенских. Там были из с. Горновова богачи, каковые в боях участия с белыми нигде не примали, кроме деревенского грабежа. А я думал, что приехал Рогов с отрядом, а я от радости, одевшись, пошол поступать к нему в отряд. Вот как мне ещё попало последний раз.
Январь 1920 года, после свержения Колчака в новой общественной Советской установке в этом селе сперва чуть не каждый день митинги, собрания, манифестации, учение пения революционных песен, и где активное участия принимал даже я. Кроме этого, уже весной в Мае 20 г. лично мною сорганизован спектакль, и я лично сам с"ездил в г. Бийск, купил театральных книг лёгкаго содержания (наперво для развития) на лично свой собственный счёт на 30 рублей. И первый спектакль поставлен мной - "Кот и Повар" и так далее. И два раза я был делегирован Аксёновской сов.организацией на съезд в г. Бийск. Но кроме того, ведь я всё время работал по выделке домов, ведь кормиться чем-нибудь надо было.
Проживаю я в таком положении до Ноября м. 920 года и поступаю на Педагогические внешкольные трёхмесячные Курсы с 1 Декабря. После окончания Курсов меня назначают учителем школы взрослых в село Ново-Еловка (Щёлкина). Проработал тут зиму до Мая м. 21 года. Меня переводят в с. Загаинское и назначают по ликвидации неграмотности солдат рабочего Батальона в бору Обском. Я тут проработал всё лето до Сентября. Время занятия у меня было, примерно - в 8 час. утра идёшь заниматься с детям как практикант, готовищийся в нормальную школу, а с 6 ч. вечера идёшь в школу взрослых и занимаешься до 12 ч. ночи, а утром в восемь ч. опять тоже самое по порядку, долго спать и гулять было некогда.
Первое заявление о вступлении в ряды Ком. Партии мною было подано в Феврале 1921 года тут чрез учителя Солышку (члена Партии), и каковой Солышко говорил мне, что я подал в г. Бийске в Парт.Отдел, и я остался в ожидании.
В 1921 году в Сентябре я заболел малярией и проболел до 1923 года. Проучительствовал только 1 год и 4 м., больше служить я уже не смог, потому что весь опух и без отдыха больше десяти сажен я продти не мог. Медикаментов в то эпидемическое время 922 год абсолютно никаких не было, и врачи предписали мне смерть, и я уволился из рядов просвещенцев лишь только на третье заявление. Хотя я был и в курсе, и любил должность учителя, но ничего не [86] поделаешь - болезнь меня оттолкнула, и мне в силу необходимости пришлось расстаться.
Увезённая мной женчина из г. Барнаула от аресту Белых - она как жена меня кормила и лечила деревенским способом, зарабатывая среди кулаков-крестьян на полевых работах по 5 и 10 фунтов гречушной муки за день, а где я и сам сошью пару сапог и за работу получу полпуда муки. Кое-как кормились, горько было, бедно и обидно, хлебнул мытарства и горя. И мне в то время было не до службы и не до Партии.
1923 году невножко поправившись от болезни, я приехал в гор. Бийск и поступил в Милицию, в 1 отдел, с перва Младшим Милиционером. И 23 года с 23 Марта я прослужил, проработал до 23 Апреля 24 года. Я уволился сам в виду слабости моего зрения, а именно - работал я в Милиции день и ночь почти, днём соблюдаешь порядок по городу, а ночью пишешь повески в плоть до сонца. Мои глаза заболели, так что я писать и читать не мог, но врачи залечили, а потом опять я мучился, мучился и пришлось уволиться. Слепому в Милиции служить нельзя, потому что Милиция есть Секрет, уволен был Начал.Милиц. на 3-е заявление и по уважительной причине.
В то бурное время, когда всякому Советскому работнику села села смерть на волоске, никто не шол служить - все боялись, а мне как закалённому, привыкшему к угрозам с 1905 года, мне было всё равно. Я был учителем, мне угрожали, но тем более в Милиции, даже кидались на меня - и я не страшился и не боялся ни какой банды, но меня испугало одно лишь только здоровье, и каковое мне не позволило работать эту суетливую канцелярскую работу.
Уволившись из Милиции, я поступил в столярную мастерскую. Во время служения в Милиции я подал заявление второй раз о принятии меня в ряды Ком. Партии. Ячейка Милиции меня приняли, удостоверили честь честью и подали на утверждение решение принятия в Уком, но в виду 13 съезда Партии пришла бумажка из Центра - приказ, что воздержаться служащих принимать в Партию, кроме как от станка, только лишь принимать от станка до особого распоряжения. Опять моё дело не выгорело - опять провал, был проведён и не попал.
Уволившись из Милиции, я поступил опять в столярную мастерскую, и где от воздуха строжки леса здоровье моё совсем поправилось. [86об]
Проработавши в г. Бийске два м., Май-Июнь, и по прозьбе крестьян по выработке веянок и ульев меня увезли в с. Локоть, где я проработал с Июня м. 1924 г. и по 1928 года до Марта м. на работах по спец. Веянкам и ульям, а жена по полевым работам.
Кроме того, жена была выбрана в Сельсовет и проработала делегаткой в с. Локоть 3½ года. А потому мы с женой всё время участвовали в собраниях, организовали Машинное Товарищество и собрали збор по селу средств на приобретение лянно-мяльной машины.
Село Локоть был Яминского района Бий. О.
Товарищи из Яминского РИКа не раз приезжали, просили меня, чтоб я вступил в Партию Р.К.П.(б), и мы оба с женой подали по заявлению о вступлении в таковую Партию. Но Локтевская ячейка потребовали от меня справки, что я делал в ссылке и где был, и что делал после ссылки. Вот тебе фунт - получил такой ультиматум. За что? А вот за что.
За ихнее отношение в призирании бедноты и за ихнее хорошее отношение к кулакам и за связь с ними я и жена моя с ними не дружили… А именно, Шубников как Секретарь Ячейки и Зав. Кооперации делал не раз, а всё время так, что придёт бедняк, попросит из Коопераций хлеба 1 пуд за наличный разчёт, Шубников и Полёвкин (оба Партийцы) скажут: "Погоди". И бедняк ждёт до самого вечера, а вечером запирают магазин и скажут ожидавшему: "Хлеба нет". Бедняк озлится за простой дня и уходит со слезами на глазах.
На другой день приезжает спекулянт, ему Шубников с Полёвкиным отпущает 10 пудов пшеницы. Спекулянт прямо на мельницу и сразу на базар везёт и продаёт. Приезжает домой, и опять та же история.
Это всё мы оба с женой не раз заявляли в РИК, в Уез. Ком. Парт., и их за это тянули как следует. И вот за это мы получили от них такой вышеописанный ультиматум и в Партию не прошли.
В последствии, когда мы с женой уехали обратно в г. Бийск, их всё-таки присудили за связь организационного содействия х кулакам. Шубникова как Секретаря Ячейки присудили на 5 л. тюр., Карпушина 2½ г., Полёвкина только выбросили из Партии.
Вобщим в старое время при [87] собственности в деревнях по дружески, то да, а если хотя того будь активнее, но не друг, то нет.
Дак вот, товарищи, 3 раза ходатайствовал о вступлении в Партию: 1-й в учителях - болезнь не допустила, 2-й раз в Милиции - отмена 13 съезда Пар., 3-й раз 27 году в с. Локтю, и остался в настоящее время не лыс, не без на бобах.
В Марте 1928 года я опять переехал в г. Бийск и в Мае м. поступил на Текстильную фабрику столяром и проработал цезон до Октября, и был сокращён. Зиму получал по безработице.
1929 году с Мая м. я поступил столяром на постройку Совхоза в 6 километрах от г. Бийска и проработал до 31 года до Мая. Вот на работе этого Совхоза я и простыл, по за неимению тёплого помещения для экстренной работы я ночевал октябрьскую ночь в гараже в одном пальте.
Я писал, что когда-то за Першинское дело в Николаевской Каторжной Тюрьме после 4 бань в гилотирировании я получил малярию, бронхит, плеврит и слабость серца. А теперь на работе Совхоза я добавил с концом. Хотя Диспанцер лечили целый м. Декабрь, но не излечили - направили на Контроль. Комиссию. Контр. Комиссия направили на Экспертную К. И вся Бийская Врачебная Экспертиза признали болезнь в хронической стадии бронхит, плеврит и меокордит серца и заключили мне инвалидность по 3-й группе.
Инвалидом, хотя я и спотыкался, но всё-таки работал всё время столяром-краснодеревцем до 31 года в Бийске, и участвовали оба с женой на всех общих собраниях. Жена делегаткой была на съездах и член Групкома всё время, пока не уехали сюда в Кузнецк.
Я с 23 года и по 31 год сотрудничал в Г.П.У. и в Локтю жил, связь не терял.
31 году в публикации чрез газету я узнал, что кто из инвалидов имеет малую пенсию и проработавши 2 года на таком предприятии, как Куз. Строй, то тому пенсия прибавится. В виду этого мы оба с женой изъявили желание и уехали в Куз. Строй.
Проработал столяром два (2) года в Куз. Строе, мне пенсию прибавили. Всего я проработал на постройке Металоругического завода с Мая м. 31 г. и до Января м. 1935 года. Итого 3 года 8 м. Больше я работать не смог из-за опухоли ног, из-за чего является слабость и отдышка. В виду этого при освидетельствовании гор. Сталинской Врачебной Экспертизой мне инвалидность дана по второй (ІІ) группе [87об] с размером пенсии 54 руб. 5 коп., и работать мне запретили. В виду болезни уже я зарабатывал только 50 р. в м. В настоящее время я назначен на операцию глаз. Вот какое моё положение.
В Пров. Союзе с 17 года.
Здесь в г. Сталинском в цехе столярных работ меня просили как следует вступить в Партию Р.К.П.(б), но я уже не скрываюсь - я воздержался. Почему? А потому, что чувствуя болезнь и полную слабость здоровья, я думаю, ведь в Партии нужно работать, не покладая ни рук, ни ног, а я не смогу из-за слабости здоровья. Меня выбросят или сочтут за слабого Парт. Элемента, это я для себя считаю стыд, срам и позор, так как я прошёл полную жизнь мытарств и приключений и везде и повсюду был первым. Ввиду этого я и воздержался. Из-за болезни мне уже было не до Партии, хотя я и работал, но болезнь серце точила и точит, а на уме всё как бы вылечиться.
Я прошол полную жизнь мытарств и приключений, чрез 13 тюрьм за 2 раза, не щадил не только своего имущества, но не щадил жизни и здоровья в борьбе за политическую свободу светлого будущаго. Отроду мне 61 год. Я с возраста 10-летняго мальчишки проработал 50 лет физического труда, и что ж я заработал? Я заработал глас вопиющаго в пустыни. Работать больше я не могу, пенсия моя 58 р., на каковые при такой страшной дороговизне жить невозможно. С казённой квартиры гонят. Политссыльного документа нет, из-за какового я бы мог получить какие-либо льготы, а потому в настоящее время выходит и вышло - родина моя открытая природа, а дом мой на берегу под лодкой, а питание моё хлеб и вода, и та куплена за 8 к. ведро.
А потому в виду всего этого я прошу вас, товарищи, сей весь матерьал полность опечатать в газете или послать его для верности в Центральный Комитет Общества Бывших Политкаторжан и Ссыльных Москвы, потому что моё ходатайство перед ними.
В чём и подписуюсь, бывший политссыльный поселенец
Степан Евангелович Епанчинцев
31/VIII-35 [88]
Урядник Панов Алексей Михайлович, житель Ирбитского Завода, служил в плоть до свержения Николая и живёт в настоящее время дома - и не выслан.
Как он обвинял меня на суде настоль жестоко и ложно, как кулак убил нашего товарища Фоминцева на глазах его, и он, урядник Панов, нарочно подтравлял, об этом я вам писал. Прозьба против такого бывшаго урядника принять меры.
Епанчинцев
С 1905 г. и до 1935 г. это = 30 лет, я не написал многова, по мелочи позабыл. Остаюсь в ожидании ваших результатов, если милость будет ответить.
Епанчинцев
1935 г. 31 Августа [88об]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.171.Л.71-88об.
Барнаул. Реальное училище.
Часть 2
И вот дожили мы, подтянулись к 17 году. После свержения Николая мы все полит.ссыльные приехали в гор. Минусинск, и нам были выданы деньги всем на проезд на родину домой, но весна, [82об] распутица - ни на санях, ни на телеге, то мы решили ждать навигации. Пароход с первого мая.
Не дождавшись первого мая, и 23 Апреля нам объявили - всем политическим эмигрантам явиться в Воинское Присутствие, и мы все явились. Меня забрали на военную службу и загнали в 31-й стрелковый Сибирский Полк, в 1 роту. Нас, полит.эмигр., набрали в этот Полк 30 человек, а некоторых тов. обраковали, а некоторые убежали. Вот тебе и возврат на родину от Правительства Керенского.
Теперь место родины я стал жить в г. Ачинске, в военном городке, в 31 стрелковом Сибирском Полку, в 1 роте. Прослужил я тут два мес.: Май и Июнь. Нашу 1 роту становят маршевой, назначают на фронт, и вот уже совсем назавтра к выступлению, вдруг вечером газета, и в ней объявление, что всем Политическим Эмигрантам месячный срок на побывку на родину.
После долгой разлуки приехал я на родину повидаться со своими родными и с знакомыми. Я не буду описывать мою встречу на родине, но я скажу, что во время моего пребывания на родине я работал на полевых работах, поставил своей жене сто (100) копен сена в один стог, а когда я уехал обратно в свою воинскую часть, то без меня сено у меня сожгли опять же Чёрная Сотня. Жена имела одну лошадёнку и одну корову, и каковые остались без клока корму, а время подошло зимы. Вот как разчитались со мной ещё раз эта Чёрная Сотня, каковая называла меня Безбожником Большевиком, приехавшего из долгой ссылки из далёкой Сибири. Злоба их душила против меня за то, что за что я боролся, и дело моё совершилось - Царя сверзили, Бога прогнали, и место Царя поставили Советы, а место Бога - Науку и Технику.
После отбытия месячного срока на родине приехал я обратно в г. Ачинск в свою воинскую часть, 31 стрелк.п., а в роту уже 15 (перва рота ушла на фронт).
Армия Керенского на фронте стала разлагаться. Богачи и капиталисты по городам стали прятать и упрятали все продукты, мануфактуру и хлеб. Меня не раз посылали за Начальника с отрядом делать реквизицию по городу, и я делал, массу находил в глубоких подвалах всевозможных товаров и хлеба, и оружия - леворверов.
В г. Ачин нас стояло 4 полка - и все, как один, были в настроении против Капитала. Каждый день митинги, [83] а потому люди все разделились. Богачи все вместе за одно с казакам. Казаки несколько раз приезжали к нам в военный городок вооружённые до зубов и с пулемётам, дразнили нас, оскорбляли, как только могли, и угрожали. Этим они нас вызывали в бой на восстание, и мы бы им дали баню, но у нас в каждой роте находилось только по 20 и 30 винтовок. Кроме того ещё распечаташ патрон, а там место пороху песок. Даже были и целые ящики патронов с песком. Всё было отнято, и нам пришлось помалковать.
Это было в Сентябре м. 17 г., и мы не знали, что делается в России, в Москве и Петрограде, даже Октябрьскую революцию не знали - вот как мы были заперты Правительством Керенского.
Подошёл Ноябр м. Нас 44-летних солдат всех уволили, и я уволился 18/XI-17. Теперь жил я в Полку на военной службе и всё время страдал цынгой. По совету врачей я должен был есть белый хлеб и молоко, и я всё проел, остался без копейки. Тогда я решил заехать в сгоревший г. Барнаул - столярной работы там было масса, и я поступил на деревообделочную фабрику столяром 1/XII-17. И кроме того как рабочий поступил в Красную Гвардию, то есть подошла моя очередь на посту по улице 1 сутки простоять с винтовкой, то я должен исполнить, вот.
Это было уже 1918 году, с Января и до Июня я находился в Красной Гвардии. Днём работаешь, а вечером идёшь в дом советов на собрание. Вождём гор. Барнаула являлся бывший политкаторжанин Устинович с образованием 6 клас. Гимназии и Цаплин, и Царицын, это уже вторые. Буржуазия гор. Барнаула стала на нас поневногу напирать. На базаре торговцы проходу давать не стали. Я мелочи не буду описывать - это долго.
Подошол Июнь м. 1918 года. И вот 9 Июня на выручку захваченного Новосибирска Чехословаками был послан отряд 300 челов., а 10 Июня на нас напала Барнаульская Буржуазия, все реалисты и гимназисты и рано утром затеяли бой по городу, тем более на Демидовской Площади. С одной стороны площади стоит огромный белый дом Советов, а с другой стороны напротив реальное училище и Гимназия. Гимназисты и реалисты из училищев, а наши красногвардейцы из дома Советов лупят чрез дорогу - все стены изстреляны, избиты пулями у училищев и у дому [83об] Советов.
Я ещё спал утром, соскочил, оделся и туда, но пройти в дом Советов было невозможно. Я чрез зады, чрез железную решётку ограды. Когда перепрыгивал чрез решётку, то в это время пуля прострелила мне фуражку, и меня свистом оглушило, но всё-таки я успел пасть уже в ограду.
Был послан гонец за отрядом возвратить обратно отряд, который был накануне выслан на выручку Новосибирска. Отряд возвратился обратно в г. Барнаул и подошёл х Гимназие, и из бомбомёта запустил белым в нутро зданья бомбу - и бомба что нужно сработала. Тогда гимназисты и реалисты посыпали все задами удирать по Павловской улице. Их нагнали конница Устиновича и усеяли всю Павловскую Площадь трупам белых, но большая часть их убежали в бор и упрятались по дачам и по пивным заводам.
Теперь ждём дальше. Подошло 14 Июня, и в час дня прикатил Полк Чехословаков. Бой возобновился на Станцие с Чехословакам и одновременно на кладбище за Барнаулкой с городским на горе, каковой длился около часу. Наши Красно-Гвардейцы два эшалона убежали на Семипалатинск, а некоторые попрятались по своим квартирам.
Я убежал в с. Черемное 50 вёрст от Барнаула, деваться больше некуда, и товарищев всех растерял. Что делать, я нанялся плотничать, дом выделывать, и проработал тут до Ноября м. потихоньку. Хозяин фронтовик выхлопотал мне документ из своей волости - писарь наш хороший дал мне форменный документ с волосной печатью, что действительно Епанчинцев живёт в с. Черемном 1917 г. с Ноября м.
В Октябре или в Ноябре, забыл, приезжает офицер с отрядом человек 15 к моим хозяевам о розыске ихнева сына, убежавшаго со службы, обратился ко мне:
- Ты кто такой будешь?
Я сказал:
- Плотник.
- Документы ваши.
Я подаю - первый документ "Стрелок 1 роты 31 Стр.Пол.", а второй, что мне схлопотал хозяин. Офицер поглядел и закричал:
- Такие ты документы и имеешь?
Ударил меня нагайкой чрез плечё по спине. Я закричал ему громко:
- Господин офицер, вы сперва выслушайте меня, а потом бейте.
- Говори.
- Если бы вы были на моём месте и подумали бы, там фронт Красных и фронт Временного Правительства, чтоб вы стали делать? И кроме того, у меня этот документ подтверждает, что я здесь живу давно, а документа из России не кому не достать, пока существуют фронта.
Тогда офицер сказал: [84]
- Вот ты возьми в Барнауле от Милиции временный паспорт. Неделя тебе сроку, а то будешь арестован, - и ушёл.
А я думаю:
- Чрез неделю ты меня не увидишь.
Кончаю я работу и чрез неделю еду в г. Барнаул, тихо секретно выспрашиваю - как что - и добираюсь до Милиции, и на основании документа из с. Черемного я получаю справку от Милиции на 6 м. и поступаю в Потреб. Союз в Нояб. 1918 г. столяром в культурно-просветительную мастерскую. Но тут я работал недолго в виду того, что сыщики везде ходили и разыскивали Красно-Гвардейцев, и из этой нашей мастерской выхватили уже 3 человек, а потому в февр. 1919 г. мне пришлось эвакуироваться и поступить по край города в столярну мастерскую Инвалидов, где я проработал до Троицы 1919 года.
У Инвалидов в столярной мастерской работала уборщицой женчина Литвинка, беженка из г. Риги - Войчунас Анна Августовна, дочь вечного батрака и какова сама. И каковая Войчунас жила на Станцие Татарка, и за сочувствие Советов и Красных войск была подвергнутая избиению 30 ударов и топтаная ногами, и после этого выброшоная на улицу как труп безчувстсвенный Чехословаками.
Поправившись маленько на квартире, с месяц что ли лечилась, её узнали, где она, вторично нагрянули, хотели арестовать и расстрелять, но хозяйка квартиры - старушка вытолкнула её в окно в зады. Она успела пасть в канаву, а квартира её была уже окружона. Она ползла канавой по воде в плоть до станции. И на отходе поезда в Новосибирск она успела, заползла в жел.вагон и уехала, в чём мать родила. А из Новосибирска уехала в Барнаул, где работала около году и за последнее время работала у Инвалидов, но на квартиру попала опять к белому сыщику. И каковые б. сыщик с женой своей ототбрали у ней, Войчунас, 300 р. денег и суконную шаль, простыню, одеяло и оставили эту работницу в одной юбочке и в платочке. А когда Войчунас стала с них справлять, что, хозяева, куда это девалось всё, отдайте мне, ведь я теперь голодом и нагишом, куда вы девали моё добро? Тогда жена сыщика говорит:
- К тебе ходят большевики, и они взяли, и ты сама большевичка. Твоего большевика вот-вот арестуют, он ведь работает у инвалидов, и тебя нужно давно арестовать. Сейчас пойду к мужу, - и побежала прямо в Милицию, а Войчунас ко мне в мастерскую. [84об]
Прибежала ко мне в мастерскую и объяснила мне всё её произшествие, и сказала мне, что тебя вот-вот хотят арестовать, муж её хозяйки, оказывается, сыщик, служит в сыскном отделении, и хозяйка сегодни мне пояснила всё, но деньги мои и имущество пропали, и я опять осталась нагишём и голодом.
Я, недолго думавши, пишу заявление на разчёт, женчину Войчунас - запретил ей заходить на свою квартиру, упрятал её в свою квартиру и выявил причины разщёта, а потому в момент получил его и больше в мастерскую не возвращался, и выправил в Коменданском управлении пропуск, и того же дня ночью на поезде уехал в г. Бийск, и эту женчину увёз с собой, чтоб ей тут опять не влетело с концом - мне жаль стало бедной работницы.
В Июне м. 1919 году приезжаю в г. Бийск и думаю - по справкам Коменданского управления меня будут искать здесь в г. Б. Но я бегу на хлебный базар, беру подводчика крестьянина (каковой привозил хлеб, продавал) и уезжаю в село Аксёново Бийского уезда 50 вёрст от Бийска. Приезжаем в с. Аксёново, и тут не слава Богу - только той ночи расстреляли 12 человек крестьян.
- Куда теперь деваться, бежать больше некуда, - думаю. - Бежать к Партизану Рогову, он в Кузнетских горах, его так и не найдёшь.
И решил жить в с. Аксёновом Марушкинской Волости Бийск.уез. - что будет. Но только каратель отряд приедет в село, то я в кусты, и жена мне Войчунас носила хлеб. В селе Аксёновом я работал веялки и проч. щепные работы.
Я позабыл - пропустил.
Когда нас разбили в г. Барнауле, и Красногвардейцы рабочие бежали кто куда - то расстрелы проводились Колчаковскими Палачами день и ночь. Человек по 10 и 15 выводили на кладбище за Барнаулку на гору. Заставят сперва самих смертников выкопать яму и становят их перед яму, и расстреливают человек по пять враз, и люди застреленные падают прямо в яму. Зрители - публика, стоящая кругом (городская Буржуа), аплодировали руками и кричали: "Христос воскрес, Христос воскрес". В это время в каждом овраге валялись трупы рабочих людей. Ужас, жутко было.
Я убежать сразу не успел из Барнаула и упрятался по край города в бор, в избушку к одному гр-ну Овсянникову, каковой меня держал в подполье около недели, а город был окружён цепью солдат.
Чрез 4 дня по разрешению Правительства крестьяне стали приезжать с продуктами [85] на базар, и я, замаскировавшись в рваную одежду, и умазался весь мукой, и взял в руки пилу-станковку и мушной мешок, и пошол на базар, нанял крестьянина, привозившего 3 воза овса. Он мне овозжал одну лошадь, и вот таким путём я из гор. Барн. скрозь цепь солдат и проехал, и уехал от этого Буржуазного Террора в село Черемное (я вам писал).
Я вам писал, осенью в Октябре, когда я приехал потихоньку обратно в г. Б.. то по слухам, что вождей Царицына и Цаплина белые поимали где-то и расстреляли. Устиновича, бывшаго политкаторжанина, я сам не видал, будто бы поимали где-то далеко, я забыл, то ли 18 году или в 19 году осенью в конце Октября, и со станции его везли в г. Барнаул в тележке на высоком эшефоте босиком, без шапки, в одних кальцонах, в одной нательной рубашке. Куда его девали, никто не знают.
Июня м. 1919 года я прожил в с. Аксёновом до 1920 до Ноября м., то есть до восстановления нормальной легулярной Власти Советов.
Живу я в с. Аксёновом, наперво доживаю до Декабря м. В Декабре Колчаковские отряды все уже убежали из городов, и поздно ночью к нам в с. Аксёново приезжает отряд Партизан, каковые ездили по подоконью, будили и кричали: "Эй, товарищи, на зборьню организуйся!"
Я, как бежавший из Барнаула, от радости соскочил, оделся и побежал на зборьню. Отошол сажен поди 100 от квартиры и по дороге впотьмах натыкаюсь на Партизан на 4 чел. На вопрос кто идёт, я им отвечаю - вот такой-то и такой-то. Стою и гляжу - один с меня сымает шапку (молодого медвежонка), другой сымает новые лосинковые рукавицы, а третьий валит меня на пол и сымает с меня сапоги с колошам. Я стал им сопротивляться за сапоги, они меня бить нагайкам.
- Я, - кричу, - бежавший из Барнаула и бывший политкаторжанин.
Двое из них приставили мне ко лбу два реворвера и сказали:
- Вот тебе, политкаторжанину.
Я хотя и вожусь с ними, и думаю:
- Однако, Белы, пропал я.
Вдруг идёт человек 10 толпа крестьян на зборню, каковые сказали:
- Что такое тут?
Я быстро пояснил:
- Товарищи, меня ограбили и убивают.
Крестьяне, зная меня: "Стой - не тронь этого человека", - и пошли, и меня повели на зборьню, а эти грабители на лошадей и были таковы. В последствии оказалось, что этот отряд партизан сорганизовался из кулаков [85об] деревенских. Там были из с. Горновова богачи, каковые в боях участия с белыми нигде не примали, кроме деревенского грабежа. А я думал, что приехал Рогов с отрядом, а я от радости, одевшись, пошол поступать к нему в отряд. Вот как мне ещё попало последний раз.
Январь 1920 года, после свержения Колчака в новой общественной Советской установке в этом селе сперва чуть не каждый день митинги, собрания, манифестации, учение пения революционных песен, и где активное участия принимал даже я. Кроме этого, уже весной в Мае 20 г. лично мною сорганизован спектакль, и я лично сам с"ездил в г. Бийск, купил театральных книг лёгкаго содержания (наперво для развития) на лично свой собственный счёт на 30 рублей. И первый спектакль поставлен мной - "Кот и Повар" и так далее. И два раза я был делегирован Аксёновской сов.организацией на съезд в г. Бийск. Но кроме того, ведь я всё время работал по выделке домов, ведь кормиться чем-нибудь надо было.
Проживаю я в таком положении до Ноября м. 920 года и поступаю на Педагогические внешкольные трёхмесячные Курсы с 1 Декабря. После окончания Курсов меня назначают учителем школы взрослых в село Ново-Еловка (Щёлкина). Проработал тут зиму до Мая м. 21 года. Меня переводят в с. Загаинское и назначают по ликвидации неграмотности солдат рабочего Батальона в бору Обском. Я тут проработал всё лето до Сентября. Время занятия у меня было, примерно - в 8 час. утра идёшь заниматься с детям как практикант, готовищийся в нормальную школу, а с 6 ч. вечера идёшь в школу взрослых и занимаешься до 12 ч. ночи, а утром в восемь ч. опять тоже самое по порядку, долго спать и гулять было некогда.
Первое заявление о вступлении в ряды Ком. Партии мною было подано в Феврале 1921 года тут чрез учителя Солышку (члена Партии), и каковой Солышко говорил мне, что я подал в г. Бийске в Парт.Отдел, и я остался в ожидании.
В 1921 году в Сентябре я заболел малярией и проболел до 1923 года. Проучительствовал только 1 год и 4 м., больше служить я уже не смог, потому что весь опух и без отдыха больше десяти сажен я продти не мог. Медикаментов в то эпидемическое время 922 год абсолютно никаких не было, и врачи предписали мне смерть, и я уволился из рядов просвещенцев лишь только на третье заявление. Хотя я был и в курсе, и любил должность учителя, но ничего не [86] поделаешь - болезнь меня оттолкнула, и мне в силу необходимости пришлось расстаться.
Увезённая мной женчина из г. Барнаула от аресту Белых - она как жена меня кормила и лечила деревенским способом, зарабатывая среди кулаков-крестьян на полевых работах по 5 и 10 фунтов гречушной муки за день, а где я и сам сошью пару сапог и за работу получу полпуда муки. Кое-как кормились, горько было, бедно и обидно, хлебнул мытарства и горя. И мне в то время было не до службы и не до Партии.
1923 году невножко поправившись от болезни, я приехал в гор. Бийск и поступил в Милицию, в 1 отдел, с перва Младшим Милиционером. И 23 года с 23 Марта я прослужил, проработал до 23 Апреля 24 года. Я уволился сам в виду слабости моего зрения, а именно - работал я в Милиции день и ночь почти, днём соблюдаешь порядок по городу, а ночью пишешь повески в плоть до сонца. Мои глаза заболели, так что я писать и читать не мог, но врачи залечили, а потом опять я мучился, мучился и пришлось уволиться. Слепому в Милиции служить нельзя, потому что Милиция есть Секрет, уволен был Начал.Милиц. на 3-е заявление и по уважительной причине.
В то бурное время, когда всякому Советскому работнику села села смерть на волоске, никто не шол служить - все боялись, а мне как закалённому, привыкшему к угрозам с 1905 года, мне было всё равно. Я был учителем, мне угрожали, но тем более в Милиции, даже кидались на меня - и я не страшился и не боялся ни какой банды, но меня испугало одно лишь только здоровье, и каковое мне не позволило работать эту суетливую канцелярскую работу.
Уволившись из Милиции, я поступил в столярную мастерскую. Во время служения в Милиции я подал заявление второй раз о принятии меня в ряды Ком. Партии. Ячейка Милиции меня приняли, удостоверили честь честью и подали на утверждение решение принятия в Уком, но в виду 13 съезда Партии пришла бумажка из Центра - приказ, что воздержаться служащих принимать в Партию, кроме как от станка, только лишь принимать от станка до особого распоряжения. Опять моё дело не выгорело - опять провал, был проведён и не попал.
Уволившись из Милиции, я поступил опять в столярную мастерскую, и где от воздуха строжки леса здоровье моё совсем поправилось. [86об]
Проработавши в г. Бийске два м., Май-Июнь, и по прозьбе крестьян по выработке веянок и ульев меня увезли в с. Локоть, где я проработал с Июня м. 1924 г. и по 1928 года до Марта м. на работах по спец. Веянкам и ульям, а жена по полевым работам.
Кроме того, жена была выбрана в Сельсовет и проработала делегаткой в с. Локоть 3½ года. А потому мы с женой всё время участвовали в собраниях, организовали Машинное Товарищество и собрали збор по селу средств на приобретение лянно-мяльной машины.
Село Локоть был Яминского района Бий. О.
Товарищи из Яминского РИКа не раз приезжали, просили меня, чтоб я вступил в Партию Р.К.П.(б), и мы оба с женой подали по заявлению о вступлении в таковую Партию. Но Локтевская ячейка потребовали от меня справки, что я делал в ссылке и где был, и что делал после ссылки. Вот тебе фунт - получил такой ультиматум. За что? А вот за что.
За ихнее отношение в призирании бедноты и за ихнее хорошее отношение к кулакам и за связь с ними я и жена моя с ними не дружили… А именно, Шубников как Секретарь Ячейки и Зав. Кооперации делал не раз, а всё время так, что придёт бедняк, попросит из Коопераций хлеба 1 пуд за наличный разчёт, Шубников и Полёвкин (оба Партийцы) скажут: "Погоди". И бедняк ждёт до самого вечера, а вечером запирают магазин и скажут ожидавшему: "Хлеба нет". Бедняк озлится за простой дня и уходит со слезами на глазах.
На другой день приезжает спекулянт, ему Шубников с Полёвкиным отпущает 10 пудов пшеницы. Спекулянт прямо на мельницу и сразу на базар везёт и продаёт. Приезжает домой, и опять та же история.
Это всё мы оба с женой не раз заявляли в РИК, в Уез. Ком. Парт., и их за это тянули как следует. И вот за это мы получили от них такой вышеописанный ультиматум и в Партию не прошли.
В последствии, когда мы с женой уехали обратно в г. Бийск, их всё-таки присудили за связь организационного содействия х кулакам. Шубникова как Секретаря Ячейки присудили на 5 л. тюр., Карпушина 2½ г., Полёвкина только выбросили из Партии.
Вобщим в старое время при [87] собственности в деревнях по дружески, то да, а если хотя того будь активнее, но не друг, то нет.
Дак вот, товарищи, 3 раза ходатайствовал о вступлении в Партию: 1-й в учителях - болезнь не допустила, 2-й раз в Милиции - отмена 13 съезда Пар., 3-й раз 27 году в с. Локтю, и остался в настоящее время не лыс, не без на бобах.
В Марте 1928 года я опять переехал в г. Бийск и в Мае м. поступил на Текстильную фабрику столяром и проработал цезон до Октября, и был сокращён. Зиму получал по безработице.
1929 году с Мая м. я поступил столяром на постройку Совхоза в 6 километрах от г. Бийска и проработал до 31 года до Мая. Вот на работе этого Совхоза я и простыл, по за неимению тёплого помещения для экстренной работы я ночевал октябрьскую ночь в гараже в одном пальте.
Я писал, что когда-то за Першинское дело в Николаевской Каторжной Тюрьме после 4 бань в гилотирировании я получил малярию, бронхит, плеврит и слабость серца. А теперь на работе Совхоза я добавил с концом. Хотя Диспанцер лечили целый м. Декабрь, но не излечили - направили на Контроль. Комиссию. Контр. Комиссия направили на Экспертную К. И вся Бийская Врачебная Экспертиза признали болезнь в хронической стадии бронхит, плеврит и меокордит серца и заключили мне инвалидность по 3-й группе.
Инвалидом, хотя я и спотыкался, но всё-таки работал всё время столяром-краснодеревцем до 31 года в Бийске, и участвовали оба с женой на всех общих собраниях. Жена делегаткой была на съездах и член Групкома всё время, пока не уехали сюда в Кузнецк.
Я с 23 года и по 31 год сотрудничал в Г.П.У. и в Локтю жил, связь не терял.
31 году в публикации чрез газету я узнал, что кто из инвалидов имеет малую пенсию и проработавши 2 года на таком предприятии, как Куз. Строй, то тому пенсия прибавится. В виду этого мы оба с женой изъявили желание и уехали в Куз. Строй.
Проработал столяром два (2) года в Куз. Строе, мне пенсию прибавили. Всего я проработал на постройке Металоругического завода с Мая м. 31 г. и до Января м. 1935 года. Итого 3 года 8 м. Больше я работать не смог из-за опухоли ног, из-за чего является слабость и отдышка. В виду этого при освидетельствовании гор. Сталинской Врачебной Экспертизой мне инвалидность дана по второй (ІІ) группе [87об] с размером пенсии 54 руб. 5 коп., и работать мне запретили. В виду болезни уже я зарабатывал только 50 р. в м. В настоящее время я назначен на операцию глаз. Вот какое моё положение.
В Пров. Союзе с 17 года.
Здесь в г. Сталинском в цехе столярных работ меня просили как следует вступить в Партию Р.К.П.(б), но я уже не скрываюсь - я воздержался. Почему? А потому, что чувствуя болезнь и полную слабость здоровья, я думаю, ведь в Партии нужно работать, не покладая ни рук, ни ног, а я не смогу из-за слабости здоровья. Меня выбросят или сочтут за слабого Парт. Элемента, это я для себя считаю стыд, срам и позор, так как я прошёл полную жизнь мытарств и приключений и везде и повсюду был первым. Ввиду этого я и воздержался. Из-за болезни мне уже было не до Партии, хотя я и работал, но болезнь серце точила и точит, а на уме всё как бы вылечиться.
Я прошол полную жизнь мытарств и приключений, чрез 13 тюрьм за 2 раза, не щадил не только своего имущества, но не щадил жизни и здоровья в борьбе за политическую свободу светлого будущаго. Отроду мне 61 год. Я с возраста 10-летняго мальчишки проработал 50 лет физического труда, и что ж я заработал? Я заработал глас вопиющаго в пустыни. Работать больше я не могу, пенсия моя 58 р., на каковые при такой страшной дороговизне жить невозможно. С казённой квартиры гонят. Политссыльного документа нет, из-за какового я бы мог получить какие-либо льготы, а потому в настоящее время выходит и вышло - родина моя открытая природа, а дом мой на берегу под лодкой, а питание моё хлеб и вода, и та куплена за 8 к. ведро.
А потому в виду всего этого я прошу вас, товарищи, сей весь матерьал полность опечатать в газете или послать его для верности в Центральный Комитет Общества Бывших Политкаторжан и Ссыльных Москвы, потому что моё ходатайство перед ними.
В чём и подписуюсь, бывший политссыльный поселенец
Степан Евангелович Епанчинцев
31/VIII-35 [88]
Урядник Панов Алексей Михайлович, житель Ирбитского Завода, служил в плоть до свержения Николая и живёт в настоящее время дома - и не выслан.
Как он обвинял меня на суде настоль жестоко и ложно, как кулак убил нашего товарища Фоминцева на глазах его, и он, урядник Панов, нарочно подтравлял, об этом я вам писал. Прозьба против такого бывшаго урядника принять меры.
Епанчинцев
С 1905 г. и до 1935 г. это = 30 лет, я не написал многова, по мелочи позабыл. Остаюсь в ожидании ваших результатов, если милость будет ответить.
Епанчинцев
1935 г. 31 Августа [88об]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.171.Л.71-88об.
Барнаул. Реальное училище.
