О картине за бутылку джина и тропической бабочке.
Недавно обзавёлся картиной. Давно пора было, а то что я как дурак - без картин.
Очаровательная девушка Д., которая как-то раз лихо нарисовала мне герб, обещанный по пьяни., прочла вот этот вот пост.
В оном я рассказывал о сне, в котором регулярно забывал о поездке в Будапешт и находил в кармане билет.
Каким-то непостижимым образом её это вдохновило и она начертила полотно.
Вместо того, чтобы выставляться в Лувре за огромные деньги и мировую славу, она отдала мне эту картину за бутылку джина, потому что кто же в здравом уме откажется от бутылки джина и потому что ещё - добрая душа.
Вот она:
Теперь я смотрю на эту картину каждый день, за завтраком, и думаю наиболее мудрые свои мысли.
Ну или ни о чём не думаю, а просто ем свою овсянку с вискарём (ЗОЖ!) и пялюсь на свои же нарисованые руки, я всё же не Сократ - всё время думать.
А на прошлой неделе ко мне каким-то образом попала тропическая бабочка.
Думаю, она удачно залетела из подъезда, в котором кто-то подарил своей леди салют из бабочек, оставив улики из листьев алоэ и розы, и трупов насекомых.
Потому что, знаете ли, тропические бабочки переносят климат осеннего питерского подъезда (сразу видно, что не коренной, а?) столь же хорошо, как люди - обойму разрывных в голову.
Бабочке было явно плохо. Я налил ей воды с сахаром в крышечку от банки, взял её за потемневшие, немного покорёженные крылья и посадил рядом. Она пила свой сахар, медленно помахивая своими невероятно красивыми крыльями, а я пил свой чай, не помахивая крыльями, потому что у меня их нет.
Я рассказывал бабочке о том, что как-то раз подарил три похожих создания своей несостоявшейся жене. И о том, что это был страшно смешной эпизод, потому что она боялась насекомых.
И о том, что я забрал их в итоге себе и научил незаметно убивать значимые политические фигуры, чтобы захватить власть в этом коррумпированном городе заботился о них несколько недель, пока они не скончались от старости.
- Странное дело, - сказал ей я в первый же вечер, - Иногда эти бабочки вели себя очень темпераментно и отказывались есть одно и тоже, и требовали, например, мёд или сладкий чай.
бабочка в ответ свалилась в стакан, испробовать мой нынешний чай. Но он был без сахара, что, кажется её разозлило. Она раздражённо взлетела к люстре и затаилась в плафоне.
Каждое утро и каждый вечер, начиная с прошлого воскресения, мы с ней садились за стол.
По вечерам мы обычно вдвоём пили земляничный чай с сахаром, что ей страшно понравился. По утрам я давал ей немного варенья, разбавленного водой, которое, видимо, приятно оттеняло вкус вечернего чая.
После долгого дня, полного таблиц и стратегического планирования готовящегося проекта, было как-то очень приятно сидеть с бабочкой за одним столом, пить чай, рассказывать ей о том, как странно шатается показатель фудкоста в финансовой модели и о том, что нужно резать бюджет, но с какой стороны - не до конца понятно, придётся пробовать разное.
Бабочка в волнении порхала вокруг и садилась на палец, когда я заговаривал о бюджете. Наверное, ей тоже не нравилась идея "резать". И я объяснял ей, сидящей на пальце, что мол, да, путь срезания в нашей ситуации - не лучший выход, но нельзя излишне увеличивать объём инвестиций. Во-первых, денег мало, во-вторых, рынок нестабильный как граната без чеки, зажатая пальцем человека, больного Паркинсоном.
Она понимающе махала крыльями и снова садилась к чаю.
Этим утром мы смотрели с ней на картину за завтраком, когда она умерла.
- Знаешь, - сказал я ей, - это так странно.
Когда я забирал эту картину, мне даже в голову не могло прийти, что я буду смотреть на неё каждое утро каждого дня. Не мог подумать, как это странно - смотреть на полотно, нарисованное о моём же сне.
Не мог представить, какие оно вызовет ассоциации.
Я смотрю на собственные руки, нашедшие только что упущенный билет и думаю о по-настоящему важных вещах, о которых я так, чёрт возьми, нелепо забываю день за днём, пока бегу свой бесконечный марафон.
И она в последний раз медленно помахала мне крыльями в ответ.
Я успел проработать до двух часов дня, прежде чем понял, что она умерла прямо там, на столе, рядом с вареньем хотел бы и я так умереть чёрт возьми.
Ей настолько не нравилась идея резать бюджет по вентиляции, что она дважды улетела в плафон, когда я заговаривал об этом. И потому я отказался от этой идеи. Наверное, она права - в случае в с вентиляцией, скупой платит дважды, как ни крути.
Я положил её в коробку и когда ходил по делам, закопал её на Александра Невского, рядом с рекой, там, где как-то раз встречал рассвет с одной замечательной девушкой.
Немного посидел рядом, глядя на то, как вода течёт по своим делам.
И пошёл по своим.
Очаровательная девушка Д., которая как-то раз лихо нарисовала мне герб, обещанный по пьяни., прочла вот этот вот пост.
В оном я рассказывал о сне, в котором регулярно забывал о поездке в Будапешт и находил в кармане билет.
Каким-то непостижимым образом её это вдохновило и она начертила полотно.
Вместо того, чтобы выставляться в Лувре за огромные деньги и мировую славу, она отдала мне эту картину за бутылку джина, потому что кто же в здравом уме откажется от бутылки джина и потому что ещё - добрая душа.
Вот она:
Теперь я смотрю на эту картину каждый день, за завтраком, и думаю наиболее мудрые свои мысли.
Ну или ни о чём не думаю, а просто ем свою овсянку с вискарём (ЗОЖ!) и пялюсь на свои же нарисованые руки, я всё же не Сократ - всё время думать.
А на прошлой неделе ко мне каким-то образом попала тропическая бабочка.
Думаю, она удачно залетела из подъезда, в котором кто-то подарил своей леди салют из бабочек, оставив улики из листьев алоэ и розы, и трупов насекомых.
Потому что, знаете ли, тропические бабочки переносят климат осеннего питерского подъезда (сразу видно, что не коренной, а?) столь же хорошо, как люди - обойму разрывных в голову.
Бабочке было явно плохо. Я налил ей воды с сахаром в крышечку от банки, взял её за потемневшие, немного покорёженные крылья и посадил рядом. Она пила свой сахар, медленно помахивая своими невероятно красивыми крыльями, а я пил свой чай, не помахивая крыльями, потому что у меня их нет.
Я рассказывал бабочке о том, что как-то раз подарил три похожих создания своей несостоявшейся жене. И о том, что это был страшно смешной эпизод, потому что она боялась насекомых.
И о том, что я забрал их в итоге себе и научил незаметно убивать значимые политические фигуры, чтобы захватить власть в этом коррумпированном городе заботился о них несколько недель, пока они не скончались от старости.
- Странное дело, - сказал ей я в первый же вечер, - Иногда эти бабочки вели себя очень темпераментно и отказывались есть одно и тоже, и требовали, например, мёд или сладкий чай.
бабочка в ответ свалилась в стакан, испробовать мой нынешний чай. Но он был без сахара, что, кажется её разозлило. Она раздражённо взлетела к люстре и затаилась в плафоне.
Каждое утро и каждый вечер, начиная с прошлого воскресения, мы с ней садились за стол.
По вечерам мы обычно вдвоём пили земляничный чай с сахаром, что ей страшно понравился. По утрам я давал ей немного варенья, разбавленного водой, которое, видимо, приятно оттеняло вкус вечернего чая.
После долгого дня, полного таблиц и стратегического планирования готовящегося проекта, было как-то очень приятно сидеть с бабочкой за одним столом, пить чай, рассказывать ей о том, как странно шатается показатель фудкоста в финансовой модели и о том, что нужно резать бюджет, но с какой стороны - не до конца понятно, придётся пробовать разное.
Бабочка в волнении порхала вокруг и садилась на палец, когда я заговаривал о бюджете. Наверное, ей тоже не нравилась идея "резать". И я объяснял ей, сидящей на пальце, что мол, да, путь срезания в нашей ситуации - не лучший выход, но нельзя излишне увеличивать объём инвестиций. Во-первых, денег мало, во-вторых, рынок нестабильный как граната без чеки, зажатая пальцем человека, больного Паркинсоном.
Она понимающе махала крыльями и снова садилась к чаю.
Этим утром мы смотрели с ней на картину за завтраком, когда она умерла.
- Знаешь, - сказал я ей, - это так странно.
Когда я забирал эту картину, мне даже в голову не могло прийти, что я буду смотреть на неё каждое утро каждого дня. Не мог подумать, как это странно - смотреть на полотно, нарисованное о моём же сне.
Не мог представить, какие оно вызовет ассоциации.
Я смотрю на собственные руки, нашедшие только что упущенный билет и думаю о по-настоящему важных вещах, о которых я так, чёрт возьми, нелепо забываю день за днём, пока бегу свой бесконечный марафон.
И она в последний раз медленно помахала мне крыльями в ответ.
Я успел проработать до двух часов дня, прежде чем понял, что она умерла прямо там, на столе, рядом с вареньем хотел бы и я так умереть чёрт возьми.
Ей настолько не нравилась идея резать бюджет по вентиляции, что она дважды улетела в плафон, когда я заговаривал об этом. И потому я отказался от этой идеи. Наверное, она права - в случае в с вентиляцией, скупой платит дважды, как ни крути.
Я положил её в коробку и когда ходил по делам, закопал её на Александра Невского, рядом с рекой, там, где как-то раз встречал рассвет с одной замечательной девушкой.
Немного посидел рядом, глядя на то, как вода течёт по своим делам.
И пошёл по своим.