(no subject)
Глава 9. В городе Ман
Утром следующего дня в сопровождении старшей дочки Эрнеста я отправилась мыться к тётушке Сюзанн. На этот раз мне выдали пань, чтобы я могла завернуться в неё и, как настоящая африканка, прощеголять по двору до душа и вернуться. Я была смущена, но страшно довольна. Пань была очень красивая, в фиолетово-зелёных узорах, и я решила непременно купить себе такую же красоту по приезде в Абиджан. День начинался для меня чудесно. Во-первых, я была счастлива оказаться в городе, который мне очень полюбился и где я чувствовала себя уже, как дома. Во-вторых, я была чистая и накормленная завтраком. Да к тому же, тётушка Сюзанн вскоре прислала ко мне свою дочурку, чтобы та взяла на стирку мои джинсы. Учитывая то, что кроссовки мне и вовсе пришлось выкинуть после путешествия в деревню, я была очень этому рада. В-третьих, на примете были будто ещё два информанта и они должны были явиться к нам в то же утро. А в-четвёртых, здесь было электричество, и я могла проводить отныне время с пользой, тем более что у меня было одно неотложное задание, которое я не успела закончить в Москве: Валентин Феодосьевич просил меня привести словарь в должный вид, заполнив пробелы во всех полях. Мне предстояло перевести на английский и французский языки немало семантизаций и этнографической информации, имевшихся в словаре только на русском языке. Мне помогли устроиться перед крыльцом с большим удобством, протянув провод от компьютера к розетке, находившейся в комнате. Но не тут-то было. Как только я открыла компьютер, ко мне прибежали две дочки Эрнеста и их подружка. Сначала они окружили меня и с большим интересом и восторгом трогали и гладили мои сохнувшие после мытья волосы. Это было очень приятно, но этим всё не ограничилось. Через некоторое время девочкам очень захотелось, чтобы я неким волшебным способом переносила животных из книжки с картинками в компьютер, и мне потребовалось некоторое время, чтобы объяснить им, что это невозможно, они, правда, судя по всему не поверили мне. Потом им захотелось понажимать на кнопочки ноутбука, и если бы не Эрнест, который с некоторой периодичностью разгонял детей, то мой словарь оказался бы стёрт целиком. Потом на улице стало очень жарко, и я переместилась в комнату, а через некоторое время пришёл Альфонс и сообщил, что мы будем жить на горе, у Бакари, чтобы никто из его манских знакомых не мог отыскать его. Альфонс человек очень важный в Мане, и потому каждое его появление в родном городе означает для него много хлопот.
Во дворе Бакари было два дома и кухня. В большом доме жил он сам, его жена и детишки, о которых я уже писала выше. А в домике поменьше было две комнаты, в каждую из них вход был отдельный. В левой комнате жил его сын, а в правой, по-видимому, обычно жила его дочь, которая училась в одном из старших классов. Здесь и поселили нас с Альфонсом. Комнатка была небольшая, но очень современная: стены были увешаны плакатами с изображениями разных певцов и актёров, мебель состояла из письменного стола и большой кровати, и всюду можно было лицезреть разнообразные ткани с великолепными узорами, так как сын Бакари работал портным. Вечером над письменным столом можно было зажечь лампочку, но свет из неё шёл очень тусклый, поэтому после восьми часов уже трудно было что-либо разглядеть. Над кроватью находилось окошко, устроено оно было так же, как и окна в прямоугольных деревенских хижинах: ставенка поднималась вверх, а снизу изнутри её подпирали палкой. Современность дома Бакари заключалась ещё и в том, что на прилежащей ко двору территории находился туалет. На данном этапе путешествия он показался сперва излишней роскошью, но не оценить по достоинству это санитарное приспособление я не могла. Но самым приятным местом в этой усадьбе был душ. Он находился за домиком, где мы жили, и представлял собой нишу в склоне горы, выложенную камнями самой природой. Спереди он был закрыт от взгляда любопытных стеной дома, слева деревьями, а справа на перекладину, протянутую от дома до склона горы, вешалась та самая пань, в которой моющийся приходил в душ.
Я расположилась в отведённой нам комнатке за компьютером. Информант всё не шёл. Я начинала падать духом. Но чтобы не отчаяться в самом настоящем смысле слова, я стала злиться, это всё-таки немного отгоняло безнадёжные мысли. Вечером я отправилась вместе с Бакари в сибер-кафе, находившееся в центре города. Я обещала маме сообщить о своих делах через неделю, потому что была уверена в том, что вернусь в Абиджан через три дня. Теперь уже заканчивался восьмой день нашего путешествия, и надо было воспользоваться предоставленной цивилизацией возможностью и написать домой письмо о том, что я всё-таки жива. В тот момент, когда мы вышли из машины, какой-то молодой африканец с выражением искреннего удивления на лице крикнул мне: “Mais tu es mignone!” Я подумала, что сошла с ума, и переспросила его, и тогда он с той же интонацией сказал «Tu es gentille!”. Тут я разозлилась ещё больше. Честно говоря, меня всегда удивляло то, что африканцы обнаруживают в себе способности оценивать белых по внешности. Для меня, например, не существовало деления африканцев на красивых, симпатичных и несимпатичных. Некоторые были безумно красивыми, а все остальные были совершенно обыкновенными, кто-то был приятен, кто-то запоминался характерными чертами лица, а кто-то казался просто типичным африканцем. Но вряд ли я сумела бы понять, что у одного человека правильные, по африканским меркам, черты лица, а у другого неправильные. Например, у всех фульбе очень тонкие и правильные, с европейской точки зрения, черты лица, потому они и кажутся красивыми.
Сибер-кафе здесь было довольно маленьким и тесным, людям приходилось ждать своей очереди, страницы открывались очень долго, поэтому почти всё оплаченное время я потратила на открытие яндекса и почты, а собственно письмо еле-еле успела написать за пять минут. Пока мы шли по центральным улочкам Мана на тот угол, где следовало словить такси, я увидела впервые уличную аптеку: девушка несла на голове таз, наполненный баночками и пакетиками. Бакари должен был купить глазные капли для Эрнеста, и потому я смогла понаблюдать за тем, как происходит покупка лекарств. Бакари назвал наименование лекарства, и девушка принялась копаться в тазу и перебирать баночки и пакетики. Больше всего меня удивило то, что можно купить даже одну таблетку, и, наверное, как правило, именно так и поступают африканцы. Ман мне нравился всё больше и больше: очень впечатляли его пыльные красные улицы, на которых невозможно было дышать и люди ходили, прикрывая лица платками.
Возвращаясь домой, подходя к дому Бакари, мы встретили Альфонса, который провожал домой после экзаменационной беседы всё-таки пришедшего кла по фамилии Джоманде. По возвращении Альфонс сообщил нам, что человек этот вполне способный и его можно будет научить писать на кла. Однако на следующий день выяснилось, что он не может отличить /i/ от /a/. Меня мучали депрессивные мысли, но я старалась сделать всё от меня зависящее, чтобы работа над кля не пострадала. Днём я работала над словарём, читала более вдумчиво (нежели в Уанину) статью Наташи о критериях выделения стопы в гуро. Детишки приходили поздороваться со мной, посидеть немного у меня в комнате, приносили мне завтрак и обед, часть которых я отдавала самой младшей девочке. Каждый раз, когда я ела, она приходила ко мне и в терпеливом ожидании садилась на кровать. Надо отметить, что в Африке принято отдавать недоеденное детям. Вечером мы ходили в маки, где Альфонс пил ликёр Vieux Mentos. Он заверял меня в том, что это помогает ему бороться с кашлем. Он важно усаживался за стол и кричал девушке, работавшей в маки официанткой: «Ma fille, donne-moi du Vieux Mentos!” Надо сказать, что это выглядело страшно комично, учитывая то, что не зная, как пишется второе слово в названии этого ликёра, опираясь на манеру произнесения его Альфонсом, никак нельзя было заподозрить в нём слова mentos. Это маки, по-видимому, воплощало представления африканцев о хорошей жизни. В маки был телевизор, на котором демонстрировались один за другим клипы на наипопсовейшие песни. Как правило, в этих клипах пухлые девушки танцевали необычайно популярный танец, название которого я, к сожалению, забыла. Главным движением танца является интенсивное попотрясение в течение продолжительного периода времени. Наиболее запоминающимся и повторявшимся изо дня в день был клип, главная героиня которого заполняла собою весь экран и удовлетворяла, по-видимому, всем критериям определения идеальной ивуарийки. Музыка звучала необыкновенно громко, так что, общаясь, приходилось кричать друг другу в ухо. Видимо таким образом действие ликёра аннулировалось, и на следующий день приходилось снова идти в маки лечиться от кашля. Любимый ликёр Альфонса пить было практически невозможно: он страшно обжигал горло. Поэтому вместе с Бакари и Эрнестом мы пили вино или пиво. Иногда к нам присоединялся и младший брат Альфонса, тоже чрезвычайно милый и дружелюбный. По дороге в маки мы всегда заглядывали к тётушке Сюзанн, каждый раз она была нам крайне рада.
Однако несмотря на то, что мы изо всех сил пытались делать всё от нас зависящее - я ради кла, а Альфонс и его благородные и отзывчивые друзья ради нас с Альфонсом, на то, что мы старались не унывать и надеяться на скорое разрешение нашей проблемы, внутри мы все чувствовали некоторую угнетённость и даже отчаянье. Альфонс и его друзья, конечно, очень жалели меня и впоследствии сами мне в этом признавались. В одну из ночей от перегрузки мозга мне приснился кошмарный сон, и Альфонс страшно перепугался, когда я вдруг закричала посреди ночи. На третий день Альфонс, Эрнест и Бакари отправились на поиски информанта. Эрнест, благодаря помощи Сиабы - школьного сторожа, с которым мы познакомились во время прогулки по Ману несколько дней назад, - вернулся первым и привёл нового кандидата в информанты. Я вышла с ним поздороваться. Когда я увидела красивого молодого африканца, то, конечно, решила, что это очередной провальный номер, и даже не стала его тестировать. Я решила подождать прихода Альфонса и ушла обратно в свою комнатку страдать над словарём. Но Альфонс всё не шёл. И тогда я решила всё-таки «проэкзаменовать» новенького кла, думая, что всё равно из этого номера ничего хорошего не выйдет. Я продемонстрировала ему несколько элементарных оппозиций между гласными, а затем дала ему несколько слов, в которых он должен был сказать, какую из гласных следует написать. Он справился с этим моментально и безупречно. Глаза Бакари и Эрнеста, сидевших рядом, начинали светиться радостью, надеждой и восторгом. Когда через десять минут вдалеке показалась фигура Альфонса, мы уже освоили половину системы чистых (неназализованных) гласных, имплозивные и лабиовелярные согласные и приступали к изучению тонов. Я бросилась навстречу Альфонсу, чтобы рассказать ему о свершившемся чуде, внезапно озарившем нашу жизнь. Чудесного кла звали Кпоссо Саи Бамба, или просто Саи. Когда я узнала, что фамилия его Бамба, я поняла, что он послан нам самим Богом. Все мои предыдущие информанты (а их было трое) носили фамилию Бамба, а все тестируемые во время нашего поиски носители кла носили иные фамилии. Всё вставало на свои места. Единственным неясным для меня вопросом было то, смогу ли я работать с таким красивым африканцем. Я поучила Саи ещё некоторое время тонам, а затем стало темнеть. Пришёл знакомый Бакари и принёс пальмового вина. В этот момент поистине было за что выпить, и мы так и поступили. Саи ушёл домой, с тем чтобы испросить у своей матери разрешения на поездку в Абиджан и прийти к нам на следующий день продолжать обучение.
Последний этап нашего путешествия - этап подготовки к отъезду в Абиджан - занял у нас пять дней. Первый день я очень беспокоилась по поводу того, отпустят ли нашего малыша кла в Абиджан. Дело в том, что отец Саи скончался несколько лет назад, Саи было 23 года. Он не смог закончить школу из-за начавшейся войны и был теперь одним из кормильцев семьи. Я боялась, что мать не отпустит его на полтора месяца в Абиджан. На следующий день, пока Альфонс учил Саи писать на кла, я работала с Сиабой, который оказался не очень понятливым в отношении того, что от него требуют, однако полностью компенсировал этот недостаток работой своего блестящего артикуляторного аппарата. После обучения Альфонс отправился домой к Саи, чтобы побеседовать с его родственниками и объяснить им, что Саи необходим нам для работы в Абиджане. Мать дала разрешение, но попросила отсрочить на день отъезд, чтобы совершить жертвоприношение перед отправлением сына на столь важное и благое дело. Отъезд был перенесён на воскресенье. В то же время высянилось, что Саи потерял во время войны свой школьный билет и теперь у него не было документа, удостоверяющего личность, а значит мы не могли ехать в Абиджан. Альфонс договорился с одним из своих знакомых, работавшим директором школы, что тот оформит для Саи новый школьный билет. В воскресенье, однако, школа была закрыта, а следовательно поставить печать на документ не было возможности, и отъезд был перенесён на понедельник.
В воскресенье Альфонс, Бакари, я и наша знакомая девочка кла по имени Надеж, или Натали, отправились посмотреть на pont de lianes и каскад, которые представляли собой одну из главных достопримечательностей Мана. День выдался чрезвычайно жарким и солнечным, так что даже Альфонс заметил, что за три часа ходьбы я загорела. Вечером мы с Альфонсом нанесли визит директору школы и договорились, что на следующее утро перед отъездом Альфонс зайдёт к нему за документами для Саи. На следующее утро в условленное время пришёл Саи, а Альфонс отправился к директору школы. Время шло и шло, но Альфонс всё не возвращался. Бакари развлекал меня демонстрацией семейных альбомов с фотографиями. Потеряв надежду на отъезд, мы с Саи начали работать. Эта первая попытка совместной работы воодушевила и успокоила меня: оказалось, что Саи очень старательный, но любит подурачиться, он оказался очень дружелюбным и смешным, что совершенно нейтрализовало его красоту, которая, по моим представлениям, могла помешать качественной работе.
Альфонс вернулся только после полудня, но с документами для Саи. Оказалось, что утром учителя устроили забастовку и все школы закрылись. Его посылали от одного директора к другому, и последний из них заставил долго себя ждать, а затем потребовал у Альфонса десять тысяч франков, так как намеревался послать своего подчинённого в школу за печатью, и следовательно, должен был часть суммы отдать ему за эту услугу. В то же утро Альфонс пытался найти на вокзале Валентина Феодосьевича, который на пути из Нзерекоре в Абиджан должен был совершить в Мане пересадку. Однако он прибежал на вокзал слишком поздно и Валентина Феодосьевича там не застал.
Теперь, однако, у нас осталось около десяти тысяч франков, а билет на одно место в машине до Абиджана стоил целых восемь тысяч. После стольких безуспешных попыток выехать из Мана нам стало необыкновенно смешно. Мы выскребли все свои кошельки, вытряхнули все карманы. Я решила продать на рынке свои юбки, но Альфонс сказал, что в Мане - как в центре бывших военных действий - люди слишком бедны, чтобы их купить. Решено было звонить Елене Всеволодовне и просить её перевести нам деньги через Western Union. Альфонс отправился на поиски денег, сказав, что в крайнем случае продаст кому-нибудь половину своей правой ноги на суп. Оказалось, что африканский Western Union работает следующим образом: Альфонс позвонил Елене Всеволодовне и попросил работавшего с ней Моиза пойти на рынок Аджаме и отдать там некому месьё деньги, тот месьё позвонил тут же в город Ман своему собрату, и тот тут же выдал эту сумму Альфонсу. Альфонс же сразу отправился на вокзал и купил билеты на машину до Абиджана.
Вечером Саи пошёл в город докупить необходимые ему для поездки вещи, а мы с Альфонсом и Бакари пошли попрощаться с Эрнестом и его семьёй. Альфонс, его братья и друзья потратили немало времени и сил на поиски носителей кла, они были чрезвычайно заботливыми и отзывчивыми по отношению ко мне, показывали мне город Ман и его достопримечательности, давали мне разнообразные разъяснения и объяснения, касающиеся специфики африканской культуры и грамотного поведения в африканском обществе, всячески развлекали меня. Я была восхищена этими людьми и безмерно им благодарна. Однако, помимо слов, всю свою благодарность я могла выразить только мешками оставшейся одежды, которую я раздарила их детям.
Саи остался ночевать у нас. На следующий день мы встали в четыре часа утра и в темноте отправились к главной дороге города Ман, шедшей мимо подножия той горы, на которой мы жили. До вокзала мы доехали на такси. Пока все пассажиры мусульмане поочереди прочитали перед отправлением в путешествие утренний намаз, пока все дамы накричались и согласились отдать по сто франков, с тем чтобы потом водитель централизованным образом выплатил их на посту повстанцев, Бакари прочитал Саи традиционное наставление, в котором просил его прилежно трудиться и не подставлять таким образом тех, кто нашёл его для работы со мной. Совершился долгожданный отъезд из города Ман. Я ехала домой в Абиджан, прославляя работу и рутину, но уже через день после приезда я начала невыносимо скучать по Ману, по его пыльным красным дорогам и сожжённым охотниками на агути горам, по своим новым друзьям и наставникам, с которыми нас теперь объединяли тяжёлые, но чрезвычайно увлекательные двухнедельные поиски информанта, ознаменовавшиеся счастьем чудесной находки.