Африка
В поисках информанта
Глава 8. В обратный путь: Санта - Ман
Весь вечер накануне нашего отъезда из Санты мы с замиранием сердца ожидали прихода нового кандидата в информанты, но он так и не появился. С утра наш хозяин отправился к нему домой узнать, почему же он не пришёл, и выяснил, что этот молодой кла находится в процессе женитьбы и потому не может отлучиться на месяц из деревни. Тогда не унимавшийся хозяин привёл к нам того не симпатичного мне кандидата, который был предложен в первй день самим шефом деревни. Так как у него не было документов, то ему нельзя было ехать за буферную зону, на территорию, где господствовала полиция. Однако можно было остановиться на некоторое время в Мане, съездить в Дюэкуэ, получить там документы и затем уже отправиться в Абиджан. Так мы и решили поступить. Из дипломатических соображений (ведь Гиегон было сказано, что мы возвращаемся в Ман и в следующем году непременно приедем с ним работать. Как же мы могли уйти из деревни, взяв с собой другого информанта?) решено было действовать далее следующим образом. Девчушки нашего двора и их подружки взяли наши вещи и, водрузив на свои хрупкие головы, понесли по дороге из деревни, а мы пошли через дворы, прощаясь со всеми нашими знакомыми. На краю деревни мы встретились с нашим месьё. Он сказал, что ему надо забрать дома сумку, а также оставить какие-нибудь деньги своей жене, ведь решение об отъезде было принято только сегодня утром и он не может бросить её так внезапно и без денег. Он сказал нам, чтобы мы шли вперёд, а он нас догонит в пути. Я вручила ему две тысячи франков, и мы отправились по дороге на Уанину. Через некоторое время мы догнали девчушек и ещё некоторое время шли вместе с ними, две из них расхрабрились и взяли меня за руки, другая всё время гладили меня по руке и комментировала это своим подругам, многократно используя немотивированно редуплицированное прилагательное “pëëpë ‘мягкий’. На середине пути между Сантой и ближайшей деревней пришло время прощаться. Мне жаль было расставаться с моими милыми подружками: я испытывала к ним очень нежные чувства, хотя общение наше было подчас абсолютно безмолвным, часто они просто приходили к нам в гостиную, садились вокруг на большие кресла и глядели на меня, улыбаясь. Кроме того, они всегда любезно провожали меня к лесу и трогательно ожидали моего возвращения рядом с мусорными кучами: девочки, по словам Альфонса, не ходят в лес одни. Мы шли в разные стороны и всё время оглядывались друг на друга и махали на прощание руками, пока девочки не взобрались на холм и не скрылись за ним.
Говорили, что до Уанину двадцать три километра, но когда мы дошли до соседней деревни, которая находилась километрах в пяти от Санты, оказалось, что нам осталось идти ещё двадцати четыре километра. Мы предполагали выйти из Санты в восемь часов утра, но сильно задержались в связи с вышеописанными обстоятельствами, поэтому нам пришлось идти под палящим солнцем саванны. Альфонс не позволил мне нести мой рюкзак, который несмотря на все отданные килограммы одежды, не стал значительно более лёгким. Он водрузил его на голову и шёл, обливаясь потом, а я шагала со своим рюкзаком, наполненным технической утварью, и радостно фотографировала. Мы вышли за деревню и, пройдя ещё некоторое расстояние, услышали шум мотоцикла за спиной. Я почувствовала приближение чуда. На самом деле, мы могли бы попросить кого-нибудь из деревенских довезти нас до Уанину, но это стоило довольно дорого. Мы решили, что двадцать три километра не такое уж и большое расстояние, чтобы мы не могли преодолеть его пешком. Так оно и было, однако сухая жара и тяжёлые рюкзаки не были приняты нами в расчёт, и теперь, оглянувшись назад, мы очень обрадовались, увидев нашего знакомого Амару из Санты. Мы познакомились с ним однажды вечером в маки у Ги, этого человека нельзя было не заметить: у него были шикарные пёстрые штаны, он громко и эмоционально разговаривал своим хриплым голосом, а вместо редуплицированного bayika bayika 'большое спасибо!', выкрикивал триплицированное bayika bayika bayika. Кроме того, в тот вечер он по собственной инициативе занялся разгадыванием загадки «Сколько мне лет?» и справился вполне успешно, по крайней мере, он ошибся меньше, чем обычно это делают русские. А затем он решил взять меня в жёны (это излюбленная африканская шутка наравне с выяснением того, кто хозяин, а кто раб) и на требование Альфонса дать в качестве выкупа быка, обещал с охотностью целых двух. Но он оказался не просто расточителем пустых слов и обещаний. Он остановил свой мотоцикл и предложил подвезти нас до Уанину, а когда уже по прибытии я дала ему денег, был крайне удивлён и озадачен. Кататься по горным дорогам на мотоцикле со времён знакомства с Алтаем одно из моих излюбленных развлечений, и параллелизм между ивуарийской и алтайской (а для меня - африканской и сибирской) деревнями, который мне здесь чудился и мерещился во многих обстоятельствах и деталях деревенской жизни, начинал превосходить все мыслимые пределы. Амара поставил перед собой мой технический рюкзак, я села за ним, а бедняга Альфонс, с огромным походным рюкзаком на спине и своей тяжёлой сумкой в руке, сидел сзади. И после его слов «Держи своего будущего мужа покрепче» мы двинулись в путь. Ехать было здорово, если не считать того, что в некоторых местах дорога была совсем узкой и высоченная колючая трава хлестала нас по лицам, так и напоминая уместную и здесь фразу одного из моих алтайских друзей о необходимости прятать глаза. На подъёмах Альфонсу приходилось слезать с мотоцикла и шагать в гору самому со всем нелёгким взваленным на него багажом, а мы с Амарой дожидались его наверху. Чуть меньше, чем через час мы прибыли в Уанину, и теперь нам было очень приятно рассуждать о том, сколько часов шли бы мы всё это расстояние своими ногами и как бы себя чувствовали в конце нашего пути. По дороге мы встретили одного чёрного миссионера, он был очень хорошо знаком с Валентином Феодосьевичем, и, конечно, сразу понял, что я его студентка. Он был чрезвычайно очарователен: огромный, глыбообразный, с исключительно добродушным лицом, а его знакомство с Валентином Феодосьевичем добавляло в его пользу ещё не один десяток очков.
Мы сложили свои вещи в комнате телефонного пункта Муссы и сели отдохнуть и попить воды. Мусса привёл на длинном поводке свою домашнюю обезьянку. Потом пришли звонить женщина с дочерью. Они не были, как мне показалось, фула, но девушка была очень-очень красивая, и пока они звонили и перезванивали, я занималась тем, что любовалась её лицом и размышляла над тем, что если бы я была африканкой, я бы хотела быть такой же красивой. Вообще таких африканок, как здесь в Уанину, я не видела больше никогда и нигде. Ещё в тот день, когда мы только прибыли из Тубы на главную площадь города, мы увидели семейство фула: женщину с тремя дочерьми. Оторваться от созерцания их лиц было решительно невозможно.
Потом Альфонс решил накормить меня, и мы отправились в маки. Но ставни маки были закрыты: хозяин ушёл на дневную молитву. Тогда Альфонс купил банан плантен, пожаренный на решётке и завёрнутый в страничку из учебника по физике на французском языке. Когда мы сидели на скамейке перед стойкой маки, я вдруг заметила, что лицо Альфонса постепенно искажается в выражении ужаса перед неминуемой катастрофой. Я оглянулась и увидела, как на нас несётся воронка ветра, собравшая изрядное количество рыжей площадной пыли и весь мусор, валявшийся на обочине, у магазинов и маки. Однако, не долетев до нас, уже было зажмурившихся и уткнувших носы в рукава, воронка разбилась о деревянные столы и навесы, отделявшие маки от площади.
Остальные пять или шесть часов, что мы пробыли в Уанину, я помню, как в тумане: Альфонс куда-то ушёл, а я сидела в комнате телефонного пункта у Муссы. Вспомнив историю Валентина Феодосьевича и Елены Всеволодовны о том, как они однажды прождали сутки, пока их машина не заполнилась и не отправилась в путь, я предалась в руки судьбы. Помню, что спала на скамейке, потом просыпалась и читала «Основы фонологии» Трубецкого (любезно предоставленные мне на это путешествие Алиной), глаза слипались от сухости и жары, и я снова погружалась в сон и плавала от одного тембрового класса к другому, а затем просыпалась и снова бралась за книгу.
Часов в пять вечера мы сели в машину до города Тубы. Толстый кла в голубых штанах так и не нагнал нас ни в пути, ни в Уанину, несмотря на то что прошло уже не меньше семи часов с того момента, как мы покинули Санту. Водитель грузовика, съездивший за это время в деревню и вернувшийся в город, сообщил нам, что не видел на дороге ни одного пешего человека. Несмотря на то, что зарекомендованный шефом кла, по-видимому, нас обманул, я была очень рада тому, что он не явился: он не нравился мне и я с некоторым ужасом думала о том, что мне придётся с ним работать.
Мы хотели сесть в задней части машины, но водитель сказал, что нас засыпет пылью, и предложил сесть в первом ряду «салона». Когда я увидела предложенное мне местечко, меня охватило сильное сомнение, поместится ли туда хотя бы одна моя нога, но когда, перелезши через четыре ряда пассажиров, я приземлилась на сидение, оказалось, что туда влезает вдобавок и вторая моя нога, и даже ещё один целый Альфонс. К концу путешествия мне казалось, что мы восседаем на огромных роскошных бархатных диванах, каждый на своём. В пути машина несколько раз останавливалась, и водитель заливал водой кипящий радиатор. Машина наполнялась горячим паром, и воздух за окном становился спасением для пассажиров, которые ещё минуту назад прижимали к носам платки, желая уберечься от облаков пыли, взлетавших из под колёс.
Уже в городе Туба с нами случился один инцидент: один из пассажиров попросил водителя высадить его в городе до прибытия на вокзал, но то место, где машина остановилась, оказалось, постом повстанцев, а так как, по их мнению, это их территория, то и подчиняться здесь должно их законам. Они требовали от водителя, чтобы он заплатил штраф. В течение получаса происходили разборки, постепенно в них стало вовлекаться всё больше и больше пассажиров мужского пола. Альфонс пошёл вперёд, чтобы попытаться словить другую машину. Когда он скрылся из виду, разборки завершились и мы снова тронулись в путь. Я попросида водителя захватить Альфонса по дороге, однако мы прибыли с ним на вокзал практически одновременно.
Теперь нам предстояло пересесть в машину до Мана. Это была последняя машина, на которой мы могли уехать, потому что ночью, ввиду опасности атак и грабежей со стороны повстанцев, люди стараются не ездить. Мы купили с Альфонсом всё самое необходимое: бутылку кока-колы и рулон туалетной бумаги, и теперь, изредка сокрушаясь для порядка, но с полным смирением в душе, сидели в машине, ожидая, когда она наполнится пассажирами. Трубецкой не бросил меня и в эту нелёгкую минуту. Около половины восьмого вечера, когда число пассажиров достигло, наконец, восемнадцати, мы двинулись в путь. Тут, впрочем, машина стала останавливаться на каждом углу, и внутрь забирались всё новые и новые непредвиденные пассажиры. Над нами, сгибаясь пополам, нависало три человека. Среди прочих африканцев, в машине сидели тубинские кла, и я безумно радовалась тому, что понимала такие небольшие диалоги, как «Куда ты едешь? - Я еду в Ман.» Было совсем-совсем темно, ведь смеркается здесь уже в семь вечера. Вся степь от Тубы до Мана горела рыжим пламенем, порой огонь выходил прямо на дорогу и машина ныряла в облака дыма. Мы прибыли в Ман в начале десятого. Я забыла в машине недопитую бутылку кока-колы.
Продолжение следует...