Общая тетрадь, выпуски 6 и 7
На сайт Ильи Оказова выложены выпуски 6 и 7 альманаха "Общая тетрадь". В них помимо стихов, рассказов и прочих текстов появляется раздел "Хроника" - из жизни того кружка поэтов, который заполнял альманах. Вот например.
Почти все авторы альманаха «Общая тетрадь» собрались 22 декабря у Ивана Ивановича Евражкина. В этот день отмечалась годовщина памятной встречи царёвококшайских литераторов с Ильёй Андреевичем Оказовым, встречи, которая повлекла за собой их переезд в Москву, издание альманаха «Дым», в свою очередь, породившего «Общую тетрадь». Но не только четыре автора «Дыма» встретились в гостеприимном доме Евражкина: к ним примкнули и старый товарищ И. Оказова Алексей Галанин, и его новый товарищ Дэвид Сильвер, и проф. Иванов-Отнюдь. Впрочем, двое последних сели в противоположных углах гостиной и не вмешивались до поры до времени в происходящий разговор; Д. Сильвер не снял даже шляпы, широкие поля которой затеняли его лицо.
После кратких воспоминаний о царёвококшайской встрече И. Оказов тепло поблагодарил капитана Галанина за посвящённую ему поэму «Гость».
- Твои стихи, - сказал он, - буквально спасли меня - ты смог описать в них всё, что я собирался сделать, так хорошо, что необходимость осуществлять мои намерения на практике отпала - так хорошо я не смог бы этого сделать.
- Меня интересует, - сказала Клара Лемминг, - кем была написана повесть или рассказ «Путешествие в Горький»?
- Анонимом, - хладнокровно ответил Галанин. - Не всё ли равно, чей это бред.
- Ваша рука, капитан! - воскликнул Т. Лейра-нов. - И стены-зеркала, и тема России - это из ва-ших вещей!
- Помилуй, Тимоша, - вмешался в разговор Иван Иванович, - кто же сейчас не пишет о России?
- Я оставил эту тему позади, - сказал Лейранов. - Я не считаю Россию альфой мироздания, так же как не считаю католицизм его омегой. А ведь именно произнесение знака, соответствующего альфе, России, началу, спасает Анонима от «Омеги», конца.
- Действительно, Алексей, твой мистицизм чувствуется в этой вещи, - заметил Оказов, но капитан тотчас одёрнул его:
- Может быть, ты скажешь, что про Понтия Пилата и Малюту тоже писал я?
Все с подозрением посмотрели на Оказова. Из угла, где скрывался Сильвер, донёсся смешок. Не поднимаясь со стула и не снимая шляпы, он сказал:
- Что касается стиля Ильи Андреевича, то его не так-то просто уловить, хотя какой-то неизвестный мне критик и сделал подобную попытку. Мне кажется, что Оказов сегодня - это «Моя надежда, как зерно…» и всё, что относится к теме случая.
- Ну, последняя навеяна нашей хозяйкой, - улыбнулся Оказов.
- Тем не менее вы оба могли бы написать вот что:
СТИХИ НА СЛУЧАЙ, КОТОРОГО НЕ ПРОИЗОШЛО
Играет, играет валторна,
Играет, играет орган.
И музыка даже тлетворна,
Когда ты тоской обуян.
По небу луна прокатилась
И солнце на небо взошло.
Мне просто сегодня приснилось,
Что что-то не произошло.
Чему не случилось случиться?
Всё будет, как раньше, давно:
Из зёрен родится пшеница,
Из колоса будет зерно.
Играют орган и валторна
Далёкий неясный хорал.
И кажется всё же упорно,
Что случай меня миновал.
- Очень мило, - улыбнулась Клара Лемминг. - Как жаль, что в моих стихах никогда не упоминается музыка и никогда нет рифмы.
- В этом есть своя прелесть, - сказал Лейранов. - Каждый должен творить в своей сфере. Я чувствую себя неудобно в любой форме, кроме сонета. Мною был в последние дни написан такой сонет:
ДЕЛЬФЫ
«Не зря я принял щит отца и шлем,
Не зря его мечом рассёк полмира -
Перед собою, Феб, ты видишь Пирра,
Мстить за отца пришёл Неоптолем!
Не ослепит сиянье диадем
Меня, не оглушит струнами лира -
Перед подножьем грозного кумира
Бросаю вызов! Отвечай!» Но нем
Стоит над юношей недвижный курос,
Бровями медными сурово хмурясь, -
И тишина гудит, как гонг, окрест.
Но за спиною жёсткой Аполлона,
Прямой, как идол, стройный, как колонна,
Клинок из ножен потянул Орест.
- И тут не без Фесея, - многозначительно заметил проснувшийся от знакомых слов проф. Иванов-Отнюдь.
- Что вы имеете в виду?
- Совершенно ясно, что он имеет в виду! - рявкнул Оказов. - И тут не без Оказова! Вы считаете, что достаточно переложить моего «Неоптолема» из «Теней гор» в сонет, сменить название и придумать концовку (тоже в моём стиле), чтобы выдавать ваше стихотворение безо всяких ссылок на меня. Тимофей! Слушай истинно твоё стихотворение:
ВАКХ
Плескались волны и качался пирс,
Когда твоя весёлая трирема
Отчалила от отческого дема -
И листья - паруса, и мачта - тирс.
Ты плыл, распугивая робких мирз,
Хозяев сладострастного гарема,
До острова, в чьём гербе - хризантема,
К материку, где позже будет Бирс.
Ты направлял упругое кормило
В венке из гибких виноградных лоз,
И зеленели воды - купорос,
И ты гордился собственною силой;
Вино, что на борту своём ты вёз,
За бортом на пути твоём бурлило!
Вот единственное, что ты можешь написать без плагиата!
- Клевета! - взметнулся Лейранов. - Гнусный пасквиль! Дуэль… дуэль… немедленно дуэль!
- Предоставь Дэвиду разговаривать пятистоп-ными ямбами, - сказал Оказов.
- Я не допущу! Ты издеваешься над моим сти-лем!
- А что же, поэтично и интересно, - заметил проснувшийся проф. Иванов-Отнюдь. - Трирема… Дем… Тирс… А кто такой Бирс? Это что-то из Во-сточной империи?
- Я не переношу, - спокойно сказал Оказов, - когда воруют мои темы и рифмы: «курос - хму-рясь»…
- Илюша! Тимоша! Опомнитесь! - увещевал Евражкин. - Ну что вы из-за какой-то там рифмы…
- Не вам говорить о рифме, Иван Иванович! Вы сами украли у меня рифму «фейерверк - осмерк»!
- Её сказала мне жена…
- Не впутывайте Клару в ваши махинации! Дуэль!...
- Дуэли не будет, - сказал Оказов с любезной улыбкой. - До неё я могу говорить о вас правду, Тимоша, а после - уже только хорошо или ничего.
Неизвестно, что совершил бы в этот момент Тимофей Аркадьевич, если бы Галанин не положил ему руки на плечо.
- Вы не пробовали писать тенцон, Лейранов? - спросил он. Лейранов несколько опешил:
- Вы знаете, что такое тенцона?
- Я могу написать с вами на пару сонет. Начи-найте! Тему пусть даст профессор.
- Пиндар, ода I.7, - сказал проснувшийся проф. Иванов-Отнюдь. - Родос.
- Отлично!
РОДОС
Возлюбленную Солнца, Роду
Я видел в алости зари,
Облившей розовым природу,
Разбрасывавшей янтари.
Продолжайте, капитан!
- И вдруг, почувствовав свободу,
Как будто выиграв grand-prix,
Не зная броду, лезу в воду,
Все строки сирым раздарив.
- Волна перехлестнёт за плечи,
А я пойду смертям навстречу
В познании первопричин -
- И вдруг почувствовав так остро,
Что подо мной скалистый остров
Иглой выходит из пучин.
Ну, так у кого же лучше, граждане?
- Безусловно, у Галанина острее, - заметил Оказов.
- Пристрастно! Пусть решает человек непричастный - профессор или хозяйка! - возопил Лейранов.
- Хозяйка - непричастный? - цинично хмыкнул Галанин, но, не желая прослыть сплетником, умолк.
Все взгляды устремились на профессора.
- Знаете, - промолвил не вполне проснувшийся Иванов-Отнюдь, - Рода, это хорошо, но вот янтари… их там не добывали.
- Это поэтический образ! - умоляюще прошептал Лейранов.
- У Гомера янтарей нет, мой юный друг, - непреклонно ответил профессор и погрузился в дрёму.
- А хозяйка?
- Извините, пожалуйста, - сказала Клара Лемминг, - я не слышала ваших стихов. Но я в это время сочинила сказку.
КОТ В САПОГАХ
Маркиз Карабас
жил в своем новом замке
с королевской дочкой
в довольстве и счастье,
как и положено в конце сказки.
а Кот даже не ловил мышей.
К маркизу пришли братья
и сказали, что мельница сгорела,
у них остался один осел,
и им нечего есть.
Но тот ответил:
«У меня был только Кот,
а я стал маркизом Карабасом».
А Кот тем временем
беседовал с ослом
о старых временах,
и в ту ночь ему приснилось,
что он живет на мельнице,
ходит по траве босиком
и ловит мышей.
Утром он встал,
надел сапоги и шляпу
и сунул ослу в седельную сумку
пять су на дорогу обратно.
Лейранов и это принял за намёк на него, но остальные успокоили его, и после заключительного слова хозяина все разошлись по домам.
Почти все авторы альманаха «Общая тетрадь» собрались 22 декабря у Ивана Ивановича Евражкина. В этот день отмечалась годовщина памятной встречи царёвококшайских литераторов с Ильёй Андреевичем Оказовым, встречи, которая повлекла за собой их переезд в Москву, издание альманаха «Дым», в свою очередь, породившего «Общую тетрадь». Но не только четыре автора «Дыма» встретились в гостеприимном доме Евражкина: к ним примкнули и старый товарищ И. Оказова Алексей Галанин, и его новый товарищ Дэвид Сильвер, и проф. Иванов-Отнюдь. Впрочем, двое последних сели в противоположных углах гостиной и не вмешивались до поры до времени в происходящий разговор; Д. Сильвер не снял даже шляпы, широкие поля которой затеняли его лицо.
После кратких воспоминаний о царёвококшайской встрече И. Оказов тепло поблагодарил капитана Галанина за посвящённую ему поэму «Гость».
- Твои стихи, - сказал он, - буквально спасли меня - ты смог описать в них всё, что я собирался сделать, так хорошо, что необходимость осуществлять мои намерения на практике отпала - так хорошо я не смог бы этого сделать.
- Меня интересует, - сказала Клара Лемминг, - кем была написана повесть или рассказ «Путешествие в Горький»?
- Анонимом, - хладнокровно ответил Галанин. - Не всё ли равно, чей это бред.
- Ваша рука, капитан! - воскликнул Т. Лейра-нов. - И стены-зеркала, и тема России - это из ва-ших вещей!
- Помилуй, Тимоша, - вмешался в разговор Иван Иванович, - кто же сейчас не пишет о России?
- Я оставил эту тему позади, - сказал Лейранов. - Я не считаю Россию альфой мироздания, так же как не считаю католицизм его омегой. А ведь именно произнесение знака, соответствующего альфе, России, началу, спасает Анонима от «Омеги», конца.
- Действительно, Алексей, твой мистицизм чувствуется в этой вещи, - заметил Оказов, но капитан тотчас одёрнул его:
- Может быть, ты скажешь, что про Понтия Пилата и Малюту тоже писал я?
Все с подозрением посмотрели на Оказова. Из угла, где скрывался Сильвер, донёсся смешок. Не поднимаясь со стула и не снимая шляпы, он сказал:
- Что касается стиля Ильи Андреевича, то его не так-то просто уловить, хотя какой-то неизвестный мне критик и сделал подобную попытку. Мне кажется, что Оказов сегодня - это «Моя надежда, как зерно…» и всё, что относится к теме случая.
- Ну, последняя навеяна нашей хозяйкой, - улыбнулся Оказов.
- Тем не менее вы оба могли бы написать вот что:
СТИХИ НА СЛУЧАЙ, КОТОРОГО НЕ ПРОИЗОШЛО
Играет, играет валторна,
Играет, играет орган.
И музыка даже тлетворна,
Когда ты тоской обуян.
По небу луна прокатилась
И солнце на небо взошло.
Мне просто сегодня приснилось,
Что что-то не произошло.
Чему не случилось случиться?
Всё будет, как раньше, давно:
Из зёрен родится пшеница,
Из колоса будет зерно.
Играют орган и валторна
Далёкий неясный хорал.
И кажется всё же упорно,
Что случай меня миновал.
- Очень мило, - улыбнулась Клара Лемминг. - Как жаль, что в моих стихах никогда не упоминается музыка и никогда нет рифмы.
- В этом есть своя прелесть, - сказал Лейранов. - Каждый должен творить в своей сфере. Я чувствую себя неудобно в любой форме, кроме сонета. Мною был в последние дни написан такой сонет:
ДЕЛЬФЫ
«Не зря я принял щит отца и шлем,
Не зря его мечом рассёк полмира -
Перед собою, Феб, ты видишь Пирра,
Мстить за отца пришёл Неоптолем!
Не ослепит сиянье диадем
Меня, не оглушит струнами лира -
Перед подножьем грозного кумира
Бросаю вызов! Отвечай!» Но нем
Стоит над юношей недвижный курос,
Бровями медными сурово хмурясь, -
И тишина гудит, как гонг, окрест.
Но за спиною жёсткой Аполлона,
Прямой, как идол, стройный, как колонна,
Клинок из ножен потянул Орест.
- И тут не без Фесея, - многозначительно заметил проснувшийся от знакомых слов проф. Иванов-Отнюдь.
- Что вы имеете в виду?
- Совершенно ясно, что он имеет в виду! - рявкнул Оказов. - И тут не без Оказова! Вы считаете, что достаточно переложить моего «Неоптолема» из «Теней гор» в сонет, сменить название и придумать концовку (тоже в моём стиле), чтобы выдавать ваше стихотворение безо всяких ссылок на меня. Тимофей! Слушай истинно твоё стихотворение:
ВАКХ
Плескались волны и качался пирс,
Когда твоя весёлая трирема
Отчалила от отческого дема -
И листья - паруса, и мачта - тирс.
Ты плыл, распугивая робких мирз,
Хозяев сладострастного гарема,
До острова, в чьём гербе - хризантема,
К материку, где позже будет Бирс.
Ты направлял упругое кормило
В венке из гибких виноградных лоз,
И зеленели воды - купорос,
И ты гордился собственною силой;
Вино, что на борту своём ты вёз,
За бортом на пути твоём бурлило!
Вот единственное, что ты можешь написать без плагиата!
- Клевета! - взметнулся Лейранов. - Гнусный пасквиль! Дуэль… дуэль… немедленно дуэль!
- Предоставь Дэвиду разговаривать пятистоп-ными ямбами, - сказал Оказов.
- Я не допущу! Ты издеваешься над моим сти-лем!
- А что же, поэтично и интересно, - заметил проснувшийся проф. Иванов-Отнюдь. - Трирема… Дем… Тирс… А кто такой Бирс? Это что-то из Во-сточной империи?
- Я не переношу, - спокойно сказал Оказов, - когда воруют мои темы и рифмы: «курос - хму-рясь»…
- Илюша! Тимоша! Опомнитесь! - увещевал Евражкин. - Ну что вы из-за какой-то там рифмы…
- Не вам говорить о рифме, Иван Иванович! Вы сами украли у меня рифму «фейерверк - осмерк»!
- Её сказала мне жена…
- Не впутывайте Клару в ваши махинации! Дуэль!...
- Дуэли не будет, - сказал Оказов с любезной улыбкой. - До неё я могу говорить о вас правду, Тимоша, а после - уже только хорошо или ничего.
Неизвестно, что совершил бы в этот момент Тимофей Аркадьевич, если бы Галанин не положил ему руки на плечо.
- Вы не пробовали писать тенцон, Лейранов? - спросил он. Лейранов несколько опешил:
- Вы знаете, что такое тенцона?
- Я могу написать с вами на пару сонет. Начи-найте! Тему пусть даст профессор.
- Пиндар, ода I.7, - сказал проснувшийся проф. Иванов-Отнюдь. - Родос.
- Отлично!
РОДОС
Возлюбленную Солнца, Роду
Я видел в алости зари,
Облившей розовым природу,
Разбрасывавшей янтари.
Продолжайте, капитан!
- И вдруг, почувствовав свободу,
Как будто выиграв grand-prix,
Не зная броду, лезу в воду,
Все строки сирым раздарив.
- Волна перехлестнёт за плечи,
А я пойду смертям навстречу
В познании первопричин -
- И вдруг почувствовав так остро,
Что подо мной скалистый остров
Иглой выходит из пучин.
Ну, так у кого же лучше, граждане?
- Безусловно, у Галанина острее, - заметил Оказов.
- Пристрастно! Пусть решает человек непричастный - профессор или хозяйка! - возопил Лейранов.
- Хозяйка - непричастный? - цинично хмыкнул Галанин, но, не желая прослыть сплетником, умолк.
Все взгляды устремились на профессора.
- Знаете, - промолвил не вполне проснувшийся Иванов-Отнюдь, - Рода, это хорошо, но вот янтари… их там не добывали.
- Это поэтический образ! - умоляюще прошептал Лейранов.
- У Гомера янтарей нет, мой юный друг, - непреклонно ответил профессор и погрузился в дрёму.
- А хозяйка?
- Извините, пожалуйста, - сказала Клара Лемминг, - я не слышала ваших стихов. Но я в это время сочинила сказку.
КОТ В САПОГАХ
Маркиз Карабас
жил в своем новом замке
с королевской дочкой
в довольстве и счастье,
как и положено в конце сказки.
а Кот даже не ловил мышей.
К маркизу пришли братья
и сказали, что мельница сгорела,
у них остался один осел,
и им нечего есть.
Но тот ответил:
«У меня был только Кот,
а я стал маркизом Карабасом».
А Кот тем временем
беседовал с ослом
о старых временах,
и в ту ночь ему приснилось,
что он живет на мельнице,
ходит по траве босиком
и ловит мышей.
Утром он встал,
надел сапоги и шляпу
и сунул ослу в седельную сумку
пять су на дорогу обратно.
Лейранов и это принял за намёк на него, но остальные успокоили его, и после заключительного слова хозяина все разошлись по домам.