Цукиока Ко:гё и его театральные гравюры (24)
(Предыдущие очерки - по тэгу « Но»)
15. Про родителей и детей
Мир средневекового (и не только средневекового) японца - мир родства. Важность и прочность связей между родителями и детьми подчёркивали и конфуцианское, и буддийское учение. Разрыв таких связей - бедствие, восстановление - счастливое чудо. Так выглядит это в театре Но:, так видел это и Цукиока Ко:гё - почему, нетрудно понять даже из нашего краткого очерка о его жизни и родне. Многие действа Но: посвящены утрате (и зачастую обретению вновь) родителями - детей, а детьми - родителей; у Ко:гё есть гравюры к ним всем. Попробуем разобрать некоторые из них.
1
Действа о потерянных детях можно разделить на два большие разряда. В одном из них поиски (и обретение) детей происходят близ какого-нибудь известного храма, обычно присутствует и вставка с изложением истории храма или описанием его обрядов; в другом основой служит какое-нибудь старинное стихотворение или прославленное в поэзии место. Начнём с «храмовых» историй. Одну такую, «Кагэцу», про мальчика-танцора, мы уже пересказывали. Пару к ней может составить действо «Хякуман» (百萬) - про мать-танцовщицу. Первый его извод («Безумная из Сага», «Сага моногуруи») написан ещё основоположником Но: - Канъами, собственно «Хякуман» уже в следующем поколении создал Дзэами.
Время и место действия - весенний праздник во славу будды Амиды в храме Сэйрё:дзи в столичном предместье Сага, где хранится знаменитое изваяние будды Шакьямуни (считается, что это копия копии изображения, сделанного с натуры в глубокой древности) и не менее почитаемое изваяние Амиды. Эти два будды и покровительствуют героям действа.
Странник-ваки, добродушный монах, входит в сопровождении маленького мальчика - тот скачет на лошадке-палочке и поёт: «Скачу-скачу по Пути Будды, найду-найду верного друга!» Монах объясняет, что он шёл на чествование Амиды, близ старой столицы, Нары, подобрал потерявшегося паренька и взял его с собою. Он спрашивает храмового привратника, что любопытного тот приметил на празднике. Тот отвечает: «В этом году все только и говорят что о сумасшедшей танцовщице по имени Хякуман. Волосы у неё длинные и спутанные, как водоросли, лицо осунувшееся и бледное, шапка помята, платье в лохмотьях, сама худая-прехудая - но как пляшет! А если ей покажется, что кто-то плохо возглашает славу будде Амиде, то она тут как тут - бранится и даже дерётся!»
Странник, вместе с привратником и хором, начинает петь «Слава будде Амиде!» (что, собственно, и является главным обрядом этого праздника). И действительно, появляется безумная танцовщица - такая, как описывал привратник, с тонким бамбуковым прутом в руке. Она тычет им монаха («Ой, пчела ужалила!» - вскидывается тот) и кричит на привратника: «Разве так поют? Всё у тебя не в лад выходит!» - «Ну так покажи, как надо!» - отвечает тот. И теперь уже женщина вместе с хором начинает петь славу Амиде - а потом о том, как она вверяется Амиде, которому нельзя не довериться, о том, как на празднике паломники насыпают доверху тяжёлые повозки весенними травами и впрягаются в них - и сам Амида помогает им, придаёт им сил и подталкивает повозки. А потом заливается слезами: «Связь между матерью и дитятей - в прошлых жизнях заложена, выкована прочней железного ярма, тяну-тяну, как повозку бык, нет моих сил! Будда Амида, будда Шакьямуни, помогите найти моего мальчика, вернуть утраченный с горя рассудок, обрести покой!»
«А ведь это, кажется, моя мама, -говорит тихонько мальчик монаху. - Расспроси её, кто она». Монах так и делает, и женщина, на время придя в себя, рассказывает: она - танцовщица, зовут её Хякуман, родом она из старой Столицы, а ум её помутился после того, как муж у неё умер, а маленький сын потерялся. Нет ей иной надежды, кроме как на будду Амиду! «Такой молитве не будет отказа, - заверяет её странник, - и все мы помолимся, чтобы ты сына нашла». И он, и хор молятся, а женщина благодарит их на добром слове и в благодарность пляшет для них и поёт - о пустоте мира, о горькой своей доле, о том, что узы крови связывают её и сына уже не в первом перерождении. От старой Столицы до новой Столицы дошла она в поисках ребёнка; от Индии и Китая дошёл Будда Шакьямуни до этих краёв, дабы воздвигся тут храм; ведь и у Будды была мать, и она его любила, и он её любил - неужели не поможет? Хор подхватывает её молитвы Шакьямуни и Амиде.
«Горько мне твоё горе!» - восклицает монах. - Смотри - вот он, твой сынок!» Хякуман узнаёт мальчика - и гневно набрасывается на его спутника: «Что ж ты сразу его мне не показал - позабавиться сперва хотел?» Но хор успокаивает её: «Опавшие цветы вновь расцвели - это ли не чудо?» Мать с сыном бросаются друг другу в объятия, и все славят будд этого храма.
Похожая история показана в действе «Миидэра» (三井寺), только там праздник - осенний, а чудесный помощник - бодхисаттва Каннон. Полубезумная от горя женщина приходит в Столицу в поисках своего сына Сэммицу, которого украли работорговцы. Она неустанно молится милосердной Каннон - та может даже засохшему дереву повелеть вновь зазеленеть и расцвести, неужели же не поможет найти пропавшее дитятко? Вещий сон направляет её в храм Миидэра, где монахи в саду под звонницей любуются полной осенней луною. Среди них - тот самый Сэммицу: монахи спасли его, и он стал послушником при этом храме. Служка-привратник сообщает, что явилась безумица; монахи не велят впускать её - женщинам нет ходу в Миидэра, но служка стосковался по виду женщины и потихоньку позволяет ей войти. Мать появляется - с тем же стеблем бамбука, означающим на сцене помешательство, и оплакивает свою участь. В поисках сына обошла она всю страну, видела красивейшие места Японии - но не в радость ей ни зелень сосен, ни цветы, ни снег, ни луна без милого сына! Она видит на звоннице знаменитый храмовый колокол, возглашающий Закон Будды и отгоняющий нечисть, - тот самый, что когда-то Фудзивара-но Хидэсато принёс со дна озера от Царя-Дракона и пожертвовал в храм. Вспоминает Деву-Дракона из Лотосовой сутры - та достигла просветления, хотя не родилась ни человеком, ни мужчиной; а значит и она, женщина, может ударить в этот колокол, чтобы услышали её боги и будды и помогли в её горе!
Монахи пытаются её остановить - тщетно: женщина в ответ засыпает их бесчисленными строками из стихов и обрывками китайских и японских легенд о колоколах и о луне. Монахи уступают - и она бьёт в колокол, и его гул разгоняет её безумие. И Сэммицу, в свою очередь, под колокольный звон узнаёт в странной женщине свою матушку; несколько уточняющих вопросов - и разлучённые воссоединяются. Мальчика отпускают из монастыря - и вместе с исцелившейся матерью он благополучно возвращается на родину, а хор славит свершившееся чудо.
Третья «храмовая» история - «Слепой нищий» (弱法師, «Ёробоси»), совместное сочинение Кандзэ Мотомасы и его отца Дзэами. Время действия - опять весна, место действия - храм Тэнно:дзи в Нанива. Сюда из земли Кавати пришёл господин Такаясу-но Мититоси и рассказывает свою невесёлую историю: в минувшем году, поверив лживому навету, он разгневался на своего сына Сюнтока-мару и выгнал его из дома. Правда открылась, но было поздно; теперь Мититоси во искупление своей ошибки дал обет семь дней раздавать милостыню в храме Тэнно:дзи, надеясь обратить приобретённую заслугу на благо сына в этом и будущем рождении.
Тем временем к храму стекаются попрошайки. Среди них нетвёрдым шагом, спотыкаясь, бредёт нищенствующий монах - молодой, но измождённый болезнью и слепой. Он сетует на свою горькую участь: не видать ему ни восхода, ни заката луны, разлучён он с близкими, а за грехи в прошлых рождениях постиг его внезапный гнев родителя. Тьмою окутан он, как когда-то китайский монах Исин, безвинно изгнанный в дальние земли - но как Исина вёл сияющий в небе звёздный знак-мандала, так и его, Сюнтоку-мару, судьба привела к вратам святого храма. И пусть он еле тащится, как тачка без колес, но хотя бы может чуять запах цветов сливы - вот они осыпаются, словно снег, на рукава его рубища - это ли не щедрый дар Будды! И как опадающие лепестки сливы, сыплется подаяние в чашки нищих. А Сюнтоку-мару воспевает историю храма - как когда-то основал его в честь четверых защитников Закона сам Сё:току-тайси, зиждитель Закона на японской земле, новое воплощение китайского наставника Хуэйсы, как славен сам храм, как очищают от любой скверны воды его «черепахового колодца» и так далее. Он кланяется Восточным вратам храма - но тут Мититоси останавливает его: «Это - Западные врата!» - «А через них лежит путь к Восточным, а оттуда - прямо в Чистую землю!» - откликается юноша - и тут Мититоси узнаёт в нём своего сына. Но он не решается признать его при всём скоплении зевак и решает обождать до заката.
А на закате Сюнтоку-мару пускается в пляс - вслепую, хромая; он вспоминает последнее, что видел в лучшие времена, до того, как заболел и ослеп: как ясная луна над заливом Нанива садится за тёмные холмы острова Авадзи. Он перебирает все окрестные красоты - словно вновь видит их; но нет, теперь он слеп, и стыдно ему слышать, как ротозеи смеются над его спотыкающейся походкой…
Тут отец окликает его по имени; сперва Сюнтоку-мару, испуганный и смущённый, пытается бежать и спрятаться, но Мититоси останавливает юношу: «Тебе нечего стыдиться - это мне должно быть стыдно!» Бьёт храмовый колокол, и при свете луны отец, как бережный поводырь, уводит слепого сына домой.
Более старый извод этого действа был многолюднее - там участвовали и храмовые монахи, и жена Сюнтоку-мару (все герои были, соответственно, несколько старше). А потом оказалось, что можно обойтись и без этого - в пьесе остались только отец и сын, никого больше им не надо.
(Клевете и изгнанию ребёнка из дома с последующими приключениями посвящены также действа Но: про барышню Тю:дзё:, к которым тоже есть гравюры Ко:гё, но историю Тю:дзё:, наверное, стоит рассказать отдельно - она персонаж не только Но:).
А в действе «Безумец с горы Ко:я» (高野物狂, «Ко:я моногуруи») мальчик-подросток, скорбя по умершему отцу, решает принять постриг и уходит из дому. Верный сподвижник этой знатной семьи пускается на поиски пропавшего наследника, едва не сходит с ума по пути и в конце концов находит отрока на горе Ко:я, среди других монахов.
Сколь неистово было его горе, столь безумна и радость - он пускается в буйный пляс при виде молодого господина. А дальше в разных изводах по-разному: иногда сподвижник принимает постриг вместе с отроком, а иногда, наоборот, уговаривает его вернуться и принять отцовское наследство в миру.
2
Из второй группы пьес сразу несколько называются по рекам, на которых происходит действие - «Река Сакура», «Река Сумида», «Река Асука». Два берега, разделённые потоком - вполне чёткий знак разлуки, а речная переправа - знак встречи.
Действо «Река Сакура» (櫻川, «Сакурагава») сочинения Дзэами всё построено на образе цветущих вишен, и действие там, конечно, происходит весною. В краю Хю:га в Вишнёвом урочище жила бедная вдова с сыном Сакураго (Вишнёвым мальчиком). Жалея мать, мальчик запродал себя в рабство, а матери послал вырученные деньги и прощальное письмо: «Не печалься обо мне, кормись на эти деньги, а потом уходи в монахини». Женщина, вне себя от горя, пустилась на поиски сына - по всей стране.
Минуло три года. Монахи храма Исобэдэра в земле Хитати выкупили мальчика, и он стал послушником в их обители. Весною монахи отправились на Вишнёвую реку (Сакурагаву), воспетую во многих стихах, - любоваться, как плывут по течению опавшие лепестки вишни-сакуры. И в это же время на берегу появляется обезумевшая мать мальчика: в руках у неё маленькая рыбачья сетка на длинном пруте, ею она собирает плавающие в воде лепестки.
Монахи удивляются, женщина объясняет, что она не может оставить пропадать вишнёвый цвет, напоминающий ей об имени пропавшего сына - и танцует безумный танец. Тут она замечает мальчика, узнаёт в нём Сакураго, возвращается в здравый рассудок, и они вместе, счастливые. возвращаются домой. А вскоре и мать под влиянием сына приносит обеты и тоже становится монахиней. В общем, всё кончается довольно благополучно.
Куда мрачнее «Река Сумида» (隅田川) - основной её извод написан рано умершим Кандзэ Мотомасой, но столь же часто ставится и переработка Дзэами.
Действие происходит тоже весной, на этой самой реке в земле Мусаси, там, где нынче простирается Токио. На берегу возвышается курган, поросший зелёной травою, а у причала ждёт проезжих лодочник-перевозчик - это его последняя ходка на сегодня, вечером предстоит поминальный обряд на кургане, на котором он хочет присутствовать. Возвращающийся из столицы торговец, рассказав о своём пути на Восток, договаривается с лодочником, но тот просит его немного обождать с переправой: должна подойти ещё одна проезжая - сумасшедшая женщина. Та и правда подходит к причалу, с положенной бамбуковой веткой в руке, и поёт грустную песню: она из Столицы, ищет своего пропавшего сына, похищенного работорговцами, и вот через всю страну добралась до этих краёв. Она видит озёрную чайку, белую «столичную птицу», миякодори, и вспоминает знаменитое стихотворение Аривара-но Нарихиры из «Повести из Исэ»:
«Если ты такова же,
как и имя твое, о «птица столицы», -
то вот я спрошу:
жива или нет
та, что в думах моих?» (Пер. Н.Конрада).
Так же, как поэт спрашивал о возлюбленной, женщина спрашивает чайку: жив или нет её сын? Перевозчик растроган, но время отплывать, и все трое переправляются через реку. Торговец спрашивает: «Что это за толпа там собралась у кургана?» Лодочник рассказывает: год назад в эту пору прохожие работорговцы бросили тут мальчика лет двенадцати, совсем больного; местные жители пытались его выхаживать, но не справились. Мальчик попросил похоронить его близ дороги на Столицу, воззвал к будде и умер. Тут, на берегу, его и похоронили, а сегодня собрались на поминки.
Тем временем лодка причаливает к берегу с курганом и торговец решает тоже присоединиться к обряду.
Женщина, взволнованная до слёз, расспрашивает перевозчика о подробностях этой истории. «Как звали мальчика?» - «Умэваку-мару». - «Это мой сын! Это мой сын! Я проделала в поисках его такой долгий путь - а нашла лишь могилу!» Она выскакивает из лодки, бросается к кургану, просит собравшихся раскопать его, чтоб она в последний раз могла увидеть останки мальчика… Лодочник даёт ей гонг, в какой звонят во время обряда; она бьёт в него, взывая к будде Амиде - и вдруг слышит детский голос, откликающийся ей из кургана.
В изводе Кандзэ Мотомасы из могилы появляется призрак Умэваку-мару, у Дзэами его явление лишь описывается в песне хора. Мать бросается обнять сына - он ускользает, вновь скрывается в могиле; под её рукой - не волосы мальчика, а просто зелёная трава на кургане. Женщина горько плачет, а хор ей вторит.
Впоследствии этот печальный сюжет использовался и в кукольном театре, и в Кабуки.
В трогательном действе Дзэами «Зимний хвощ» (木賊, «Токуса») трое монахов и мальчик Мацувака-мару бредут близ горы Сонохара в земле Синано. Странники рассказывают: ещё один безответственный монах сманил этого паренька из дому, а потом бросил в чужом краю; эти трое монахов, добрые, взялись помочь Мацуваке вернуться обратно. Здешние места они знают плохо и, заметив на склоне срезающих траву крестьян, хотят спросить у них дорогу.
Трава, которую те срезают, и есть зимний хвощ (или хвощ зимующий, Equisétum hyemále) - высокое растение, очень жёсткое, так что им можно полировать камень и металл. В стебле его столько кремнезёма, что если бросить этот хвощ в огонь, мякоть сгорит, а белый твёрдый остов останется. Из него же издавна добывают и лекарство, и яд, и оно стойко переживает самые жестокие холода. Неудивительно, что столь примечательное растение воспето в старинных стихах про эти места - и крестьяне поют странникам эти песни. «Далеко ли отсюда до деревни Фусэя?» - спрашивают путники. «Да нет, совсем близко, вон за лесом. Только лес это не простой - там растёт дерево-метла, хахакиги, которым славны здешние края. Издали глянешь - оно есть, подойдёшь ближе - исчезло. О нём тоже песни есть, и в “Повести о Гэндзи” это дерево поминается…» - говорит старый крестьянин, а потом приглашает странников заночевать в его хижине, а уж утром продолжить путь. Те соглашаются.
Вечером старик рассказывает свою грустную историю: «Был у меня сынок, да пропал, а уж такой был мальчик хороший, весёлый, способный, и играл, и пел, и танцевал! Как станет мне совсем тоскливо - накину на плечи его махонькую одёжку, спою, спляшу, как он когда-то - и отпустит ненадолго…» - «А как его звали?» - «Мацувака…» Монахи уже готовы обрадовать старика, но мальчик шепчет им: «Погодите!» А хозяин угощает гостей, потом и правда накидывает на плечи детское платье и пускается в медленный, плавный пляс, припевая песенку, любимую сыном.
Тут Мацувака не выдерживает, открывается отцу, все радуются, а старый крестьянин даёт обет по такому поводу перестроить свой дом в буддийскую кумирню.
Следующая серия - тоже про родителей и детей, но она будет поразнообразнее.
15. Про родителей и детей
Мир средневекового (и не только средневекового) японца - мир родства. Важность и прочность связей между родителями и детьми подчёркивали и конфуцианское, и буддийское учение. Разрыв таких связей - бедствие, восстановление - счастливое чудо. Так выглядит это в театре Но:, так видел это и Цукиока Ко:гё - почему, нетрудно понять даже из нашего краткого очерка о его жизни и родне. Многие действа Но: посвящены утрате (и зачастую обретению вновь) родителями - детей, а детьми - родителей; у Ко:гё есть гравюры к ним всем. Попробуем разобрать некоторые из них.
1
Действа о потерянных детях можно разделить на два большие разряда. В одном из них поиски (и обретение) детей происходят близ какого-нибудь известного храма, обычно присутствует и вставка с изложением истории храма или описанием его обрядов; в другом основой служит какое-нибудь старинное стихотворение или прославленное в поэзии место. Начнём с «храмовых» историй. Одну такую, «Кагэцу», про мальчика-танцора, мы уже пересказывали. Пару к ней может составить действо «Хякуман» (百萬) - про мать-танцовщицу. Первый его извод («Безумная из Сага», «Сага моногуруи») написан ещё основоположником Но: - Канъами, собственно «Хякуман» уже в следующем поколении создал Дзэами.
Время и место действия - весенний праздник во славу будды Амиды в храме Сэйрё:дзи в столичном предместье Сага, где хранится знаменитое изваяние будды Шакьямуни (считается, что это копия копии изображения, сделанного с натуры в глубокой древности) и не менее почитаемое изваяние Амиды. Эти два будды и покровительствуют героям действа.
Странник-ваки, добродушный монах, входит в сопровождении маленького мальчика - тот скачет на лошадке-палочке и поёт: «Скачу-скачу по Пути Будды, найду-найду верного друга!» Монах объясняет, что он шёл на чествование Амиды, близ старой столицы, Нары, подобрал потерявшегося паренька и взял его с собою. Он спрашивает храмового привратника, что любопытного тот приметил на празднике. Тот отвечает: «В этом году все только и говорят что о сумасшедшей танцовщице по имени Хякуман. Волосы у неё длинные и спутанные, как водоросли, лицо осунувшееся и бледное, шапка помята, платье в лохмотьях, сама худая-прехудая - но как пляшет! А если ей покажется, что кто-то плохо возглашает славу будде Амиде, то она тут как тут - бранится и даже дерётся!»
Странник, вместе с привратником и хором, начинает петь «Слава будде Амиде!» (что, собственно, и является главным обрядом этого праздника). И действительно, появляется безумная танцовщица - такая, как описывал привратник, с тонким бамбуковым прутом в руке. Она тычет им монаха («Ой, пчела ужалила!» - вскидывается тот) и кричит на привратника: «Разве так поют? Всё у тебя не в лад выходит!» - «Ну так покажи, как надо!» - отвечает тот. И теперь уже женщина вместе с хором начинает петь славу Амиде - а потом о том, как она вверяется Амиде, которому нельзя не довериться, о том, как на празднике паломники насыпают доверху тяжёлые повозки весенними травами и впрягаются в них - и сам Амида помогает им, придаёт им сил и подталкивает повозки. А потом заливается слезами: «Связь между матерью и дитятей - в прошлых жизнях заложена, выкована прочней железного ярма, тяну-тяну, как повозку бык, нет моих сил! Будда Амида, будда Шакьямуни, помогите найти моего мальчика, вернуть утраченный с горя рассудок, обрести покой!»
«А ведь это, кажется, моя мама, -говорит тихонько мальчик монаху. - Расспроси её, кто она». Монах так и делает, и женщина, на время придя в себя, рассказывает: она - танцовщица, зовут её Хякуман, родом она из старой Столицы, а ум её помутился после того, как муж у неё умер, а маленький сын потерялся. Нет ей иной надежды, кроме как на будду Амиду! «Такой молитве не будет отказа, - заверяет её странник, - и все мы помолимся, чтобы ты сына нашла». И он, и хор молятся, а женщина благодарит их на добром слове и в благодарность пляшет для них и поёт - о пустоте мира, о горькой своей доле, о том, что узы крови связывают её и сына уже не в первом перерождении. От старой Столицы до новой Столицы дошла она в поисках ребёнка; от Индии и Китая дошёл Будда Шакьямуни до этих краёв, дабы воздвигся тут храм; ведь и у Будды была мать, и она его любила, и он её любил - неужели не поможет? Хор подхватывает её молитвы Шакьямуни и Амиде.
«Горько мне твоё горе!» - восклицает монах. - Смотри - вот он, твой сынок!» Хякуман узнаёт мальчика - и гневно набрасывается на его спутника: «Что ж ты сразу его мне не показал - позабавиться сперва хотел?» Но хор успокаивает её: «Опавшие цветы вновь расцвели - это ли не чудо?» Мать с сыном бросаются друг другу в объятия, и все славят будд этого храма.
Похожая история показана в действе «Миидэра» (三井寺), только там праздник - осенний, а чудесный помощник - бодхисаттва Каннон. Полубезумная от горя женщина приходит в Столицу в поисках своего сына Сэммицу, которого украли работорговцы. Она неустанно молится милосердной Каннон - та может даже засохшему дереву повелеть вновь зазеленеть и расцвести, неужели же не поможет найти пропавшее дитятко? Вещий сон направляет её в храм Миидэра, где монахи в саду под звонницей любуются полной осенней луною. Среди них - тот самый Сэммицу: монахи спасли его, и он стал послушником при этом храме. Служка-привратник сообщает, что явилась безумица; монахи не велят впускать её - женщинам нет ходу в Миидэра, но служка стосковался по виду женщины и потихоньку позволяет ей войти. Мать появляется - с тем же стеблем бамбука, означающим на сцене помешательство, и оплакивает свою участь. В поисках сына обошла она всю страну, видела красивейшие места Японии - но не в радость ей ни зелень сосен, ни цветы, ни снег, ни луна без милого сына! Она видит на звоннице знаменитый храмовый колокол, возглашающий Закон Будды и отгоняющий нечисть, - тот самый, что когда-то Фудзивара-но Хидэсато принёс со дна озера от Царя-Дракона и пожертвовал в храм. Вспоминает Деву-Дракона из Лотосовой сутры - та достигла просветления, хотя не родилась ни человеком, ни мужчиной; а значит и она, женщина, может ударить в этот колокол, чтобы услышали её боги и будды и помогли в её горе!
Монахи пытаются её остановить - тщетно: женщина в ответ засыпает их бесчисленными строками из стихов и обрывками китайских и японских легенд о колоколах и о луне. Монахи уступают - и она бьёт в колокол, и его гул разгоняет её безумие. И Сэммицу, в свою очередь, под колокольный звон узнаёт в странной женщине свою матушку; несколько уточняющих вопросов - и разлучённые воссоединяются. Мальчика отпускают из монастыря - и вместе с исцелившейся матерью он благополучно возвращается на родину, а хор славит свершившееся чудо.
Третья «храмовая» история - «Слепой нищий» (弱法師, «Ёробоси»), совместное сочинение Кандзэ Мотомасы и его отца Дзэами. Время действия - опять весна, место действия - храм Тэнно:дзи в Нанива. Сюда из земли Кавати пришёл господин Такаясу-но Мититоси и рассказывает свою невесёлую историю: в минувшем году, поверив лживому навету, он разгневался на своего сына Сюнтока-мару и выгнал его из дома. Правда открылась, но было поздно; теперь Мититоси во искупление своей ошибки дал обет семь дней раздавать милостыню в храме Тэнно:дзи, надеясь обратить приобретённую заслугу на благо сына в этом и будущем рождении.
Тем временем к храму стекаются попрошайки. Среди них нетвёрдым шагом, спотыкаясь, бредёт нищенствующий монах - молодой, но измождённый болезнью и слепой. Он сетует на свою горькую участь: не видать ему ни восхода, ни заката луны, разлучён он с близкими, а за грехи в прошлых рождениях постиг его внезапный гнев родителя. Тьмою окутан он, как когда-то китайский монах Исин, безвинно изгнанный в дальние земли - но как Исина вёл сияющий в небе звёздный знак-мандала, так и его, Сюнтоку-мару, судьба привела к вратам святого храма. И пусть он еле тащится, как тачка без колес, но хотя бы может чуять запах цветов сливы - вот они осыпаются, словно снег, на рукава его рубища - это ли не щедрый дар Будды! И как опадающие лепестки сливы, сыплется подаяние в чашки нищих. А Сюнтоку-мару воспевает историю храма - как когда-то основал его в честь четверых защитников Закона сам Сё:току-тайси, зиждитель Закона на японской земле, новое воплощение китайского наставника Хуэйсы, как славен сам храм, как очищают от любой скверны воды его «черепахового колодца» и так далее. Он кланяется Восточным вратам храма - но тут Мититоси останавливает его: «Это - Западные врата!» - «А через них лежит путь к Восточным, а оттуда - прямо в Чистую землю!» - откликается юноша - и тут Мититоси узнаёт в нём своего сына. Но он не решается признать его при всём скоплении зевак и решает обождать до заката.
А на закате Сюнтоку-мару пускается в пляс - вслепую, хромая; он вспоминает последнее, что видел в лучшие времена, до того, как заболел и ослеп: как ясная луна над заливом Нанива садится за тёмные холмы острова Авадзи. Он перебирает все окрестные красоты - словно вновь видит их; но нет, теперь он слеп, и стыдно ему слышать, как ротозеи смеются над его спотыкающейся походкой…
Тут отец окликает его по имени; сперва Сюнтоку-мару, испуганный и смущённый, пытается бежать и спрятаться, но Мититоси останавливает юношу: «Тебе нечего стыдиться - это мне должно быть стыдно!» Бьёт храмовый колокол, и при свете луны отец, как бережный поводырь, уводит слепого сына домой.
Более старый извод этого действа был многолюднее - там участвовали и храмовые монахи, и жена Сюнтоку-мару (все герои были, соответственно, несколько старше). А потом оказалось, что можно обойтись и без этого - в пьесе остались только отец и сын, никого больше им не надо.
(Клевете и изгнанию ребёнка из дома с последующими приключениями посвящены также действа Но: про барышню Тю:дзё:, к которым тоже есть гравюры Ко:гё, но историю Тю:дзё:, наверное, стоит рассказать отдельно - она персонаж не только Но:).
А в действе «Безумец с горы Ко:я» (高野物狂, «Ко:я моногуруи») мальчик-подросток, скорбя по умершему отцу, решает принять постриг и уходит из дому. Верный сподвижник этой знатной семьи пускается на поиски пропавшего наследника, едва не сходит с ума по пути и в конце концов находит отрока на горе Ко:я, среди других монахов.
Сколь неистово было его горе, столь безумна и радость - он пускается в буйный пляс при виде молодого господина. А дальше в разных изводах по-разному: иногда сподвижник принимает постриг вместе с отроком, а иногда, наоборот, уговаривает его вернуться и принять отцовское наследство в миру.
2
Из второй группы пьес сразу несколько называются по рекам, на которых происходит действие - «Река Сакура», «Река Сумида», «Река Асука». Два берега, разделённые потоком - вполне чёткий знак разлуки, а речная переправа - знак встречи.
Действо «Река Сакура» (櫻川, «Сакурагава») сочинения Дзэами всё построено на образе цветущих вишен, и действие там, конечно, происходит весною. В краю Хю:га в Вишнёвом урочище жила бедная вдова с сыном Сакураго (Вишнёвым мальчиком). Жалея мать, мальчик запродал себя в рабство, а матери послал вырученные деньги и прощальное письмо: «Не печалься обо мне, кормись на эти деньги, а потом уходи в монахини». Женщина, вне себя от горя, пустилась на поиски сына - по всей стране.
Минуло три года. Монахи храма Исобэдэра в земле Хитати выкупили мальчика, и он стал послушником в их обители. Весною монахи отправились на Вишнёвую реку (Сакурагаву), воспетую во многих стихах, - любоваться, как плывут по течению опавшие лепестки вишни-сакуры. И в это же время на берегу появляется обезумевшая мать мальчика: в руках у неё маленькая рыбачья сетка на длинном пруте, ею она собирает плавающие в воде лепестки.
Монахи удивляются, женщина объясняет, что она не может оставить пропадать вишнёвый цвет, напоминающий ей об имени пропавшего сына - и танцует безумный танец. Тут она замечает мальчика, узнаёт в нём Сакураго, возвращается в здравый рассудок, и они вместе, счастливые. возвращаются домой. А вскоре и мать под влиянием сына приносит обеты и тоже становится монахиней. В общем, всё кончается довольно благополучно.
Куда мрачнее «Река Сумида» (隅田川) - основной её извод написан рано умершим Кандзэ Мотомасой, но столь же часто ставится и переработка Дзэами.
Действие происходит тоже весной, на этой самой реке в земле Мусаси, там, где нынче простирается Токио. На берегу возвышается курган, поросший зелёной травою, а у причала ждёт проезжих лодочник-перевозчик - это его последняя ходка на сегодня, вечером предстоит поминальный обряд на кургане, на котором он хочет присутствовать. Возвращающийся из столицы торговец, рассказав о своём пути на Восток, договаривается с лодочником, но тот просит его немного обождать с переправой: должна подойти ещё одна проезжая - сумасшедшая женщина. Та и правда подходит к причалу, с положенной бамбуковой веткой в руке, и поёт грустную песню: она из Столицы, ищет своего пропавшего сына, похищенного работорговцами, и вот через всю страну добралась до этих краёв. Она видит озёрную чайку, белую «столичную птицу», миякодори, и вспоминает знаменитое стихотворение Аривара-но Нарихиры из «Повести из Исэ»:
«Если ты такова же,
как и имя твое, о «птица столицы», -
то вот я спрошу:
жива или нет
та, что в думах моих?» (Пер. Н.Конрада).
Так же, как поэт спрашивал о возлюбленной, женщина спрашивает чайку: жив или нет её сын? Перевозчик растроган, но время отплывать, и все трое переправляются через реку. Торговец спрашивает: «Что это за толпа там собралась у кургана?» Лодочник рассказывает: год назад в эту пору прохожие работорговцы бросили тут мальчика лет двенадцати, совсем больного; местные жители пытались его выхаживать, но не справились. Мальчик попросил похоронить его близ дороги на Столицу, воззвал к будде и умер. Тут, на берегу, его и похоронили, а сегодня собрались на поминки.
Тем временем лодка причаливает к берегу с курганом и торговец решает тоже присоединиться к обряду.
Женщина, взволнованная до слёз, расспрашивает перевозчика о подробностях этой истории. «Как звали мальчика?» - «Умэваку-мару». - «Это мой сын! Это мой сын! Я проделала в поисках его такой долгий путь - а нашла лишь могилу!» Она выскакивает из лодки, бросается к кургану, просит собравшихся раскопать его, чтоб она в последний раз могла увидеть останки мальчика… Лодочник даёт ей гонг, в какой звонят во время обряда; она бьёт в него, взывая к будде Амиде - и вдруг слышит детский голос, откликающийся ей из кургана.
В изводе Кандзэ Мотомасы из могилы появляется призрак Умэваку-мару, у Дзэами его явление лишь описывается в песне хора. Мать бросается обнять сына - он ускользает, вновь скрывается в могиле; под её рукой - не волосы мальчика, а просто зелёная трава на кургане. Женщина горько плачет, а хор ей вторит.
Впоследствии этот печальный сюжет использовался и в кукольном театре, и в Кабуки.
В трогательном действе Дзэами «Зимний хвощ» (木賊, «Токуса») трое монахов и мальчик Мацувака-мару бредут близ горы Сонохара в земле Синано. Странники рассказывают: ещё один безответственный монах сманил этого паренька из дому, а потом бросил в чужом краю; эти трое монахов, добрые, взялись помочь Мацуваке вернуться обратно. Здешние места они знают плохо и, заметив на склоне срезающих траву крестьян, хотят спросить у них дорогу.
Трава, которую те срезают, и есть зимний хвощ (или хвощ зимующий, Equisétum hyemále) - высокое растение, очень жёсткое, так что им можно полировать камень и металл. В стебле его столько кремнезёма, что если бросить этот хвощ в огонь, мякоть сгорит, а белый твёрдый остов останется. Из него же издавна добывают и лекарство, и яд, и оно стойко переживает самые жестокие холода. Неудивительно, что столь примечательное растение воспето в старинных стихах про эти места - и крестьяне поют странникам эти песни. «Далеко ли отсюда до деревни Фусэя?» - спрашивают путники. «Да нет, совсем близко, вон за лесом. Только лес это не простой - там растёт дерево-метла, хахакиги, которым славны здешние края. Издали глянешь - оно есть, подойдёшь ближе - исчезло. О нём тоже песни есть, и в “Повести о Гэндзи” это дерево поминается…» - говорит старый крестьянин, а потом приглашает странников заночевать в его хижине, а уж утром продолжить путь. Те соглашаются.
Вечером старик рассказывает свою грустную историю: «Был у меня сынок, да пропал, а уж такой был мальчик хороший, весёлый, способный, и играл, и пел, и танцевал! Как станет мне совсем тоскливо - накину на плечи его махонькую одёжку, спою, спляшу, как он когда-то - и отпустит ненадолго…» - «А как его звали?» - «Мацувака…» Монахи уже готовы обрадовать старика, но мальчик шепчет им: «Погодите!» А хозяин угощает гостей, потом и правда накидывает на плечи детское платье и пускается в медленный, плавный пляс, припевая песенку, любимую сыном.
Тут Мацувака не выдерживает, открывается отцу, все радуются, а старый крестьянин даёт обет по такому поводу перестроить свой дом в буддийскую кумирню.
Следующая серия - тоже про родителей и детей, но она будет поразнообразнее.