продолжаю рассказ про оленеводов
В тундре я убедилась, что миф и то, будто все оленеводы страдают алкоголизмом. Не пьют они там. Вот придут в город - на несколько дней, там - вполне возможно. Праздник Оленевода - это всегда пьянка, драка... А здесь... незачем. Да и некогда.
Вот те оленеводы, которых «оседлали», как эвенков, которых я видела на БАМе - да. Там я и правда встретила страшную картину. Особенно запомнилась деревня возле Северобайкальска, которую образцово-показательно построили для «местных» строители БАМа. Сами бамовцы жили в бараках десятилетиями, а тут - партия велела... Помню большие добротные дома, построенные приезжими «покорителями Сибири» для «малоразвитых» кочевников , и - почти неживых, глубоко больных людей. Трезвыми там я видела только маленьких детей да старушек. Некоторых. Они мне и рассказывали, как эта беда с ними произошла. Оленей у них отняли когда-то, создали «показательный» совхоз, кочевать и в чумах жить запретили. «Оседлали», как они говорят. Детей силой забрали в интернаты. Образовывать. Организовали даже какой то Университет - специально для Народов Севера. И сделали их глубоко несчастными. Я тогда долго говорила с бабушкой одной. Она сильно горевала. Дети ее спились совсем. «Зачем мне их дом, электричество это, мне надо чтоб олень был подо мной, да дети мои со мной, живые. А теперь...» В той деревне жила одна единственная трезвая семья, подвижников настоящих, учителей школьных. Глава того семейства решил спасти детей своего народа. Повел их в тайгу, стал учить заново оленей водить, рыбу ловить. Вот эти-то дети тех старушек и кормили. Всех. Как полагается в общинах традиционных - любой улов делился на всех. И грустно было на них смотреть, и трогательно... И стыдно как то. За нас. За дикарей городских. Из ложного превосходства готовых в асфальт закатать все, что еще есть живого и непохожего на наши потребительские стандарты.
А иногда - просто из-за денег. Тогда на БАМе я так и не сняла для "Взгляда" еще одну историю. Как убивают традиционную общину, которой досталась земля в пользование, богатая какими-то там еще месторождениями. Утром в деревню приезжала машина, из нее выгружали несколько ящиков водки, ставили посреди дороги и уезжали. И так каждый день. Скоро в этой деревне не должно было остаться живых. Ее просто уничтожали таким нехитрым способом. И месторождения после этого планировали разрабатывать. Уничтожая природу, как повсюду теперь. Как вырубаются леса Амазонки. Как... да чего перечислять то. Известно же все. И жутко. Как нас все еще земля носит. И долго ли...
Человек, который рассказал мне об этом, отказался нас туда везти. Сказал, что не хочет отвечать за то, что мы после такой съемки до города не доедем. "Это - тайга. Тут тебя никто не найдет. И меня с тобой."
И не доехали мы до той деревни тогда. Много уже времени прошло... А я все помню о ней. Живы ли еще ее жители? Вряд ли...
Вот те оленеводы, которых «оседлали», как эвенков, которых я видела на БАМе - да. Там я и правда встретила страшную картину. Особенно запомнилась деревня возле Северобайкальска, которую образцово-показательно построили для «местных» строители БАМа. Сами бамовцы жили в бараках десятилетиями, а тут - партия велела... Помню большие добротные дома, построенные приезжими «покорителями Сибири» для «малоразвитых» кочевников , и - почти неживых, глубоко больных людей. Трезвыми там я видела только маленьких детей да старушек. Некоторых. Они мне и рассказывали, как эта беда с ними произошла. Оленей у них отняли когда-то, создали «показательный» совхоз, кочевать и в чумах жить запретили. «Оседлали», как они говорят. Детей силой забрали в интернаты. Образовывать. Организовали даже какой то Университет - специально для Народов Севера. И сделали их глубоко несчастными. Я тогда долго говорила с бабушкой одной. Она сильно горевала. Дети ее спились совсем. «Зачем мне их дом, электричество это, мне надо чтоб олень был подо мной, да дети мои со мной, живые. А теперь...» В той деревне жила одна единственная трезвая семья, подвижников настоящих, учителей школьных. Глава того семейства решил спасти детей своего народа. Повел их в тайгу, стал учить заново оленей водить, рыбу ловить. Вот эти-то дети тех старушек и кормили. Всех. Как полагается в общинах традиционных - любой улов делился на всех. И грустно было на них смотреть, и трогательно... И стыдно как то. За нас. За дикарей городских. Из ложного превосходства готовых в асфальт закатать все, что еще есть живого и непохожего на наши потребительские стандарты.
А иногда - просто из-за денег. Тогда на БАМе я так и не сняла для "Взгляда" еще одну историю. Как убивают традиционную общину, которой досталась земля в пользование, богатая какими-то там еще месторождениями. Утром в деревню приезжала машина, из нее выгружали несколько ящиков водки, ставили посреди дороги и уезжали. И так каждый день. Скоро в этой деревне не должно было остаться живых. Ее просто уничтожали таким нехитрым способом. И месторождения после этого планировали разрабатывать. Уничтожая природу, как повсюду теперь. Как вырубаются леса Амазонки. Как... да чего перечислять то. Известно же все. И жутко. Как нас все еще земля носит. И долго ли...
Человек, который рассказал мне об этом, отказался нас туда везти. Сказал, что не хочет отвечать за то, что мы после такой съемки до города не доедем. "Это - тайга. Тут тебя никто не найдет. И меня с тобой."
И не доехали мы до той деревни тогда. Много уже времени прошло... А я все помню о ней. Живы ли еще ее жители? Вряд ли...