49. Все со всех сторон умоляли его скорее уйти от грозящего позора.
tunc uno quoque hinc inde instante ut quam primum se impendentibus contumeliis eriperet Он велел снять с него мерку и по ней вырыть у него на глазах могилу,
scrobem coram fieri imperauit dimensus ad corporis sui modulum,
componique simul,
si qua inuenirentur,
frusta marmoris собрать куски мрамора, какие найдутся, принести воды и дров, чтобы управиться с трупом.
et aquam simul ac ligna conferri curando mox cadaueri, При каждом приказании он всхлипывал и всё время повторял:
flens ad singula atque identidem dictitans: «Какой великий артист погибает!» '
qualis artifex pereo!' (2) Пока он медлил, Фаону скороход принёс письмо; выхватив письмо,
Inter moras perlatos a cursore Phaonti codicillos praeripuit он прочитал, что сенат объявил его врагом
legitque se hostem a senatu iudicatum и разыскивает, чтобы казнить по обычаю предков.
et quaeri,
ut puniatur more maiorum, Он спросил, что это за казнь;
interrogauitque quale id genus esset poenae;
et cum comperisset ему сказали, что преступника раздевают донага, голову зажимают колодкой, а по туловищу секут розгами до смерти.
nudi hominis ceruicem inseri furcae,
corpus uirgis ad necem caedi, В ужасе он схватил два кинжала, взятые с собою, попробовал остриё каждого, потом опять спрятал, оправдываясь,
conterritus duos pugiones,
quos secum extulerat,
arripuit temptataque utriusque acie rursus condidit,
causatus что роковой час ещё не наступил. “
nondum adesse fatalem horam.”
(4) То он уговаривал Спора начинать крик и плач,
ac modo Sporum hortabatur ut lamentari ac plangere inciperet, то просил,
modo orabat чтобы кто-нибудь примером помог ему встретить смерть,
ut se aliquis ad mortem capessendam exemplo iuuaret; то бранил себя за нерешительность такими словами:
interdum segnitiem suam his uerbis increpabat: «Живу я гнусно, позорно - '
uiuo deformiter,
turpiter - не к лицу Нерону, не к лицу -
οὐ πρέπει Νέρωνι,
οὐ πρέπει - нужно быть разумным в такое время -
νήφειν δεῖ ἐν τοῖς τοιούτοις -ну же, мужайся!»
ἄγε ἔγειρε σεαυτόν.' Уже приближались всадники, которым было поручено захватить его живым.
iamque equites appropinquabant,
quibus praeceptum erat ut uiuum eum adtraherent.
quod ut sensit,
trepidanter effatus: Заслышав их, он в трепете выговорил:
“
ἵππων μ᾽ ὠκυπόδων ἀμφὶ κτύπος οὔατα βάλλει”
Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает,
и с помощью своего советника по прошениям, Эпафродита, вонзил себе в горло меч.
ferrum iugulo adegit iuuante Epaphrodito a libellis.
Итак, Нерон перед смертью цитирует Гомера (Iliad. X.535). Цитата явно произнесена машинально, в горячке душевной агонии.
Можно задаться вопросом: «А отчего не Вергилия цитирует принцепс римского народа?» Ведь и у Вергилия найдётся вполне подходящий случаю стих (Aen. 8, 596):
quadrupedante putrem sonitu quatit ungula campum. -
- Четвероногим колотит копыто топотом рыхлое поле.
Можно высказать предположение: когда юный Луций Домиций «Меднобород» принялся за учение классиков (годам к 11-ти, например), протекло менее 70 лет с тех пор, как великий мантуанец упокоился в своей Партенопейской могиле... Иначе говоря, он ещё не успел стать классиком такого рода, чтобы у каждого римского школяра от зубов отскакивало «арма вирумкве кано».
Предположение довольно шаткое. У нас вот тоже - и семидесяти лет не прошло со смерти Пастернака, а ведь каждый почти подросток, метящий в цезари, сможет, пожалуй, наизусть прочитать:
В тот день всю тебя от гребёнок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.
Даже больше того! Вспомните - параграфом выше, у Светония мы только что прочитали:
Самых надёжных вольноотпущенников он отправил в Остию готовить корабли, а сам стал упрашивать преторианских трибунов и центурионов сопровождать его в бегстве. (2) Но те или уклонялись, или прямо отказывались, а один даже воскликнул: Так ли уж горестна смерть?..
“
Usque adeone mori miserum est?” Центурион (то есть старый, испытанный вояка, ему должно было быть не менее сорока уже лет) читает Цезарю наизусть - как раз полустих из Вергилия! (Aen. xii, 646)
Значит: мгновенно полюбили латиняне своего национального поэта-духовидца - мгновенно и навсегда. Закатилось солнце славы Энния, воссиял нам вечный Сын Мантуанский! И даже простые вояки знали его стихи назубок!
Но - опять же: вползла в голову змейка сомнения: так ли уж знали назубок? А не выдумывает ли часом наш Транквилл? Снова не выдумывает ли - ради театрального эффекту? Увлёкся Транквилл и подзабылл, что суровым воинам не положено знать наизусть стихов...
Но нет, не выдумывает на этот раз Светоний! В Риме поэзия окружена была - совершенно как в России до недавнего времени - нимбом сакральности. И этот нимб нёс и выковывал для неё весь народ (помним, да? Поэт и провидец - одно!)
Но Цезарь Нерон машинально, в минуту жизни страшную, минуту жизни смертную - цитирует именно Гомера. Цитирует своего кумира, с детства любимого поэта.
Так адмирал Колчак, ведомый на казнь, напевал старинный дворянский романс «Гори, гори моя звезда», так я в последнюю свою минуту буду в полубреду уже шептать:
...И ему казалась
Жизнь стихотвореньем, музыкой, пастелью,
Где, не грея, светит мировая слава,
Где ещё не скоро сменится метелью...
Но не это главное! Не это - то удивительное, что открылось мне третьего дня о Нероне! Сейчас я поведаю вам о самом главном!