О божественном Слове, побеждающем кривду [продолжение нашей беседы с мессиром G.]
М е с с и р G. Итак, подведём итоги: укусил детёныш грудь. А его за это хлыстом по губам?
(Укила Непиш молчит, поражённый степенью непонимания...)
А что касается Леонтьева, и горячечного его прочтения бледными юношами со взором горящим, которым так импонирует злобность его ума, есть одно очень взвешенное эссе Серг. Ник. Булгакова в сборнике «Тихие думы» (1918), ему посвящённое. В частности, на стр. 122-3 он задумывается, эстетична ли реакция. Думаю, эта книга есть на сайте эфирной страничке ImWerden.
(Укила Непиш по-прежнему хранит смущённое молчание...)
И последнее. Рано или поздно Вам, любезный друг, если Вы продолжите не на шутку увлекаться этой белокурой бестией Леонтьевым и прочими дневниками писателя Достоевского, придётся выбирать между ними и - Набоковым. Вот кто бьётся в эмпиреях за Вашу двойственную душу, и я держу все данные мне Богом кулачки, чтобы одолел светлый ангел. Будет бесконечно жаль, если Вы спустите свой талант на то, чтобы переплюнуть папашу Дугина.
У к и л а Н е п и ш (выйдя из оцепенения; постепенно оживляясь; в конце реплики взор его горит не бледнее взора чахоточного Белинского, умирающего с пламенной речью к русскому народу, признавая большое будущее за паровозами...) Прежде прочего хочу поблагодарить Вас за советы Ваши учтивейшие и попечительные о моей душе, не-по-лаодикейски горячей... Постараюсь ответить Вам как на духу - искренно, исповедально, как и следует беседовать со старшим братом во Христе и Аполлоне.
По поводу детёнышей, грызущих родительскую грудь - да Бог с ними! Хлестать их ногайкою - будто у меня дел других нет, забот и докук? Пусть их!.. Я только выразил своё отношение (эмоциональное) к такого рода господинчикам... А царевич, как известно, холопов своих нерадивых сам не сечёт - на то есть у него псари. У царевича другая главная забота - себя соблюсти от скверны. Ибо помню я слова, донесённые предшественником Вашим без малого две тысячи лет назад... (На острове Патмос то было...) ...
Quoniam servasti verbum patientiae meae, et ego te servabo ab hora tentationis, quae ventura est super orbem universum tentare habitantes in terra. Venio cito; tene quod habes, ut nemo accipiat coronam tuam.
("И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле. Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего".)
М е с с и р G. Хотите препоручить карательные функции профессионалам-костоломам, - а сами удовлетворитесь руководящими инструкциями, кого ломать? Так считывается ваша апология. «А царевич, как известно, холопов своих нерадивых сам не сечёт - на то есть у него псари».
(Укила на мгновенье снова замирает... Ему хочется сказать: «Вряд ли это Ваше замечание делает честь Вашей сметливости», - но, не желая обидеть друга, решает не парировать удар, а обратиться к следующему пункту.)
У к и л а Н е п и ш. Забавно, что у «белокурой бестии» (как Вы его аттестовали) Леонтьева - слегка раскосые татарские глаза. Ведь, подобно большинству отпрысков коренного русского дворянства (Набоковым вот, например), ведёт он счёт своим предкам из Орды! Впрочем, это я так, к слову...
Благодарю за учтивый совет читать отца Сергия Булгакова. Признаюсь Вам: примерно о ту же пору, когда я открыл сладконапевные писания Сирина, прочитал я и книгу Сергия Булгакова «Свет невечерний» (Москва: «Республика», 1994 год). И с огромным интересом, смею Вас заверить, прочитал! Особенно меня поразили размышления его об апофатическом богословии. Ныне я применяю эти знания к критике «Приглашения на казнь», повестишки некой Сириновой... Что же до Константина Николаевича Леонтьева... (кстати, признание моё о сумбурном ученичестве у Тютчева и Леонтьева - это, если помните, отсылка к стихотворению Георгия Владимировича Иванова «И Леонид под Фермопилами, конечно, умер и за них» - одному из пленительнейших во всей поэзии русской... Строчку о сумбурных учениках припомнил в личной беседе со мною один мой старший товарищ, поэт и переводчик милостью Божией, - вот я и воспользовался ею)... Так вот, что же касается до Леонтьева, то я вовсе не «продолжаю увлекаться» им. Я просто вспоминаю давнишние мои, ещё отроческие чтения. Да! Так случилось, что работу Леонтьева «Византизм и славянство» я прочитал куда ранее всех Набоковых и Булгаковых. Помнится, мне было лет одиннадцать тогда... В перерыве между «Князем Гавриилом» Эдуарда Борнхёэ и «Графом Робертом Парижским» сира Вальтера Скотта прочитал я «Византизм и славянство» (Москва: «Книга», 1990 год) - и на всю жизнь поразил меня этот автор красочностью мысли и слога! До сих пор ведь я почти наизусть могу Вам повторить тот прекрасный пассаж про красавца-Александра «в пернатом шлеме» и «благодушествующего» буржуа! Словом, Леонтьев - это не «продолжение увлечения». Это, скорее, - первая любовь.
И - «тебя, как первую любовь...» (ну и так далее, Вы не менее моего цените этого поэта).
// А что (напомню Вам) у Иоанна Богослова говорит Господь Ангелу Эфесской церкви?
ἀλλὰ ἔχω κατὰ σοῦ ὅτι τὴν ἀγάπην σου τὴν πρώτην ἀφῆκες. μνημόνευε οὖν πόθεν πέπτωκας καὶ μετανόησον καὶ τὰ πρῶτα ἔργα ποίησον εἰ δὲ μή ἔρχομαί σοι καὶ κινήσω τὴν λυχνίαν σου ἐκ τοῦ τόπου αὐτῆς ἐὰν μὴ μετανοήσῃς
Sed habeo adversus te quod caritatem tuam primam reliquisti. Memor esto itaque unde excideris, et age paenitentiam et prima opera fac; sin autem, venio tibi et movebo candelabrum tuum de loco suo, nisi paenitentiam egeris.
Но и́мамъ на тя́, я́ко ЛЮБОВЬ ТВОЮ ПЕРВУЮ [выделено мною - У.Н.] оста́вилъ еси́. Помяни́ у́бо, отку́ду спа́лъ еси́, и пока́йся, и пе́рвая дѣла́ сотвори́: а́ще же ни́, гряду́ тебѣ́ ско́ро и дви́гну свѣти́лникъ тво́й от мѣ́ста своего́, а́ще не пока́ешися.
Итак, о братие, да не оставим никогда первую любовь свою! //
М е с с и р G. Про «холопов». Те, кто имеет мужество на смелое слово против «царевича» - отнюдь не холоп: холоп как раз тот, кто и в мыслях не дерзит - кусаться и отстаивать свою свободу.
У к и л а Н е п и ш. Да видите же: они гордо бьют себя в грудь - мол, мы за свободу и прочее, но на деле же - они холопы, самые что ни на есть клоповоняющие провонявшие своими местечками холопы. Ибо они презрели подлинную свободу (ту самую святую внутреннюю свободу, которую возвестил нам всем наш русский лучезарнейший бог - Александр Сергеевич Пушкин - в стихах «Каменноостровского цикла»), а они-то все, по слову того же нашего бога - «рабы минутного, поклонники успеха»... (и далее см. по тексту).
Вот вы говорите: надо выбирать - или Дугин, или Набоков. А истинная свобода, как мне представляется, как раз и состоит в том, чтобы самому, без оглядки на социальные «правила поведения», на присяжные авторитеты и прочие тусовочные «ком-иль-фо» - самому для себя выбирать собеседников в веках - дорогою свободной идти туда, куда влечёт тебя свободный ум (опять Пушкин!), совместить в себе и Афины, и Иерусалим.
(На этот раз мессир G. замирает, не находясь, что ответить. Укила Непиш же продолжает:)
Ну и последнее. Вы знаете, когда в начале 90-х годов моё Отечество погружалось в пучину тысячи скверн, когда сверстники мои (такие же как и я русские мальчики карамазовской иль версиловской складки) зачитывались «Абсолютной империей» Александра Гелиевича Дугина, я, многогрешный, читал Ронсара.
Да, Отечество моё гибло, а я читал Ронсара! Ибо для меня о ту пору важно было приобщиться к классической европейской культуре - «питающей матери» русской культуры. Только так, через Европу в её классическом, антично-христианском преломлении, и можно пестовать нам и отечественную культуру. Ныне же Отечество моё воспрянуло и взбодрилось. Но мир - мир-то! - оскудел и порос тернием. Думаю, ныне настало и для меня время отложить Ронсара и приняться за Дугина. (Благо же, как говорят, пишет он хорошо, а для нас, людей, избранных Аполлоном, хороший слог есть основное... вернее, е д и н с т в е н н о е мерило хорошего ума).
Что же до Сирина... Да, бесспорно, слог его тоже хорош. Но местами (всё яснее ныне я это вижу) не столь хорош, как представлялось мне в пылком юношестве... Не случайно же величайший русский поэт 20-го столетия (я говорю, разумеется, о всё том же Георгии Владимировиче Иванове) до конца жизни терпеть не мог этого Сирина (смотрите, например, письма Иванова к литературоведу Маркову)! Значит, было за что и не любить.
Впрочем, я-то его по-прежнему люблю! Я их всех люблю - и Пушкина, и Гоголя, и Достоевского (три главных божества русской литературы), и Сирина вот тоже... Мы все (не так ли, о мой тончайший брате?) по-прежнему их любим - любовью нежнейшей, трепетнейшей... Ибо правит этой любовью Оно - БОЖЕСТВЕННОЕ СЛОВО.