Паустовский К.Г. Томик Пушкина ч. 1
Паустовский К.Г.
Томик Пушкина
На выступе дома, под венецианским окном, пожилой букинист разложил свои книги и гравюры, изображающие старинные корабли и седых адмиралов.
Окно закрыто. Ветер перелистывает страницы книг. Тени от акаций перебегают по тротуару.
Букинист сидит на табурете и,
надев очки, читает толстую растрепанную книгу.
К букинисту подходит низенький усатый старик - дядя Федя. Он в матросском тельнике под рваным пиджаком. Через плечо у него перекинута на ремне винтовка. Дядя Федя держит двумя руками кепку, наполненную чем-то тяжелым.
- Вот! - говорит он и встряхивает кепку. - Угощайся, Стёпа. Сладкая одесская абрикоса.
Букинист засовывает руку в кепку и отдергивает её. Дядя Федя смеется и высыпает из кепки к ногам букиниста кучу острых осколков.
Имеешь богатый выбор, Стёпа, - говорит он. - Тут и наши, и немецкие, и румынские. А то, я замечаю, свежак задул с моря и покалечит все твои книги. Только, будь другом, положи на Пушкина осколок нашего зенитного снаряда. А на другие книги вали что хочешь, потому что до других книг я равнодушный.
Дурень ты, Федя, - говорит букинист и начинает класть осколки на раскрытые книги. Ветер тотчас перестает переворачивать страницы. - Хоть ты и тертый боцман и помнишь восстание на «Потемкине», а все равно - дурень.
Дядя Федя не успевает ответить. Вой сирен. Удары зениток. Букинист и дядя Федя прижимаются к стене и смотрят вверх. С тяжелым гулом идут немецкие самолёты.
Венецианское окно распахивается. В нем появляется обрюзгший небритый старик. Рубаха у него, подтяжки висят сзади. Старик высовывается из окна, сердито смотрит на самолёты и говорит сварливым голосом:
Что? Опять! Каждый час эти босяцкие штуки!
Дядя Федя снимает кепку и почтительно кланяется раздражительному старику:
- Доброго здоровья, товарищ Файнштейн. Как спали?
Свист. Все наклоняются. Взрыв поблизости.
- Не угадал, - говорит дядя Федя. Целил в будку для зельтерской, а попал, видать, в гальюн на портовом спуске.
- Ты бы помолчал, Федя, - говорит букинист.
- Я сейчас в карауле стоял на Пересыпи, так я шесть часов молчал, как тумба, - отвечает дядя Федя. - Эх - хе - хе, нету, видать, у вас пациентов Файнштейн!
- Какие сейчас пациенты у зубного врача, я вас спрашиваю! - сердится Файнштейн. - Только идиот...
Свист. Все наклоняются. Взрыв.
- ... только идиот, - продолжает Файнштейн, - захочет пломбировать зубы при такой ситуации. И какой чудак, говоря мягко, будет покупать при этой же ситуации ваши книги, уважаемый Степан Петрович?
- Ну, нет, - возражает дядя Федя. - Который настоящий боец, тот любимую книгу сбережет до последнего часа.
К книжному развалу подбегает высокая девушка. Ветер треплет её волосы.
- Здравствуйте, Степан Петрович, - приветливо говорит она букинисту, берет томик Пушкина и начинает торопливо перелистывать его.
Свист. Все наклоняются. Взрыв, но уже отдаленный.
- Страница шестьдесят седьмая! - кричит девушке букинист. - Вы помните? Или вы забыли?
- Помню, - отвечает девушка, находит шестьдесят седьмую страницу и незаметно достаёт из книги вложенную туда записку. Читает её застенчиво и радостно.
- Спасибо, Степан Петрович, - говорит она, смутившись до слёз. - Я тороплюсь к себе на радио. Прощайте.
Девушка быстро прячет в книгу взамен взятой записки запечатанный конверт и уходит. Оборачивается и говорит умоляющим голосом:
Только не продайте по ошибке эту книгу, Степан Петрович. Слышите?
Вы мне уже пять раз об этом говорили, - ворчливо отвечает букинист.
Девушка убегает.
Ну, дела! - вздыхает дядя Федя. - Теперь, надо думать, вскорости сюда заскочит за эти письмом молодой лейтенант со сторожевого катера. Устроили себе из Пушкина почтовый ящик! А почему? Потому что осада и свидеться им никак не фартит.
Откуда ты всё это знаешь? - спрашивает букинист.
А ты, своим порядком, знаешь, что такое боцманский глаз? - спрашивает дядя Федя. - И чтоб ему, этому глазу, не увидеть, какая с твоим Пушкиным заварилась история?
Ты бы помолчал, Федя, - просит букинист.
В могиле я помолчу.
И я, знаете, тоже смотрю из окна и кое-что замечаю, - говорит Файнштейн. - У него, я вам скажу, совсем неплохой вкус, у этого молодого лейтенанта.
Файнштейн закрывает окно и задергивает его занавеской.
По тротуару проходят вооруженные краснофлотцы в касках, с гранатами у пояса. Двое из них останавливаются около букиниста и рассматривают книги.
На Фонтане фронт держите?
А хотя бы и на Фонтане, - отвечает высокий краснофлотец с дыней в руке.
На трамвае на фронт ездите?
Очень свободно, что и на трамвае.
Удобство, - замечает дядя Федя. - Ни в одном городе бойцы на трамвае на фронт в окопы не ездят, только у нас в Одессе. Наш город знаменитый, веселый город. А отвечать ты мне должен без всяких фиглей-миглей, без всяких «хотя». Отвечать должен по форме и с уважением. Ты, видать, морячок, еще серый, а я - бывший боцман сверхсрочной службы Ковальчук.
Приятно познакомиться.
Я с Матюшенкой за руку держался, и сам советский адмирал Жуков в случае чего всегда призывает меня к себе и спрашивает: « Ты как, дядя Федя, располагаешь: соответствует это моё мероприятие духу нашего доблестного флота или не очень оно ему соответствует?»
Ну уж это конечно, - насмешливо говорит высокий краснофлотец. - Адмирал без вас как без головы. Это уж точно.
Эх ты, - с досадой говорит дядя Федя. - Салага - и есть салага. Если бы не геройство твоё да не то, что ты, видать, справный боец, сказал бы я тебе крепкое приморское слово.
А вы скажите, папаша, - с наигранной ласковостью отвечает краснофлотец. - Я не обижусь. Я к старикам имею снисхождение.
Нужно мне твое снисхождение, как кошке поклон, - сердится дядя Федя.
Пока дядя Федя препирается с высоким краснофлотцем, второй, низенький, краснофлотец берет с развала томик Пушкина и перелистывает его. Букинист, занятый ссорой, не замечает этого.
- Сколько стоит Пушкин? - спрашивает низенький краснофлотец, но букинист не отвечает.
Дядя Федя и высокий краснофлотец смотрят друг на друга и качают головами.
- Эх ты! Шваброй тебя мало тёрли.
- Эх вы, папаша!
К книжному развалу быстро подходит молодой моряк-лейтенант. Файнштейн отодвигает занавеску и смотрит через стекло на лейтенанта.
Что здесь у вас происходит? - спрашивает лейтенант.
Да, так... ничего... - уклончиво отвечает дядя Федя. - Разговор про то да про сё. Обыкновенный разговор.
Лейтенант улыбается, ищет на развале какую-то книгу и не на ходит.
Я помню, что у вас был томик Пушкина, - смущенно говорит лейтенант. - Неужели продали?
Не может этого быть! - встревоженно отвечает букинист, встаёт, роется в книгах и замечает томик Пушкина в руках у краснофлотца. Отбирает у него книжку и строго говорит:
Эта книга не продажная, молодой человек. Хотите стихи - так возьмите Багрицкого. Тоже был хороший поэт.
Багрицкого я насквозь знаю, - отвечает краснофлотец. - Эх, все равно, давайте!
Резкий звонок трамвая. Низенький торопливо расплачивается, и оба краснофлотца бегут по тротуару к трамваю.
Дядя Федя бросается вслед за высоким краснофлотцем.
Стой! - кричит он. - Стой, браток!
Краснофлотец останавливается. Дядя Федя протягивает ему руку.
Старайся, салажонок, чтобы черноморцы тебя не стыдились. Вертайся здоровый.
Трамвай отходит. На нем гроздьями висят вооруженные люди. Дядя Федя возвращается.
Букинист протягивает лейтенанту томик Пушкина и таинственно говорит:
Шестьдесят седьмая страница. Самую малость опоздали, товарищ лейтенант.
Лейтенант смущенно кивает, раскрывает книгу и достаёт конверт. Прячет письмо в карман кителя. Дядя Федя подходит к лейтенанту и просительно снимает шапку.
Уважьте старого боцмана, товарищ лейтенант.
А что?
Возьмите добровольцем на катер. Тридцать лет плавал, засолился, как тарань. Не береговой я, товарищ лейтенант.
Я поговорю с командиром соединения. Завтра я буду здесь к вечеру и дам вам ответ. Я думаю, что он согласится.
Рад стараться, товарищ лейтенант.
Сколько вам лет?
Шестьдесят, а может и все шестьдесят три...
Многовато, - говорит лейтенант, - трудно придется, боцман. Завтра мы идем на рискованное дело. От него будет зависеть судьба сотен наших моряков.
На лиман подадимся? - хитро спрашивает дядя Федя и подмигивает лейтенанту.
Узнаете.
Виноват, товарищ лейтенант.
Лейтенант козыряет и уходит.
За лиманом немцы окружили наших морячков, - таинственно говорит дядя Федя. - Это мне известно. И такая у меня думка, что пойдем мы их выручать. Эх, Стёпа, давно у меня палуба не качалась под ногами!
Файнштейн открывает окно, высовывается.
Я, знаете, говорит, - говорит он. удивляюсь на современную молодёжь. Книгу за пазуху - и в бой. Мне это начинает нравиться. Т еще я вам скажу: всё-таки неплохой вкус у этой милой девушки. Что это? Опять?
Нарастающий свист. Файнштейн прячется, захлопывает окно. Тяжкий взрыв. Сыплются стекла. Мимо букиниста бегут санитары со свернутыми носилками.
Дальнобойный, - говорит дядя Федя. - За углом рванул, гад. Ты бы, Стёпа, закрыл свою лавочку.
Что ты, Федя! - пугается букинист. - Сам видишь, что иному бойцу книга нужна, как письмо от невесты. А ты говоришь - закрыть. Что ты, Федя!
Дядя Федя не отвечает. Он пятится к стене и стаскивает с головы кепку. Мимо окон санитары проносят носилки. На них лежит светловолосая девушка.
Она! - говорит дядя Федя, бросается к санитарам и хватает одного из них за руку. - Раненая? - спрашивает он быстрым шепотом.
Нет, не раненая, - отвечает санитар. - Убитая.
Убитая, - тихо повторяет дядя Федя и смотрит на букиниста. - Значит, она была здесь поблизости, Стёпа?
Букинист сидит, сгорбившись, и не отвечает.
Степа, ты слышишь, Степа?
Дядя Федя бросает кепку на тротуар.
Не смотрел бы я ни на это море, ни на солнце, Степа. Любила, значит, девушка - и нет её. Как ветром сдуло, Стёпа.
Букинист судорожно начинает поправлять галстук. Руки у него трясутся.
А лейтенант? - кричит дядя Федя. - Что же будет с человеком, Степа?
Ничего я не знаю, Федя, - бормочет букинист и никак не может поправить галстук. - Ты бы немного помолчал.
Пошли до Файнштейна, - решительно говорит дядя Федя и стучит винтовкой в окно. - Пошли посоветуемся.
***
Комната Файнштейна. Файнштейн сидит на кровати, уставившись в пол. Букинист стоит, сгорбившись, у стола. Дядя Федя ходит по комнате и делает множество движений, выдающих его растерянность, - переворачивает пустой стакан на столе вверх дном, обрывает листья у фикуса, зажигает и гасит спички.
Плохой выбор у смерти, я вам скажу, - говорит Файнштейн. - Вот сидит старый зубной врач без пациентов. Так осколок летит как раз мимо него и убивает красивую девушку. Вы знаете, на что она была похожа? На ветку с цветами, забрызганную росой. Да. Так сказал один наш одесский писатель о любимой женщине. Только я забыл фамилию этого писателя, дай ему бог жить и жить. Он-таки неплохо сказал.
Что же делать? - спрашивает букинист. - Завтра вечером придет лейтенант, а на странице шестьдесят седьмой будет пусто. Что я ему скажу? Что я ему сказать, когда у меня руки трясутся.
Узнает лейтенант, - говорит дядя Федя, - душа у него ссохнет. Какой с него тогда будет командир? Ослабнуть может человек. - Дядя Федя стучит прикладом о пол. - И пойдет он на рискованное дело с разворошенным сердцем, и очень свободно, что проиграет он это дело и через то погибнут сотни морячков. Не могу я этого допустить.
Вы безответственно шумите! - говорит Файнштейн. - Оно так и будет, как вы предсказали. Закон жизни. И вы ничего не сможете сделать.
Я, прямо сказать, много врал, - тихо говорит дядя Федя. - отпираться не буду. Понятно, без надобности врал, только для интереса. А теперь пришло время, чтобы соврать мне еще раз для спасения морячков и для доблестной нашей победы.
И чего вы только хотите? - спрашивает Файнштейн. - Я не понимаю.
А хочу я, дорогой товарищ Файнштейн, чтобы написали мы письмо от этой девушки, как от живой, тому лейтенанту. Письмо про большую её любовь. И заложили в Пушкина на шестьдесят седьмую страницу. Придет он завтра, прочтет и пойдёт в бой со светлым сердцем. И победит, безусловно. А потом судите меня за обман военным трибуналом. Я - весь тут. Я ответ буду нести перед всей Одессой. И оправдает меня трибунал, и лейтенант простит, и она бы простила, если бы могла про это знать. Сказала бы: » Спасибо вам за это, дядя Федя».
Голос дяди Феди дрожит.
А знаете, - говорит Файнштейн, - вы-таки молодец, товарищ Ковальчук.
Совсем ты не дурень, Федор, - соглашается букинист.
Так давайте писать. Берите ручку, бумагу.