Страница 13б
В коридоре здания суда пахло лакированным деревом, старым ковром и бумагой, но ко всему этому Татьяна Ивановна давно принюхалась и запаха не замечала. У неё только что закончилось последнее заседание, а их сегодня было двенадцать - на выходных опять подвезли политических. И это только понедельник.
Татьяна Ивановна вошла в свой кабинет. В зеркале на пару мгновений отразились: чёрная мантия, бледное лицо, прямые тёмные волосы, которые не мешало бы помыть. Сняла мантию и села за стол.
- Протоколы дай, - сказала она секретарю, высокой русоволосой девице, похожей на цаплю.
Секретарь её страшно раздражала: она записывала каждое слово на суде, даже очередной ляп участкового Иванова И.И., который играл свидетеля на всех двенадцати заседаниях, но свою роль выучил плохо и даже заранее напечатанный листик с показаниями ему не помогал. Как не помогала ему и балаклава - он всё трясся, что политический его узнает и натягивал балаклаву так, что сам ничего не видел.
Татьяна Ивановна втайне радовалась, что к ней присылают только административных. С этими всё просто: всем по пятнадцать суток, мамашам с маленькими детьми - штраф, да побольше, чтоб в следующий раз хорошо подумали, прежде чем флагами на улицах махать.
Цапля положила перед ней протоколы.
- Сколько? - сухо спросила Татьяна Ивановна.
- Сорок пять за сегодня, - пропела секретарь.
Сука, это ведь не ей прилетит в случае чего.
Секретарь спокойно достала из шкафа пальто, собираясь домой. В эту минуту Татьяна Ивановна ненавидела её всей душой, но так и не придумала, какую сказать гадость. Решила, что при случае заглянет в секретаршин телефон и сфотографирует телеграм-каналы, на которые та подписана. Давно пора было её проверить.
Сама она принялась делить протоколы на две стопки. Исправлять нужно было те, где политический сумел протащить на заседание адвоката. Адвокаты бесили Татьяну Ивановну ещё больше, чем секретарша: в дни судов эти очкарики беспрестанно роились в здании, курсируя между канцелярией и курилкой и требуя ознакомиться с материалами дела (как будто это что-то меняло). Они затягивали заседания своими вопросами, придирались к процессуальным недочётам и подбивали обвиняемых рассказывать сказки про побои во время задержания. Приходилось даже давать не 15, а 13 суток тем, кто был без адвоката, чтобы хоть как-то поощрять его отсутствие.
На последнем протоколе (злая жена политического все пятнадцать минут не сводила с неё волчьих глаз, вот из-за таких и приходится ездить на такси до самого подъезда) жгло в глазах, словно кто-то втёр в них песок. Люминесцентная лампа напряжённо гудела, пока Татьяна Ивановна вклеивала в протокол дополнительную страницу под номером 13б: этот метод исправления ошибок она изобрела сама, и чувствовала что-то вроде гордости.
Доклеив страницу, она испытала облегчение и успокоение. Быстро оделась, на выходе кивнула дежурному в погонах, радуясь в душе, что не она одна сегодня тут торчит допоздна. Такси приехало быстро.
У своего подъезда жадно курила, стала так, чтобы сын, если выглянет из окна, не увидел её с сигаретой. После долгого перерыва никотин заставил тело немного обмякнуть и поплыть.
Дома муж, как обычно, что-то смотрел на Ютубе (пока она открывала дверь, показалось, что он быстро переключил ролик), а сын заперся в комнате. Не переодеваясь, она разогрела себе холодные макароны и съела их под гудение холодильника на кухне, тупо листая ленту «Вконтакте». Потом дёрнулась в прихожую к сумке, что-то начала искать и не нашла. Закончилось снотворное. Придётся идти в аптеку.
Она снова оделась, сказала мужу, что сбегает за прокладками и вышла, думая о том, что сможет ещё разок покурить.
Сын лет десяти, такой же темноволосый и бледный, как она, весь вечер рубился в какую-то стрелялку на ноутбуке, напряжённо моргая покрасневшими глазами. В начале одиннадцатого мать заглянула в комнату и спросила, сделал ли уроки, он внутренне сжался, боясь, что его сейчас проверят, но она только приказала ложиться спать и закрыла дверь.
Через какое-то время мальчик оторвал один наушник от уха, прислушался. В квартире было тихо, родители спали. Тогда он вытащил из-под кровати кусок наждачной бумаги, бинт и бутылку водки, найденную у отца в машине. Снял джемпер и подошёл к настольной лампе, чтобы рассмотреть руку. На руке запёкшейся сукровицей читалась надпись. Одноклассники выловили его после уроков, он вырывался и пытался объяснить, что мама никого не убивает, она всего лишь даёт сутки, но они разозлились ещё больше, кто-то вытащил транспортир и острым концом корявыми детскими буквами нацарапал: «сын убийцы».
После того, как он всё сделал (теперь рана будет заживать недели две, хотя надпись затянулась бы за три дня), долго не мог уснуть из-за боли и плакал. Когда, наконец, провалился в сон, увидел уже знакомый кошмар: на него медленно надвигается большое окно, из которого льётся невыносимый белый свет.
*
*
*
Темы:
медленное окно от chudaaa
Страшнее всего чужая обычная жизнь от kattrend
Достаточно близко к тексту от varjanis
Мне очень сложно воспринимать этот текст со стороны и я очень смущена его появлением здесь (а он просился именно сюда). Поэтому воспользуюсь возможностью и прошу у партнёра по хопу benadamina отзыв.
Татьяна Ивановна вошла в свой кабинет. В зеркале на пару мгновений отразились: чёрная мантия, бледное лицо, прямые тёмные волосы, которые не мешало бы помыть. Сняла мантию и села за стол.
- Протоколы дай, - сказала она секретарю, высокой русоволосой девице, похожей на цаплю.
Секретарь её страшно раздражала: она записывала каждое слово на суде, даже очередной ляп участкового Иванова И.И., который играл свидетеля на всех двенадцати заседаниях, но свою роль выучил плохо и даже заранее напечатанный листик с показаниями ему не помогал. Как не помогала ему и балаклава - он всё трясся, что политический его узнает и натягивал балаклаву так, что сам ничего не видел.
Татьяна Ивановна втайне радовалась, что к ней присылают только административных. С этими всё просто: всем по пятнадцать суток, мамашам с маленькими детьми - штраф, да побольше, чтоб в следующий раз хорошо подумали, прежде чем флагами на улицах махать.
Цапля положила перед ней протоколы.
- Сколько? - сухо спросила Татьяна Ивановна.
- Сорок пять за сегодня, - пропела секретарь.
Сука, это ведь не ей прилетит в случае чего.
Секретарь спокойно достала из шкафа пальто, собираясь домой. В эту минуту Татьяна Ивановна ненавидела её всей душой, но так и не придумала, какую сказать гадость. Решила, что при случае заглянет в секретаршин телефон и сфотографирует телеграм-каналы, на которые та подписана. Давно пора было её проверить.
Сама она принялась делить протоколы на две стопки. Исправлять нужно было те, где политический сумел протащить на заседание адвоката. Адвокаты бесили Татьяну Ивановну ещё больше, чем секретарша: в дни судов эти очкарики беспрестанно роились в здании, курсируя между канцелярией и курилкой и требуя ознакомиться с материалами дела (как будто это что-то меняло). Они затягивали заседания своими вопросами, придирались к процессуальным недочётам и подбивали обвиняемых рассказывать сказки про побои во время задержания. Приходилось даже давать не 15, а 13 суток тем, кто был без адвоката, чтобы хоть как-то поощрять его отсутствие.
На последнем протоколе (злая жена политического все пятнадцать минут не сводила с неё волчьих глаз, вот из-за таких и приходится ездить на такси до самого подъезда) жгло в глазах, словно кто-то втёр в них песок. Люминесцентная лампа напряжённо гудела, пока Татьяна Ивановна вклеивала в протокол дополнительную страницу под номером 13б: этот метод исправления ошибок она изобрела сама, и чувствовала что-то вроде гордости.
Доклеив страницу, она испытала облегчение и успокоение. Быстро оделась, на выходе кивнула дежурному в погонах, радуясь в душе, что не она одна сегодня тут торчит допоздна. Такси приехало быстро.
У своего подъезда жадно курила, стала так, чтобы сын, если выглянет из окна, не увидел её с сигаретой. После долгого перерыва никотин заставил тело немного обмякнуть и поплыть.
Дома муж, как обычно, что-то смотрел на Ютубе (пока она открывала дверь, показалось, что он быстро переключил ролик), а сын заперся в комнате. Не переодеваясь, она разогрела себе холодные макароны и съела их под гудение холодильника на кухне, тупо листая ленту «Вконтакте». Потом дёрнулась в прихожую к сумке, что-то начала искать и не нашла. Закончилось снотворное. Придётся идти в аптеку.
Она снова оделась, сказала мужу, что сбегает за прокладками и вышла, думая о том, что сможет ещё разок покурить.
Сын лет десяти, такой же темноволосый и бледный, как она, весь вечер рубился в какую-то стрелялку на ноутбуке, напряжённо моргая покрасневшими глазами. В начале одиннадцатого мать заглянула в комнату и спросила, сделал ли уроки, он внутренне сжался, боясь, что его сейчас проверят, но она только приказала ложиться спать и закрыла дверь.
Через какое-то время мальчик оторвал один наушник от уха, прислушался. В квартире было тихо, родители спали. Тогда он вытащил из-под кровати кусок наждачной бумаги, бинт и бутылку водки, найденную у отца в машине. Снял джемпер и подошёл к настольной лампе, чтобы рассмотреть руку. На руке запёкшейся сукровицей читалась надпись. Одноклассники выловили его после уроков, он вырывался и пытался объяснить, что мама никого не убивает, она всего лишь даёт сутки, но они разозлились ещё больше, кто-то вытащил транспортир и острым концом корявыми детскими буквами нацарапал: «сын убийцы».
После того, как он всё сделал (теперь рана будет заживать недели две, хотя надпись затянулась бы за три дня), долго не мог уснуть из-за боли и плакал. Когда, наконец, провалился в сон, увидел уже знакомый кошмар: на него медленно надвигается большое окно, из которого льётся невыносимый белый свет.
*
*
*
Темы:
медленное окно от chudaaa
Страшнее всего чужая обычная жизнь от kattrend
Достаточно близко к тексту от varjanis
Мне очень сложно воспринимать этот текст со стороны и я очень смущена его появлением здесь (а он просился именно сюда). Поэтому воспользуюсь возможностью и прошу у партнёра по хопу benadamina отзыв.