"Девочка-девочка..." Окончание

[mareicheva]

Начало тут - http://txt-me.livejournal.com/427679.html
Болела Нина еще долго, а когда ее наконец выпустили, жить молодым было негде.
С прежней квартиры они вылетели с треском: хозяйка и слышать не хотела о том, чтобы пустить их обратно. «Мне не нужны скандалы с полицией», - твердо сказала она и закрыла дверь. Никакие уговоры не помогли.
Стаса на работе оставили, хотя он боялся, что уволят. А вот Нина работать не могла еще долго. Родных у нее не было, кроме сестры где-то за границей, та даже не позвонила ни разу. Друзья нашли ей подработку - переводить рекламу для какого-то сайта. Платили мало.
Они поселились у тети Ани, в бывшей Стасовой комнате и волей-неволей им пришлось соблюдать наши правила хорошего вкуса. Никаких желтых штор и пестрых ковров - все сдержанно, аккуратно и бесцветно.
Но в Нине, похоже, сидел какой-то цветной чертик. Она не спорила со свекровью, не пыталась навести свои порядки даже в их со Стасом комнатушке, но что-то менялось. Повседневная посуда стала разноцветной. В прихожей появилась новая лампа. А когда мы все собрались на тети Анин день рождения, то с удивлением увидели, что диван застелен не привычным покрывалом цвета топленого молока, а новым, брусничным. Цветы на подоконнике переселились в вазоны того же оттенка.
- Ох, Анна… - сказала бабушка с мягкой укоризной.
- Скучно стало, - беззаботно отозвалась тетя Аня, - а ведь неплохо получилось, правда?
- Дело вкуса, - пожала бабушка плечами, - только не переусердствуй.
Недели через полторы мы столкнулись с бабушкой в магазине и она устроила мне выволочку.
Я собиралась купить перчатки. Пальто, сапоги, или еще какие-то дорогие вещи я выбирала с мамой - она придирчиво осматривала все швы, заставляла меня примерить две-три модели и только после этого доставала карту. Но мелочи - колготки, свитер, перчатки, - я могла купить и сама, на это мне деньги давали.
Перчатки были красные.
Они ни к чему не подходили, купи я их, пришлось бы покупать еще и шапку, шарф, хорошо, если не куртку… но до чего ж они были хороши! Мягкие, тонкие, они словно сами хотели надеться мне на руки, согреть их, защищая от зимы и тусклого ноября. И я уже шагнула к кассе, когда над ухом раздалось:
- Надеюсь, ты не собираешься это покупать?
- Что?
Бабушка морщилась, словно я держала в руках дохлую крысу, или давленную жабу. Она была как всегда великолепна - серое пальто, светлый шарф, седина чуть подсинена - так, чтобы казалась белоснежной. Я представить себе не могла, что привело бабушку в недорогой магазин. Ну разве что, кроме желания проследить за мной и наставить на путь истинный.
Оказалось, я угадала.
- Ты уже не маленькая девочка, - говорила бабушка, - пора думать о стиле, об элегантности. Черный не бери, но вот маренго - вполне. И заметь, маренговые перчатки выглядят дороже…
- Ба! - решилась я, - а ты не можешь представить, что я именно думаю о стиле. О моем стиле! И он будет вот такой! - потрясла я перчатками, - мне что, сто лет, что ли, что я должна одеваться во что-то серенькое с чем-то черненьким?
- Тих-хо! - осадила меня бабушка, - на тебя оглядываются.
- И пусть! Черт подери, я - подросток! Я и должна одеваться как попугай! Волосы красить! Уши дырявить! Это мои уши! Мои руки! Мои перчатки, в конце концов!
- Ты ведешь себя просто безобразно…
- Я вот сейчас пойду и куплю себе эти перчатки. И буду носить!
- Только не красные!
Я хотела было торжествующе воскликнуть, что именно красные и куплю, но осеклась. Где-то я это уже слышала.
«Только не желтые!»
- Ба… - я сбавила тон, - но почему…
- Это вульгарно.
- А шторы? - взвилась я, - шторы нельзя желтые, перчатки - красные. Ботинки фиолетовые можно? Оранжевые штаны? Простыни в клеточку? Панамку в цветочек? Что можно-то?
- Все! - невозмутимо ответила бабушка, - все что угодно. Законом не запрещено. А чувство цвета… оно либо есть, либо его нет.
- Какое чувство? - я вдруг устала, - откуда оно у меня возьмется? Вы в детском саду меня одевали как «девочку со спичками» какую-нибудь - то в черное, то в серое. Зато натуральные ткани…
- Будь сдержана в выборе, - посоветовала бабушка, - тогда не ошибешься. Но ты уже выросла. Покупай какие хочешь. Только не красные.
- Почему?…
- Только не красные, - повторила она таким твердым и холодным тоном, что спорить с ней расхотелось. Да и перчатки уже были не так желанны. Я решила подождать - все равно еще тепло. Успею еще купить.
Назавтра меня вдруг вызвонил Стас. Я вспомнить-то не могла, когда он звонил именно мне, не брал трубку у тети Ани, или бабушки, чтоб поздравить с днем рождения, а именно сам и именно на мой номер. Я и тому, что у него мой номер, оказывается, есть, очень удивилась.
- Есть разговор, - коротко бросил он, - не телефонный.
Будь он мне ровесником, я б решила, что меня собираются бить.
Встретились мы у них дома. Тети Ани еще не было, поэтому мы могли спокойно поговорить втроем. Почему Стас оказался дома так рано, не знаю. То ли взял отгул, то ли отпросился пораньше.
- Жанна, - начал Стас, - ты кому-нибудь говорила про больницу?
- Что именно? - не поняла я.
- Ну помнишь, ты сидела у Нины, когда я к ней в первый раз пришел?
Я с большим трудом поняла, чего они от меня хотят. Что будто бы шторы Нину с подоконника столкнули и еще задушить пытались? Помнить я это помнила - вспомнила, правильнее сказать. Потому что забыла практически сразу. Мало ли что человек, который так головой ударился, ляпнуть может. И не говорила никому, даже маме.
- Точно молчала?
Нина сидела на диване, уставясь куда-то в угол. Ничего там интересного не было - разве что клетчатая сумка. Мы в таких яблоки с дачи привозили.
Но в сумке оказались не яблоки. Там лежала желтая ткань. Много ткани.
- Те самые, - кивнула Нина, - это шторы.

Я все еще не понимала, чего они хотят. Стас принялся терпеливо объяснять. Шторы увезли на экспертизу, вернули, когда выяснилось, что суда не будет. Забирать их он не стал. Ну, то есть, забрал, конечно - до ближайшей помойки.
- Честное слово, видеть их не мог. Ей тоже не по себе, - кивнул он на Нину.
- Мне по себе, - улыбнулась она, - ну, бегают за мной шторы, что такого?
- Ты прямо в бак закинул? - спросила я. Стас пожал плечами.
- Не помню. Мог и рядом поставить - если там все забито было.
- Может, кто решил, что ты потерял?
- Точно! И он меня выслеживал, чтобы подкинуть сумку мне под диван. А предварительно постирал, отгладил и накрахмалил…
- Шторы, конечно, не те, - подхватила Нина, - точно такие же, но я ж на них болталась. И вытянула, и порвала, и испачкала где-то. Ну понимаешь… А эти новенькие.
- Ты их шила. Свою работу не узнаешь?
- Жанна, ну я же не уникальное что-то шила. Просто шторы. Раз-два, без сборок, без рюш. Швы обыкновенные. Дай любой швее кусок той же ткани, она точно такие же и сошьет…
- Именно точно такие же, - подхватил Стас, - у тебя ведь размеры записаны, ты говорила. Подгиб такой же, ширина та же…
- Ширина стандартная.
- Длина?
- Тоже стандартная. Окна ведь… И потолки у многих одной высоты. Слушай, ну честное слово, проще думать, что копия. Они что, выжили и приползли по мою душу?
- Но это не я, - поспешила я их уверить, - и не мама. Папа тем более не сумеет, он в иголку-то нитку не вдернет, не то что на машинке шить.
- Мать вроде тоже ничего не шила, - кивнул Стас, - а бабушка…
- Ты что, всех в семье будешь подозревать? - взвилась я, - а что, просто знакомые не могли подсунуть?
- Не-а. Мы никому не успели сказать, какие шторы будут. А даже если Нина и проговорилась, что желтые - ткань-то никто кроме наших не видел, мало ли желтых тряпок в городе.
- Я и ткань не видела, - буркнула я, - именно, мало ли тряпок?..
- Мама ткань подарила, - нехотя выговорил брат, - помнишь, вы с бабушкой к нам приходили? Бабушка ей хвост хотела накрутить, чтоб она на нас повлияла - «только не желтые», помнишь? Ну вот, а мать вдруг как разозлится, как завопит: да пусть что хотят то и делают! И на следующий день привозит отрез - вот, ткань подходящая, надеюсь, с оттенком угадала.
- Угадала, - отозвалась Нина, - я именно в таком роде и хотела…
Похоже, цветной бунт тетя Аня затеяла не сегодня.
- А лоскуток она сохранила и всем показывала - вот такое бы, только посдержаннее. И твои видели, и бабушка, и где продается знали. У нас же в семье секретов нет.
- Я же молчала, - обиделась я. Не знаю, поверили или нет. Я вот им верить не хотела - по всему выходило, что кто-то из нашей семьи настолько возненавидел девушку брата, что готов был свести ее с ума? Подсунуть ей эти чертовы шторы - и не поленился шить, или отстирывать? Ну пусть бы наша беготня по больницам была представлением, но ведь вроде приняли Нину в конце-то концов? Поправится совсем, так и свадьба будет.
- И некому было кроме наших это подсунуть, - добил меня Стас, - к нам не ходит никто. Мать гостей не разрешает водить.

Рассказывать о шторах я не стала, хотя очень хотелось. Но репутацию человека, умеющего держать язык за зубами потерять было бы обидно, поэтому я молчала.
Ну а у родных появилась новая тема для разговоров: Нина со Стасом нашли себе жилье. Временное, конечно, какая-то подруга уезжала на полгода и решила, что ей проще пустить друзей последить за квартирой, чем возиться со съемщиками: нервов потратит больше, чем денег получит. А за это время что-нибудь придумают, Нина себя получше чувствует, уже переводы берет, потом, может, и ученики появятся.
Папа предлагал им помочь, но они отказались: вещей немного, машина на ходу. Справятся сами. Они и справились, а потом опять пригласили меня на нетелефонный разговор.
Сумка со шторами опять стояла посреди комнаты и опять Нина смотрела на нее печальными глазами.
Валить было не на кого, вещи паковали сами, выносили из квартиры тоже сами. То есть, Стас выносил, Нине пока сумки лучше не таскать. Эту чертовню они в кладовку затолкали. Нарочно проверили, чтоб не прихватить с собой. А они опять тут.
- Похоже, правда за мной гоняются, - Нина пыталась говорить весело, но в ее глазах плескался страх.
- А может тетя Аня решила, что это ваши… - пискнула я. Неважный из меня выходил адвокат. Но Стас кивнул:
- Хороший вопрос. Во-первых, у нее ключей нет, так что принести не могла. А нам она никаких сумок не передавала. Во-вторых, это не те шторы.
- Как не те? А какие?
- Ну… те, честно говоря, мы сожгли. Вывезли на пляж, где мангалы, плеснули горючей жидкости и…
- Стас предлагал вообще во дворе аутодафе устроить, но я настояла…
- Угу. Вечером, уже темно - а мы на пляж! Загорать на льду.
- Зато от дворника по шее не получили. И полицию соседи вызвать могли бы.
- Ой, полиции делать нечего - ну, загорелась помойка, житейское дело. В общем, мы их сожгли.
- И нашли среди своих сумок!
- А может это ваша подруга? - ухватилась я за спасительную мысль, - как ее? Может она их приготовила? Вернется и повесит.
- Гениально, Ватсон! - согласился Стас. Мы ей позвонили и спросили. Нет, никаких штор. Она вообще занавески, как можешь убедиться, терпеть не может.
И верно - на всех окнах были жалюзи.
Что сказать, я не знала, да и никто не знал. Они вынесли сумку со шторами в кладовку в подвале и постарались о них забыть.
- Если что, опять сожжем, - говорил Стас, - или… не знаю, может святой воды набрать и облить хорошенько?
- Тогда уж точно не загорится, - ответила Нина, - утопить разве что?
Шторы мне снились. Иногда они были легкими, как золотая паутинка, иногда воплощались в расшитой парче. В первом случае они душили меня, нежно окутывая голову, во втором наваливались всей тяжестью. Я пересела от окна, потому что в школе повесили новые занавески - не то что желтые, желтоватые. Цвета шампань, как говорила мама. Когда мне пришлось просидеть возле них весь урок, я вчистую завалила контрольную.
В декабре у бабушки был день рождения, обычно в этот день семья собиралась у нее. Это было обязательно, как парад на 14 июля в Париже, папа как-то с юбилея начальника сбежал, чтоб к теще успеть. Но в этот раз на город навалился какой-то особо противный грипп и свалил с ног тетю Аню и Нину. Стас был бодр, но сказал, что останется с женой, и бабушка с ним даже согласилась: пусть сидит в карантине. Мои еще держались и я молилась, чтоб так оно и оставалось. Как-то года три назад, когда гриппом заразилась мама, меня отправили жить к бабушке на целых две недели. Повторения мне не хотелось.
Но вот поздравить ее было надо. Я купила цветы , надеясь, что угодила: бабушка запросто могла объявить подаренный букет «чересчур вульгарным» и потом не один день дуться. Подарка у нас припасено не было, я купила пачку хорошего чая - что бабушка считает хорошим чаем я, к счастью, знала. А когда я уже вышла из автобуса, то нашла еще один подарок, который, как мне показалось, ее точно обрадует.
Слабостью бабушки были виниловые пластинки. Пожалуй, единственной. Она собирала их еще в юности, хранила в специально заказанном шкафу и очень берегла. Мне не дозволялось к ним даже пальцем прикоснуться, не то что вытащить из конверта. Но ее вкусы я примерно знала.
Мимо этого магазинчика я всякий раз пробегала не останавливаясь, уж что-что, а это старье мне было неинтересно. Но тут подворачивался неплохой случай подарить бабушке не то что принято - я подозревала, что от чая у нее уже шкафчик на кухне ломится, - а то, что ей действительно может понравиться. Я поднялась по ступенькам и почти сразу увидела то, что мне было нужно. Фамилию этого певца я вряд ли бы вспомнила, но его лицо на конверте мне было знакомо, бабушка его просто обожала. Пел он романсы и уже в годы ее молодости считался почтенной классикой. Бабушка что-то пыталась мне рассказывать про его тяжелую жизнь, ссылку, но мне было не очень интересно. Та пластинка, по которой я узнала бабушкиного любимца, у нее была, но рядом оказались и другие - совсем старые, еще не гибкие, тяжелые. Таких у бабушки не было.
- Осторожнее, - предупредил меня продавец, - она бьется.
Я предвкушала, как удивится бабушка. Нет, я не ждала, конечно, того, что она кинется мне на шею: Жанночка, я же эту пластинку давно искала! Не ждала горячей благодарности. Ну, разве что поднятая бровь и снисходительная улыбка: надо же! Вспомнила! Похоже, у тебя действительно есть вкус. В устах бабушки это было наивысшей похвалой.
Но того, что действительно случится, я никак предвидеть не могла.
Бабушка приняла букет, подставила щеку для поцелуя, одобрительно кивнула, когда я вручила ей пачку чая. И замерла, как закоченевшая, когда я вынула из пакета пластинку в мятом бумажном конверте.
- А это от ме… - начала было я, еще не понимая, что совершила какой-то жуткий промах, тем более ужасный, что о нем никогда не предупреждают заранее, потому что все приличные люди и так должны знать, что так не поступают.
- Ты… - бабушка смотрела на пластинку с нескрываемым гневом и ужасом, - Жанна… как ты могла?
Я недоуменно таращилась на свой подарок, с трудом глуша обиду. Черт возьми, я же старалась!
- Жанна… - качала бабушка головой, - как ты могла купить пластинку зеленого цвета?

Честно говоря, до сих пор не понимаю, как я тут же, не сходя с места, не грохнула эту пластинку об пол. Как не свалила там же вешалку. Зеркало еще можно было со стены сорвать. Но я ничего не громила, я только орала.
Зато оралось мне всласть. Я припоминала все - и серенькие платьица с льняными кружевами - а мне так хотелсь быть диснеевской принцессой! И вечное «нельзя» - нельзя обедать разогретой пиццей, нельзя пить из дешевой чашки, забравшись с ногами на диван, нельзя золоченый ободок с розочками, сумку в виде кролика. Это пошло, это вульгарно! Боже мой, а мы-то кто? Самая что ни есть вульгарная публика, высшее образование ты первая получила! Нашлись аристократы…
- Ты закончила? - спросила бабушка таким тоном, что любая аристократка из американского кино охотно приняла бы ее за свою. За английских киношных аристократок уже не ручаюсь.
Но я еще не закончила.
- А шторы эти? - продолжала я орать, - не нравятся тебе желтые шторы, ну так не ходи к ним! Что вы за травлю устроили? У нас за такое уже классе во втором разговаривать бы перестали, а вы развели… и не лень было!
- Ты о чем это?
Я прикусила язык, но было поздно. Моя репутация девочки-которая-умеет-не-быть-треплом разлетелась в прах. Хуже было то, что вместе с ней скончался и наш секрет. Я знала, что теперь бабушка с меня не слезет. И она меня не разочаровала.
- Выкладывай! - потребовала она, - при чем тут шторы и что ты такое несешь.
- Тогда и ты выкладывай, - не осталась я в долгу, - при чем тут эти красные перчатки, зеленые пластинки, желтые шторы. И почему, если их полмира покупает, я должна заранее знать, что тебе, видите ли, нельзя дарить зеленую пластинку… да никакая она и не зеленая! У нее наклейка только такая. Нормальная пластинка, черная! Ты этим самым, как его, мне все уши прожужжала - и довоенный Ленинград за его пластинками выстраивался, и переплавлять их не брали, потому что ценность. Что, им эти бумажки переклеивали?
- Ты ничего не понимаешь, - защищалась бабушка, - и мы говорили о шторах.
- Нет! Мы начали именно с пластинки.
- Хорошо! - бабушка вдруг сдалась, - Вижу, ты выросла. Давай договоримся. Ты мне рассказываешь про шторы и я тоже все расскажу.
И мы договорились. И рассказали.
Потом несколько минут просто сидели в молчании.
Потом вызвали такси и поехали к Стасу.

- Я просто хотела вас защитить, - говорила бабушка, - просто защитить.
Нина устроилась на диване, мы старались держаться от нее подальше, заражаться не хотелось. Но Стас согласился говорить только при ней.
- Не чума, - сказал он, - это ее в первую очередь касается.
...Все началось, когда в больницу попала моя прапрабабка. Ее, бабушкина бабушка. Тогда родня тоже собирала деньги, неофициально, конечно - медицина была бесплатна и все были равны. Это значило, что бабушке предстояло лежать наравне со всеми: в коридоре. Ну, если повезет, в палате человек на пятнадцать. Небольшой но толстенький конверт сделал чудеса: бабушку положили в небольшую палату, где лежало всего шесть старушек. Две любили поговорить и болтали без умолку, трем, в том числе бабушке, было не до разговоров. Шестая вообще редко приходила в себя и только стонала.
Ходить к бабушке можно было только в строго определенное время, но Таня - моей бабушкой она станет еще нескоро, - раздобыла у подруги, студентки медучилища, белый халат и смело проскальзывала мимо всех преград. «У нас практика!», - бросала она и, не дожидаясь новых вопросов, бежала на отделение. Бабушка улыбалась ей одними глазами и морщилась от боли.
Врачи говорили: прогноз благоприятный. Шутили: вы, наверное, летать умеете, раз так удачно из окна свалились! Все хорошо будет, еще правнуков поняньчить успеете. Но они ошиблись. Бабушка уже шла на поправку, но внезапно ей стало хуже. Ее перевели в реанимацию, родственников туда не пускали, но Таня в своем волшебном халате все же к ней прорвалась. А может это не халат подействовал, а банка кофе и коробка конфет для медсестры. Уже войдя к бабушке, Таня подумала, что прорываться и не стоило, старушка все равно ни на что не реагировала. Так, разве что попрощаться - врачи уже не скрывали, что хорошего не ждут.
- Татьяна, - вдруг проговорила бабушка, не открывая глаз.
- Я здесь! Тише, тебе вредно…
- Таня! - бабушка уже смотрела ей в лицо. Она говорила спокойно и четко, как всегда, - Танюша! Пожалуйста, сними шторы в моей комнате. И никогда больше не вешай желтые шторы. Никогда.
- Шторы?
Но бабушка уже опять закрыла глаза и говорить больше не пожелала. Она умерла той же ночью, оставив внучке такое странное завещание.
Были похороны, была некрасивая дележка имущества - вынырнувшие невесть откуда знакомые родственников и родственники знакомых требовали отдать им именно эту вазочку, или именно этот ковер, чтоб подхоронить бабушку к ее родителям, а не везти на дальнее кладбище, пришлось опять давать взятку. Памятник тоже поставили не сразу. За всей этой суетой - а еще экзамены навалились, тоже ведь никуда не денешься, - про шторы Таня забыла.
Она вспомнила о них тогда, когда вселилась - вопреки жалобам родни и интригам соседей по коммуналке, - в бабушкину комнату, где, оказывается, была прописана. Шторы колебались на ветру, они были даже не совсем желтые. Бледные, с бабочками.
- Окно мыла, - угрюмо сказал сосед, зашедший без приглашения на новоселье, - дала б мне на поллитра, я б ей их отмыл. Или Клавдия, вот, тоже моет. Ты не стесняйся, обращайся, если что. Ну там люстру повесить, или дверцу починить.
Обращаться Таня ни к кому не стала, шторы сняла и вынесла в коридор. Она решительно не знала, куда их девать, но на помощь пришла Клавдия.
- Вам что, не надо? - живо спросила она, - вы не выбрасывайте, я заберу!
Таня не возражала. Знала бы, сожгла б их к черту.
Дня через три соседская дочка решила повесить эти шторы в своей комнате.
- Милиция потом сказала: кто-то вытолкнул. Ну, то ли следы на подоконнике были не такие, как если сам соскользнешь, или еще что. Почему она их вешала с открытым окном - тоже непонятно, значит, открыл кто-то. Там ее жених был, помогал. Его посадили.
- Вот оно как… - Стас поежился.
- Мы как-то об этом знали, - рассказывала бабушка, - вслух об этом не говорилось, но… Даже в пионерских лагерях рассказывали на ночь: девочка-девочка, не покупай желтые шторы, будет беда.
- А пластинка при чем?
- Тоже была какая-то история. Там вместо нужной песни оказалось что-то другое: «Бегут-бегут по стенке зеленые глаза...» Они там какую-то девочку задушили.
- Глаза? - обаладела я, - чем задушили-то? Ресницами, что ли? У них же рук нет.
- У штор есть, что ли.
- Ну и что теперь делать? - подал голос Стас.
- Я все эти годы знала что, - ответила бабушка, - я вас защищала как могла.
Цвет - странная штука. Возьмем желтый: это солнце, золото, богатство. А еще - болезнь, безумие, грех. Зеленый - цвет надежды, но он же - тлен и яд. Что всплывет, какой гранью обернется осколок в этом разноцветном калейдоскопе? Почему из тысяч пластинок с зеленой наклейкой одна оказывается смертельной? Бабушка не знала. Она пугалась многоцветия и решила уйти, изничтожить цвета, сделать мир строгим и понятным. Это давалось нелегко, в те времена найти нужные обои, или краску, было еще той задачей. Но она справлялась.
- Ты повесишься в этой серой комнате, - пророчили знакомые, - тут восемь месяцев зима, вместо фиников морошка. Думаешь, Трезини всякие идиотами были, когда дворцы в разные цвета красили? А цари, что, просто так комнаты в Зимнем золотить велели? Тут Питер, здесь серой краски и без тебя хватает.
Но серые шторы мирно висели, отделяя серую комнату от серого неба, а желтые - веселые, солнечные, - душили людей и выбрасывали их в глубину двора-колодца…
Потом она вышла замуж и уехала. Тут зима была тоже длинная, дожди частые, но теперь можно было выдавать эту сдержанность за простоту и элегантность. «Прибалтика!», - говорили те же питерские друзья, которые ругали ее за бесцветие, - это, что ни говори, Европа! Стиль! Вскоре она и сама поверила.
- У меня девочки росли, - говорила бабушка, - с ними просто. Как научила, так и делали. Мужчина что? Если дома чисто, обед приготовлен, рубашка отглажена, ему и плевать, какого там цвета ковры-салфетки. А вот мальчики других девочек приводят, - она кивнула Нине, - у которых все свое.
- Честно? - вздохнул Стас, - меня от этой вашей элегантности с детства тошнило. Да и папа сбежал.
- Он не от того сбежал, - проворчала бабушка, - там страсть, как в оперетте… ну его.
- Но что нам теперь делать? - подала голос Нина.
- Я же сказала что. У меня уже лет сорок пять получается неплохо.
- Я так не могу.
Нина привстала. Несмотря на все свои злоключения, она вновь стала яркой и хорошенькой, такой, какой впорхнула когда-то в бабушкину квартиру. Вокруг головы вновь сияли протуберанцы волос, домашней одеждой ей служил какой-то африканский балахон, укрывалась она пестрым одеялом и сейчас походила на тропическую птицу, невесть каким ветром занесенную в литовскую зиму.
- Я не могу… оно из меня краски тянет. Извините, мне очень нравится ваш стиль. Это красиво, но настолько не мое…
- Я не знаю, детка, что еще сделать можно. Но я эти шторы тебе не привозила, в этом могу поклясться.
- А те, - спросила Нина, - те шторы тоже за вами потом бегали?
- Они… нет, больше не попадались. Я не знаю, как там Клавдия, мы с ней разговаривать перестали, она нас с бабушкой винила. Может и не зря… не до штор ей было, ребенок погиб. Но меня они не преследовали, это правда.
- Может, потому что жертву получили?
Меня опять дернул за язык черт, все смотрели в мою сторону, а мне хотелось под стол залезть. Но похоже, я догадалась правильно, поэтому и молчать было не с чего:
- Прапра… ну, в общем, твоя бабушка погибла. Ту девушку они тоже убили. Получили свое, им и не с чего за тобой гоняться. Они сыты, понимаешь?
- Пожалуй, надо поговорить с твоими родителями, - покачала бабушка головой, - что ты читаешь и смотришь? Опять ужасы какие-то?
- Но Жанна права, - вмешался Стас, - те шторы действительно получили то, чего хотели.
- А эти хотят мою жизнь, - невесело рассмеялась Нина, - так выходит?
- Не дождутся. Так, а теперь, что можно с этими шторами сделать?
- Ничего.
- Не может быть. Во всех народных ужастиках всегда есть какое-то средство. Ведьму - сжечь, колдуну соли на след насыпать, от лихорадки записку написать. Что делали с этими шторами?
- Обычно все эти истории так и заканчивались - «и шторы задушили девочку». «И черная рука его убила». Иногда милицию еще вызывали, она как-то справлялась.
- Думаю, звонить в полицию бесполезно.
- Еще мне один мальчик рассказывал, что такие шторы можно разрезать скальпелем, который спрятан в кремлевской звезде.
- В Москву не поеду!
- Еще…
Тем временем Нина взяла планшет и теперь что-то лихорадочно искала. Я фыркнула. В бабушкино время универсальным средством спасения была милиция, сейчас - интернет. И то и то смешно.
Нина не смеялась. Она хмурилась, листала страницу за страницей и наконец неуверенно спросила:
- «Пионерские страшилки» - это оно?
- Наверное. В пионерских лагерях их любили рассказывать после отбоя.
- Тут что-то есть, - Нина протянула нам планшет, - в одном из вариантов шторы задушили себя сами.

- Девочка, проснись! - сказали занавески. Но девочка еще спала.
- Девочка, девочка, встань! - и только тогда она проснулась.
- Девочка, девочка, одень тапочки! - девочка встала.
- Девочка-девочка! Встань на стул. - девочка обулась.
- Девочка, встань на подоконник! - в этот момент девочка только-только встала на стул.
И занавески задушили сами себя.

- Надень! - механически поправила бабушка, - тапочки надевают.
- Я с экрана читаю, - извинилась Нина, - так они написали.
- То есть… Но никакого голоса не было. Ни по радио, ни так.
- По радио?
- Да. Рассказывали, будто когда Черная тумбочка в окно влетает, радио передает: закрывайте окна-двери…
- Ба! - восхитилась я, - у вас покруче всяких покемонов было!
- Еще только покемонов не хватало! Не было никаких голосов. Бабушка про них ничего не говорила. Хотя она и не успела бы. Нина, ты что-нибудь слышала?
- Ничего, - созналась Нина, - они меня молча выпихнули.
- Ну что-то ведь мы говорили, - вмешался Стас, - давай вспоминать…
- Ну что-то… Я сказала, что все, снимай меня, я закончила.
- И тут они и…
- Угу. То есть, я им сама сигнал подала.
- А окно? Оно ведь заперто было.
- Точно. Я даже подергала.
- В общем, - сказал Стас, выдержав еще одну мхатовскую паузу, - надо вешать шторы и душить их к чертовой матери. Скальпеля из кремлевской звезды у нас все равно нет. Его как, делать из стекла надо?
- Нет, - ответила бабушка, - он там внутри.
- Один черт, никто нам звезду ломать не даст. Давайте попробуем то, что Нина вычитала.
Стас порылся в ящике и нашел толстую проволоку. Он накрепко замотал ее вокруг ручек на окне, этого ему показалось мало, он достал рулон скотча и плотно заклеил все щели, чтоб открыть окно было не так уж просто. Мы решили, что лезть на подоконник опасно и приволокли стремянку. Теперь все было готово.
- Ну что, я могу лезть? - бодро воскликнул Стас, но я его перебила:
- Нет! Полезу я.

- Не валяй дурака! - загудели взрослые, но я не собиралась их слушать.
- Я-то как раз не дура. Стас, ответь мне пожалуйста: кто из нас тебя сможет поймать, если что?
- Я не собираюсь падать.
- Я тоже. Но меня, если что, ты поймаешь. А я тебя, извини, нет. Нина и бабушка тоже. Мы и втроем-то тебя не удержим! А я вешу меньше нее, - я кивнула на Нину, ты меня одной рукой поднять можешь.
- Ее не удержал, - проговорил он тихо.
- Ты тогда не знал. А мы все подготовим.
- Жанна дело говорит, - поддержала меня Нина, - кто бы ни лез, нужна страховка.
- Где ее только взять?
- Бельевая веревка есть. И эспандеры.
Наверное, любой альпинист умер бы со смеху, глядя на нашу страховку, но мы ее соорудили. Веревки прикрепили к крючку от люстры, эспандеры затянули вокруг моей талии. Я чувствовала себя собачкой на цепи.
Стас тем временем сбегал в кладовку и принес сумку со шторами.
- Мятые, наверное, - пробормотала бабушка, - погладить бы…
- Ба-а! Мы их не для красоты вешаем! Мы их ве-ша-ем. Как преступников.
Но шторы оказались вовсе не мятыми. Чистые, красивые, цвета яичного желтка, они даже лежа на полу расцветили комнату. На окне они бы смотрелись прекрасно. Солнечно.
- Подавайте их мне, - скомандовала я и полезла наверх.
Страх прошел быстро. Ему на смену пришло чувство глубокого идиотизма происходящего. Я зачем-то вешаю чужие шторы в чужой квартире. Шторы, которые не нужны ни их хозяевам, ни той самой Эле, которая тут живет и ненавидит занавески. Я делаю это с таким чувством, будто совершаю подвиг. Хорошо, что одноклассники не видят.
Я закрепила на карнизе последний крючок и еле удержалась от того, чтоб не ляпнуть: «Вот и все». Кивнула молча Стасу, спустилась на несколько ступенек по стремянке и только тогда сказала вслух:
- Все! Можно спускаться!
Брат успел меня ухватить, но все же как хорошо, что меня привязали к люстре!
Окно распахнулось, словно этого и ждало. Желтая ткань хлестнула меня и толкнула вперед - туда, к окну, вниз. Веревка натянулась, Стас тащил меня прочь, а шторы уже свесились на улицу и затягивались прочным узлом, душа и свивая друг друга. Видно было плохо, стремянка повалилась в оконный проем и заслоняла нам вид.
Через минуту все закончилось. Шторы повисли, как две безобидные тряпочки. В кармане Стасовой куртки запел телефон.
- Стаська! - раздался по громкой связи голос моей мамы, - ты дома?
- Да…
- Немедленно приезжай! - мама была перепугана, - наверное не сюда, в больницу, «неотложка» уже едет. Стась, с мамой плохо! Я к ней после работы забежала, продукты занести. А она задыхается. Не знаю что такое… вот, звонят, открывать пошла…

- Господи, Анька…
Все обошлось. «Скорая» приехала вовремя, тетушку откачали. Что это было, никто не понял. Списали на осложнения от гриппа.
Бабушка потом долго с ней говорила, о чем, мы так и не узнали. Ни до чего хорошего не договорились. Единственное, что я потом от бабушки услышала, так это «Господи, Анька...».
Никогда бабушка своих дочерей так не называла. Всегда полными именами.
Я пыталась еще вызнать, как тетя Аня сделала эти шторы? Мы что, все так можем? Ты поэтому нас защищала, бабушка? От этого?
А те, с бабочками, шторы кто сделал? Почему они оказались смертельными? Кто-то из родных на бабушкину комнату позарился?
А когда не вышло ее оттяпать, их на тебя заговорили? Та девушка вместо тебя погибла, да, ба?
- Не лезь в свое дело! - отмахнулась бабушка и закрыла эту тему раз и навсегда. Я еще пыталась иногда к ней подступиться, но легче было бы разговорить башню Гедиминаса.
Бабушка вообще стала говорить меньше. Она промолчала, когда я все же купила красные перчатки - уже к весне и к новой шапке, смешной, похожей на гномью и совсем не элегантной. Молчала и тогда, когда я вырисовывала на гладкой стене зеленые глаза с ножками. И когда повесили красные шторы. И когда поставили в коридоре черную тумбочку.
Тема: Наши вещи это мы сами от vinah