Ведьма, жаба, принцесса
- Стой, - говорит Жанна. - Не надо туда ходить.
- Почему?
Правильный ответ: «Потому что нам нельзя через дорогу, и если кто-нибудь из взрослых увидит нас на той стороне, будут крупные неприятности». Но откуда бы взяться правильным ответам вот прямо сейчас, когда мне всего пять с половиной лет, а Жанне - восемь, и она скорее согласится умереть на месте, чем признаться, что ей тоже запрещено переходить улицу, как маленькой. Ну уж нет!
Поэтому Жанна начинает говорить таким специальным зловещим сдавленным шёпотом, от которого белый день кажется глубокой ночью, а залитая солнцем, обсаженная клёнами и сиренью улица Ванагелё - тёмным подвалом с пауками и привидениями. И уже, в общем, почти всё равно, что именно она скажет, и так страшно, заранее.
- Там живёт ведьма. Вон в том доме, сразу за деревьями. И когда кто-то проходит мимо ведьминого окна, она может... Эй, почему ты так смотришь? Ты что, не веришь?
Обычно я стараюсь не спорить с Жанной. Особенно когда она рассказывает разные интересные вещи. Если станешь возражать, продолжения не дождешься. Спросишь, что дальше, отмахнётся: «Да ничего». Что в переводе на человеческий язык означает: «А вот не надо было меня перебивать». И назавтра не расскажет, и даже через неделю. Вообще никогда. Жанна упрямая. И ничего не забывает.
Но иногда совершенно невозможно промолчать. Например, когда тебе кажется, что знаешь правду.
- В том доме живёт тётя Ида, - говорю я. - А она точно не ведьма. Она с мамой дружит, а однажды даже платье ей сшила. Мама часто туда ходит, и никто её не заколдовал.
- А откуда ты знаешь, заколдовали её или нет? Ты что, проверяла? А как?
Ничего себе постановка вопроса.
- Думаешь, заколдовать - это обязательно превратить в какую-нибудь ужасную жабу? - наседает Жанна. - Или в камень? Сразу, как в сказке - калды-балды, зузгаляба-музгаляба! - превратился, и всё? А вот и нет! Можно заколдовать человека так, что он сам об этом не узнает. Наденет, например, ведьмино платье, придёт в нём домой, станет жить, как раньше. Никто ничего не заметит. А однажды ночью человек каааак проснётся и каааак съест всех своих детей! Потому что, оказывается, превратился в людоеда. И никто не будет знать, почему так вышло, и кто виноват. А это просто старое-престарое колдовство сработало, человека может быть ещё в прошлом году заколдовали. Или вообще десять лет назад. И ведьма давно из города уехала. И...
На этом месте я затыкаю уши. Не хочу её слушать. Не хочу думать, что однажды ночью мама может стать людоедом и меня съесть! И никуда от неё не денешься, она же всегда ночует дома, и я тоже там. Может быть, попроситься жить к бабушке Эле? У бабушки грустная музыка по радио и ужасная рисовая каша каждое утро, зато бабушка совершенно точно никогда не была у тёти Иды, не надевала ведьмино платье, а значит, ни в кого ужасного не превратится. А вот маааама...
Нет.
Думать о маме-людоеде совершенно невыносимо. Это гораздо хуже, чем просто страшно. Это как будто я осталась совсем одна во всём мире - навсегда. Раньше у меня была моя мама, а теперь - какой-то чужой людоед. И папа, и все остальные люди могут оказаться вообще кем угодно, если уж даже мама... Нет, я так не могу!
Я вообще не могу бездействовать. Это не в моём характере. Если случилась беда, надо всё исправить. Прямо сейчас, немедленно. Любой ценой.
Поэтому я бегу через дорогу.
- Ты куда? - кричит Жанна. - Туда нельзя! Там же ведьма! Ты дура! Почему ты мне не веришь?!
Да верю я, верю. В том-то и беда.
Толкаю калитку, вбегаю во двор и со всей дури влетаю в объятия ведьмы. То есть, тёти Иды. Ну или... Не знаю. Короче, меня держат сильные тёплые руки, я пытаюсь вырваться, бодаю мягкий живот, но ведьма тётя Ида не отпускает. Спрашивает:
- Ты чего? Что с тобой случилось?
Мне так страшно, как ещё никогда в жизни не было, хуже, чем в поликлинике, где в любой момент тебя могут схватить и сделать укол. Но я всё равно кричу прямо в обтянутый красной кофтой живот:
- Расколдуй мою маму! Пожалуйста! Нельзя, чтобы она была людоедка! Так нечестно!
Любая сказочная ведьма на этом месте ужасно рассердилась бы и превратила бы меня - например, в курицу, которую можно зажарить и съесть на обед. Или во что-нибудь ещё похуже, хотя не представляю, что может быть хуже жареной курицы. Даже думать об этом не хочу.
Но тётя Ида почему-то не сердится.
- Да, действительно нечестно, - соглашается она. - Только я твою маму не заколдовала. В последний момент забыла нужное заклинание, представляешь? Поэтому ничего не получилось. Всё в порядке с твоей мамой.
И тогда я наконец решаюсь поднять голову и посмотреть ей в лицо. Тётя Ида улыбается. И говорит:
- А вообще, имей в виду на будущее: превратить человека в людоеда совершенно невозможно, даже если заклинания не забывать. В принцессу или в жабу - запросто. Или, например, в розовый куст. А людоедом надо сразу родиться. А нет - значит, нет. Без обид.
Я слушаю её, открыв рот. Ага, значит, в жабу, всё-таки можно! Так и знала, хотя папа говорит, что в сказках сплошные выдумки. Это он меня просто успокаивает, чтобы не боялась, взрослые вообще довольно часто обманывают, хотя делают вид, будто врать нельзя. Хорошо, что тётя Ида честная. Не каждый день ведьмы вот так запросто открывают свои секреты. Мне очень повезло.
- Только в жабу тоже, пожалуйста, маму не превращай, - прошу я. - Тогда нам придётся посадить её в аквариум. Маме там точно не понравится. Она даже в речке купаться не очень любит, окунётся и сразу бежит назад.
- Ладно, - легко соглашается тётя Ида. - В жабу не буду, договорились. А в принцессу можно? Ну, если я вдруг всё-таки когда-нибудь вспомню заклинание.
Я молчу, пытаясь представить последствия подобного превращения. Вреда, вроде бы, никакого. Зато у мамы будет дворец, корона и много красивых платьев. И сундуки с драгоценностями, как в кино. Может быть она даст мне их поносить? Ну или хотя бы померить? А может быть, лучше превратить в принцессу не маму, а сразу меня? И тогда не придётся ни у кого ничего выпрашивать, пусть лучше мама сама просит у меня, а я ей дам, сколько захочет. Здорово я придумала! Ведьмам же наверное всё равно, кого заколдовывать, лишь бы заколдовать? Или нет?
Я открываю рот, чтобы спросить, но вместо этого почему-то начинаю плакать. Взрослый сказал бы «от облегчения», но я-то пока не взрослая, мне всего пять с половиной лет, и я понимаю только одно: ужасно стыдно реветь при посторонней ведьме тёте Иде. Теперь она наверное не захочет превращать меня в принцессу, скажет: «Принцессы плаксами не бывают», - и будет совершенно права, действительно не бывают. Так что лучше наверное и не просить.
Тётя Ида обнимает меня крепко-крепко и гладит по голове.
- А хочешь конфету? - вдруг спрашивает она. - Она не заколдованная. Обычная, из магазина. «Белочка». Будешь?
Я беру конфету, вежливо говорю: «Спасибо», - и, не разворачивая, прячу угощение в карман. Мало ли, что тётя Ида говорит «не заколдованная». От ведьминой конфеты вообще во что угодно можно превратиться, даже без заклинаний, это любому дураку ясно, если он хотя бы одну сказку в своей жизни прочитал.
А превращаться мне пока не хочется. Даже в принцессу немножко страшно, а если не в принцессу, тогда ни за что! Зато мне ужасно хочется посмотреть, как превратится кто-нибудь другой. Только не мама, конечно. И не папа. Кто-нибудь, кого не так сильно жалко. Например...
Жанна уже во дворе, сидит на своём равновесии. Теперь я знаю, что качели такого типа называются «балансир», а в детстве мы говорили: «равновесие». «Идём кататься на равновесии», - и сразу ясно, о чём речь.
Жаннино равновесие сломалось ещё зимой, что-то там внутри заржавело, застряло, и доска больше не летает вверх-вниз, а замерла неподвижно, причём под таким углом, что сидеть на ней неудобно, сползаешь. Никто там никогда и не сидит, кроме Жанны, ей нравится вскарабкаться повыше и усесться, вцепившись в края доски. Или лечь на спину, свесив руки и ноги по сторонам - в такие моменты Жанна похожа на сломанную куклу, и я всегда немножко надеюсь - вдруг она взаправду умерла. То есть, на самом деле, я не хочу, чтобы Жанна умирала, а всё-таки здорово было бы посмотреть на настоящего мертвеца и может быть даже потрогать, хотя я совсем не уверена, что решусь. Но вдруг?
Жанна видит меня и сразу демонстративно отворачивается. Но я всё равно достаю из кармана тёти Идину конфетой. Очень волнуюсь: а вдруг Жанна её не возьмёт? Когда Жанна такая сердитая, к ней лучше не лезть, это все во дворе знают и стараются не связываться.
Но я не могу не лезть и не связываться. Мне надо прямо сейчас! Очень не люблю ждать. От ожидания в животе делается дырка - невидимая, но самая настоящая. И всё в неё улетает, становится каким-то ненужным, безвкусным и безрадостным, даже мороженое, карусель и мультфильмы, никакого от них удовольствия, пока чего-нибудь ждёшь.
Поэтому я подхожу к качелям и говорю Жанне:
- Моя мама не людоед. Она вообще не заколдованная. Тётя Ида заклинание забыла и до сих пор не вспомнила. Она добрая, хоть и ведьма. И конфеты у неё обычные, из магазина. Я целых две съела и ни во что не превратилась. А одну тебе принесла. Хочешь?
Жанна неопределённо дёргает плечом. Молчит. Думает. Наверное боится брать ведьмину конфету. Кто угодно на её месте испугался бы!
- Ладно, - наконец говорит она. - Давай.
И протягивает руку. Всё-таки она очень храбрая. И никогда не плачет. Наверное, из Жанны получилась бы очень хорошая принцесса, лучше, чем из меня. Обидно, но это так.
Пока Жанна ест конфету, я успеваю представить, как вот сейчас она квакнет, подпрыгнет высоко-высоко, а в траву приземлится уже жабой, противного зелёного цвета, такого же, как её кофта, которую она как нарочно надела, чтобы легче было превратиться.
Но Жанна ни в кого не превращается. Комкает зелёный конфетный фантик и кидает его далеко-далеко, в траву. Я смотрю, куда он падает. Надо обязательно запомнить и потом подобрать. У меня таких зелёных с белкой уже много, они вообще у всех есть, ни на что интересное не обменяешь. Но это всё-таки не простая конфета, а тёти Идина. И бумажка наверное тоже волшебная, лучше её сохранить. Но при Жанне я её поднимать не стану. Волшебный фантик - это будет мой секрет.
Наконец Жанну зовут обедать. Значит, и меня сейчас позовут. Но пара минут, чтобы найти в траве скомканную бумажку и спрятать её в карман, у меня всё-таки есть.
Вечером Жанна не выходит гулять. Я сижу, прилипнув к окну, жду, когда она появится во дворе, но время идёт, уже начинает темнеть, а Жанна всё не выходит, и у меня замирает сердце: неужели всё-таки превратилась? Интересно, во что?
Больше всего на свете мне хочется пойти в Жаннин подъезд, подняться на четвёртый этаж, прижаться ухом к двери, послушать, что сейчас происходит у них дома. Наверное, Жаннина мама плачет? Кто угодно заплакал бы, если бы его дочка вдруг превратилась в жабу. Это, конечно, не так страшно, как мама-людоед, но тоже ничего хорошего.
Но подслушать не получится, меня редко отпускают гулять по вечерам и только если во дворе есть другие дети, а сегодня там, как назло, никого. Самый конец лета, все куда-то уехали. Некоторые даже на море. Им везёт.
Впрочем, шанс выйти во двор у меня всё-таки есть. Ненадолго, но забежать в Жаннин подъезд успею, а это главное.
Способ не очень приятный, зато надёжный. Надо сказать маме: «Хочешь, я вынесу мусор?» Если ведро пустое, ничего не получится, но оно редко бывает совсем пустым. Чаще - полным доверху, и тогда мама спрашивает: «Тебе не тяжело?»
Мне, конечно, тяжело. Ещё как! И очень противно. Всё-таки мусор. Он грязный и плохо пахнет. Когда ведро совсем лёгкое, можно нести его на вытянутой руке, но обычно у меня не хватает сил, и тогда ведро ударяет по ноге, это хуже всего. Но приходится терпеть. Когда очень нужно выйти из дома вечером, вынести мусор - единственный вариант. Родители очень не любят сами его выносить и радуются, что я им помогаю.
Вот и сейчас мама, просияв, вручает мне почти полное ведро, спрашивает: «Тебе не очень тяжело?» Я отрицательно мотаю головой и волоку ведро к выходу, думая об одном: только бы не уронить его, только бы не рассыпать!
Так сильно боюсь уронить мусор, что никогда не роняю.
Мы живём на втором этаже, поэтому спускаться по лестнице не очень долго. А через двор идти уже гораздо легче, тут никаких ступенек, ровная земля, отдыхать, поставив ведро, можно хоть через каждый шаг, теперь оно точно не опрокинется. Но самое худшее ещё впереди: надо будет поднять ведро, придерживая одной рукой за дно, и высыпать мусор в бак. И потрясти, чтобы обязательно выпала ужасная мокрая липкая газета, которой застилают дно. Иногда мне везёт, и она вылетает сразу, но чаще прилипает к стенке, и тогда приходится вытаскивать её рукой, брррррр! Очень противно.
Вот и на этот раз так вышло, газету пришлось вынимать, а потом долго-долго вытирать пальцы об траву, пока они не стали жёлто-зелёными от горького пахучего травяного сока - совсем другое дело, такую грязь я люблю.
Пустое ведро стоит возле мусорных баков, а я бегу к качелям, у нас с мамой такой договор: после того, как я выброшу мусор, можно десять минут покататься, даже если уже начало темнеть. Десять минут это, на самом деле, довольно много, всё можно успеть - и покататься, и зайти в Жаннин подъезд, а если даже я чуть-чуть опоздаю, мама не рассердится. Мусор-то я уже выбросила, обратно в ведро он не запрыгнет, домой не придёт, дело сделано, это для неё главное. А для меня главное - побыть одной во дворе. Когда никого больше нет, тут всё моё, как будто я и правда принцесса. У каждой принцессы есть свой собственный двор с качелями где-нибудь за дворцом, куда больше никто не может пробраться. Стражники не пустят, и всё!
Первым делом я иду к Жанниному равновесию. Не то чтобы мне нравилось туда залезать, но я всё равно иногда залезаю, просто ей назло. Жанна очень не любит, когда там сидит кто-то кроме неё. Если большие мальчишки, она, конечно, помалкивает, что с ними сделаешь. А если кто-то из младших, сразу начинает кричать: «Это моё место!» - и спихивать нарушителя. И меня тоже, хоть и считается, что мы дружим. А на самом деле, наверное, нет. Когда дружат, не жадничают. И не обзываются.
«Хорошо, что я отдала Жанне тёти Идину конфету, - думаю я. - Ни капельки её не... Ой!»
«Ой» - это значит, что на Жаннином равновесии, на её любимом месте сидит зелёная жаба, такая огромная, что если бы захотела, могла бы, наверное, проглотить целого кота. И меня... Нет, проглотить не смогла бы, но откусить руку и ногу - запросто. Вот всё-таки не надо было Жанну заколдовывать! Жанна и так ужасно вредная, а теперь, когда превратилась в гигантскую жабу, даже подумать страшно, что она может натворить.
На этом месте мужество окончательно оставляет меня, и я бегу домой. Без ведра, зато с такими воплями, что мама выскакивает мне навстречу. Ловит, обнимает, подхватывает на руки, целует, шепчет горячо в самое ухо: «Что случилось, зайчонок? Кто тебя обидел? Всё хорошо?»
- Жаба, - говорю я, обессиленно повисая на маме. - Там на равновесии сидит жаба.
- Что?! Какая ещё жаба? - растерянно переспрашивает она.
- Зелёная. Огромная-преогромная. Наверное она людоед.
И тут же прикусываю язык. Не надо было говорить про людоеда, теперь мама перепугается ещё больше, чем я. А папа ещё на работе. И кто нас с ней защитит?
Но мама почему-то наоборот как-то сразу успокаивается. И даже, похоже, радуется. Словно всю жизнь училась сражаться с жабами-людоедами, и теперь точно знает, что делать.
- Ладно, - говорит она, - сейчас мы с ней разберёмся.
И идёт прямо к жабе, в смысле, к равновесию, а меня при этом по-прежнему держит на руках. То есть, получается, мы вдвоём туда идём. К жабе! Больше всего на свете мне хочется вырваться и убежать, но наверное нельзя бросать маму одну. Может быть ей только со мной не страшно, а без меня мама сразу испугается, и жаба её победит? Не знаю. Но лучше не рисковать.
Поэтому я просто закрываю глаза. Будь что будет.
Мы идём, потом останавливаемся. А потом мама вдруг начинает смеяться, и я от удивления открываю не только глаза, но и рот.
- Пластмассовая! - сквозь смех говорит мама. - Твоя жаба-людоед пластмассовая! Солнышко моё, бедный мой заяц, это же просто лейка!
И ставит меня на землю. На земле тоже вполне можно жить - при условии, что ужасная жаба не притворилась пластмассовой лейкой, чтобы нас обмануть. Подманить поближе, а потом кааак...
Но мама уже держит жабу в руках, и ничего страшного не происходит. По крайней мере, никто у неё ничего так и не откусил.
- Дырявая, к тому же, - объявляет мама и суёт жабу мне под нос. - Смотри, какая большая дырка!
Я отворачиваюсь и зажмуриваюсь. Это невежливо, но лучше я пока на эту жабу не буду смотреть. А то вдруг от моего взгляда она превратится в настоящую? Мне почему-то кажется, что мой взгляд может всё изменить. Раньше мне такое даже в голову не приходило. А вдруг я сама теперь ведьма? Наверное, когда даёшь кому-то заколдованную конфету, от этого становишься ведьмой. Жалко, что я раньше не подумала. Ведьмой я быть не очень хочу. Я бы лучше всё-таки превратилась в принцессу. Но теперь наверное ничего не исправить.
- Сейчас мы её выкинем, - говорит мама. - И ведро заберём. И пойдём домой. И знаешь, что будем там делать? Нажарим много-много гренок. И будем их есть с клубничным вареньем. Хочешь?
Я киваю, хотя на самом деле не знаю, чего я сейчас хочу. Но пока мама несёт пластмассовую зелёную жабу к помойке, понемногу начинаю понимать: больше всего на свете я хочу, чтобы Жанна превратилась обратно. Если бы она стала живой жабой, тогда ещё ладно, даже интересно. Но быть мёртвой дырявой пластмассовой лейкой - это как-то чересчур. Живой человек не должен превращаться в мёртвое, даже такой вредный как Жанна. Тем более, не такая уж она вредная. Только иногда. И с ней интересно... было.
Было.
Это слово крутится у меня в голове, круглое, тёмное, гладкое, как каштан. «Было». Оказывается, это очень страшное слово. Оно означает, что кого-то уже больше нет.
Например, Жанны.
Я больше не хочу идти в её подъезд и подслушивать под дверью, как плачет Жаннина мама. Или не плачет, а ругается? Не знаю. Ничего не хочу об этом знать. Было бы здорово вообще больше никогда не видеть Жаннину маму. Это непросто, когда живёшь с человеком в одном дворе, но всё-таки может повезти. Например, она будет очень рано уходить на работу. А возвращаться когда мы сидим дома и обедаем. Или наоборот, уходить во время нашего обеда, а приходить поздно ночью, когда все спят. А в выходные пусть куда-нибудь уезжает. Или ещё лучше, пусть переезжает отсюда совсем, навсегда! Тогда мне не придётся на неё смотреть и вспоминать, что я натворила. А если не вспоминать, то наверное и не считается? Как будто не было ничего.
«И вообще, - думаю я, пока мама за руку ведёт меня к дому, - никто никогда не узнает, что это сделала я. Никто не видел, как я давала Жанне ведьмину конфету. А тётя Ида сама будет молчать, такими вещами ведьмы не хвастаются. Они вообще всё время притворяются нормальными людьми, чтобы их не поймали. И я теперь тоже буду притворяться. Я научусь».
К тому моменту, когда мы приходим домой, и мама начинает резать хлеб на гренки, я уже почти торжествую, убедив себя в собственной неуязвимости. Никто не догадается, что это я дала Жанне конфету. Никогда!
Ночью я просыпаюсь от того, что совсем рядом кто-то плачет. И только потом понимаю, что это плачу я. Подушка уже совсем мокрая. Хорошо, что мама с папой спят, а то стали бы спрашивать, что случилось. А я сама не знаю. Никогда раньше не плакала во сне. Во сне у меня обычно всё хорошо.
Вообще-то я не очень люблю просыпаться ночью. Ночью в квартире совсем темно, только на стенах пятна света уличных фонарей и тени, такие густые, чёрные, плотные, что лучше бы мне их не видеть, а то как потом в одной с ними комнате спать? Но теперь я ведьма. Хоть и нечаянно ею стала, а всё равно, должна буду жить как ведьма. И наверное мне придётся полюбить темноту. Ведьмы же её вроде бы любят? Или не обязательно?
Всё вдруг стало так сложно. И посоветоваться не с кем.
Я вылезаю из постели, подхожу к окну и смотрю во двор. Мусорных баков отсюда не видно. Наверное, это хорошо. Потому что там сейчас лежит Жанна. То есть, бывшая Жанна, пластмассовая лейка-жаба. Наверное страшно ночью лежать на помойке? Или когда ты пластмассовая, тебе уже всё равно?
Я смотрю в окно и плачу, потому что мне жалко Жанну. Оказывается, заколдовать кого-то совсем не так весело и интересно, как я думала. То есть, вообще ни капельки не весело, а наоборот грустно. Я хочу, чтобы Жанна превратилась обратно. И пусть потом дразнится, пусть командует и дерётся, пусть вообще никогда со мной не дружит, мне всё равно. Лишь бы она опять была.
Жалко, что я не умею расколдовывать заколдованных. Зато тётя Ида наверное умеет. Надо будет её попросить. Но что делать, если она не согласится? Скажет: «Сама дала ей конфету, сама теперь и расколдовывай». Засмеётся, превратится в сову и улетит.
Или не в сову, а в ворону.
В этот момент мимо окна, совсем близко пролетает какая-то большая ночная птица, и я отпрыгиваю назад, обеими руками зажимая рот, чтобы не заорать. На самом деле мне очень хочется заорать, разбудить родителей, нажаловаться им на тётю Иду, птицу и темноту, но нельзя. Я теперь ведьма, у меня свои секреты и свои дела. Их не касается.
От этих мыслей я снова ощущаю себя самым одиноким человеком в мире, как днём, когда думала, что мама может стать людоедом. Только теперь мама не при чём. Теперь всё из-за меня.
Я снова подхожу к окну. Птица уже улетела. Наверное, это была тётя Ида. Я о ней только подумала, а она сразу превратилась и прилетела, чтобы сказать мне: «Расколдовывай свою подружку сама». Наверное, так и сказала, просто я не расслышала. Окно же закрыто.
«Но я же не знаю никаких заклинаний, - думаю я. - Вообще ни одного! Какая-то глупая из меня получилась ведьма, только и умею, что чужие заколдованные конфеты другим детям раздавать».
А потом вспоминаю, что одно заклинание я всё-таки знаю. Из книжки про волшебника Изумрудного Города. Мама мне её на ночь читала зимой, по кусочкам, пока не засну. Это очень длинная сказка, почти на весь январь её хватило. И там было заклинание: «Бамбара, чуфара, лорики, ёрики». Я ещё спросила: «А ничего плохого не случится от того, что ты заклинание вслух говоришь?» - а мама тогда сказала: «Случится что-нибудь хорошее, в этой книжке все заклинания добрые, потому что она для детей».
Я тогда решила, что такое полезное заклинание, от которого случается что-то хорошее, обязательно надо запомнить. Лишнее хорошее никогда не повредит! Но потом уснула, а утром уже всё забыла. Зато сейчас вспомнила. Какая я молодец!
Осталось придумать, что бы такое сделать, чтобы хорошее случилось не какое попало, а какое мне надо. Чтобы дырявая пластмассовая жаба снова превратилась в настоящую Жанну. Вот как бы это заклинанию объяснить?
И тут я вспоминаю про фантик. У меня же есть фантик от волшебной конфеты! Не зря я его подобрала, теперь он мне поможет. Обязательно должен помочь.
Я достаю из кармана кофты скомканную зелёную бумажку с белкой, аккуратно её разглаживаю, а потом складываю из неё самолётик. Я умею, меня папа научил. Правда, таких маленьких мы с ним не делали, наоборот, большие, из целой газеты. Но сложить маленький самолётик, оказывается, даже проще. Совсем легко!
Залезаю с ногами на подоконник и открываю форточку. Этого мне, конечно, делать нельзя, но ничего, никто не узнает. А даже если узнают, ладно, пусть наказывают, другого выхода всё равно нет. Я шепчу, прижав зелёный самолётик к губам: «Бамбара, чуфара, лорики, ёрики, - а потом добавляю от себя, как Злой Магрибский Колдун в кино, он тоже после заклинания объяснял, чего ему надо: - Пусть Жанна расколдуется и опять превратится в девочку, как была раньше!» И выбрасываю самолётик в форточку, в надежде, что ветер подхватит его и понесёт куда надо, к помойке, где лежит дырявая жаба. Я зажмуриваюсь, чтобы не увидеть, куда он полетел - на всякий случай, потому что если мой самолётик с заклинанием просто упал на землю, я не хочу об этом знать. Пока я не знаю, не считается.
Утром я сразу подбегаю к окну и смотрю во двор. И сразу же вижу Жанну - сидит на своём равновесии в той же самой кофте противного зелёного цвета, как вчера. Расколдовалась, получается. Заклинание сработало. По-настоящему! Вот это да.
Я смотрю в окно и думаю: «Значит, я теперь настоящая ведьма. Умею колдовать. Если вдруг что-то пойдёт не так, я знаю заклинание: бамбара, чуфара, лорики, ёрики. Я его скажу, и сразу случится что-то хорошее. И все спасутся, и всё исправится навсегда».
____________________________________
Использованы темы "Сказки тысячи и одной жабы" от sap, и "Противного зеленого цвета" от kostik. Рассказ написан вне очереди, и вообще мы все устали, поэтому рецензентов не назначаю. Но с интересом поговорю в комментариях о том, что творится в детских головах. И какие удивительные картины мира в них иногда выстраиваются :)
- Почему?
Правильный ответ: «Потому что нам нельзя через дорогу, и если кто-нибудь из взрослых увидит нас на той стороне, будут крупные неприятности». Но откуда бы взяться правильным ответам вот прямо сейчас, когда мне всего пять с половиной лет, а Жанне - восемь, и она скорее согласится умереть на месте, чем признаться, что ей тоже запрещено переходить улицу, как маленькой. Ну уж нет!
Поэтому Жанна начинает говорить таким специальным зловещим сдавленным шёпотом, от которого белый день кажется глубокой ночью, а залитая солнцем, обсаженная клёнами и сиренью улица Ванагелё - тёмным подвалом с пауками и привидениями. И уже, в общем, почти всё равно, что именно она скажет, и так страшно, заранее.
- Там живёт ведьма. Вон в том доме, сразу за деревьями. И когда кто-то проходит мимо ведьминого окна, она может... Эй, почему ты так смотришь? Ты что, не веришь?
Обычно я стараюсь не спорить с Жанной. Особенно когда она рассказывает разные интересные вещи. Если станешь возражать, продолжения не дождешься. Спросишь, что дальше, отмахнётся: «Да ничего». Что в переводе на человеческий язык означает: «А вот не надо было меня перебивать». И назавтра не расскажет, и даже через неделю. Вообще никогда. Жанна упрямая. И ничего не забывает.
Но иногда совершенно невозможно промолчать. Например, когда тебе кажется, что знаешь правду.
- В том доме живёт тётя Ида, - говорю я. - А она точно не ведьма. Она с мамой дружит, а однажды даже платье ей сшила. Мама часто туда ходит, и никто её не заколдовал.
- А откуда ты знаешь, заколдовали её или нет? Ты что, проверяла? А как?
Ничего себе постановка вопроса.
- Думаешь, заколдовать - это обязательно превратить в какую-нибудь ужасную жабу? - наседает Жанна. - Или в камень? Сразу, как в сказке - калды-балды, зузгаляба-музгаляба! - превратился, и всё? А вот и нет! Можно заколдовать человека так, что он сам об этом не узнает. Наденет, например, ведьмино платье, придёт в нём домой, станет жить, как раньше. Никто ничего не заметит. А однажды ночью человек каааак проснётся и каааак съест всех своих детей! Потому что, оказывается, превратился в людоеда. И никто не будет знать, почему так вышло, и кто виноват. А это просто старое-престарое колдовство сработало, человека может быть ещё в прошлом году заколдовали. Или вообще десять лет назад. И ведьма давно из города уехала. И...
На этом месте я затыкаю уши. Не хочу её слушать. Не хочу думать, что однажды ночью мама может стать людоедом и меня съесть! И никуда от неё не денешься, она же всегда ночует дома, и я тоже там. Может быть, попроситься жить к бабушке Эле? У бабушки грустная музыка по радио и ужасная рисовая каша каждое утро, зато бабушка совершенно точно никогда не была у тёти Иды, не надевала ведьмино платье, а значит, ни в кого ужасного не превратится. А вот маааама...
Нет.
Думать о маме-людоеде совершенно невыносимо. Это гораздо хуже, чем просто страшно. Это как будто я осталась совсем одна во всём мире - навсегда. Раньше у меня была моя мама, а теперь - какой-то чужой людоед. И папа, и все остальные люди могут оказаться вообще кем угодно, если уж даже мама... Нет, я так не могу!
Я вообще не могу бездействовать. Это не в моём характере. Если случилась беда, надо всё исправить. Прямо сейчас, немедленно. Любой ценой.
Поэтому я бегу через дорогу.
- Ты куда? - кричит Жанна. - Туда нельзя! Там же ведьма! Ты дура! Почему ты мне не веришь?!
Да верю я, верю. В том-то и беда.
Толкаю калитку, вбегаю во двор и со всей дури влетаю в объятия ведьмы. То есть, тёти Иды. Ну или... Не знаю. Короче, меня держат сильные тёплые руки, я пытаюсь вырваться, бодаю мягкий живот, но ведьма тётя Ида не отпускает. Спрашивает:
- Ты чего? Что с тобой случилось?
Мне так страшно, как ещё никогда в жизни не было, хуже, чем в поликлинике, где в любой момент тебя могут схватить и сделать укол. Но я всё равно кричу прямо в обтянутый красной кофтой живот:
- Расколдуй мою маму! Пожалуйста! Нельзя, чтобы она была людоедка! Так нечестно!
Любая сказочная ведьма на этом месте ужасно рассердилась бы и превратила бы меня - например, в курицу, которую можно зажарить и съесть на обед. Или во что-нибудь ещё похуже, хотя не представляю, что может быть хуже жареной курицы. Даже думать об этом не хочу.
Но тётя Ида почему-то не сердится.
- Да, действительно нечестно, - соглашается она. - Только я твою маму не заколдовала. В последний момент забыла нужное заклинание, представляешь? Поэтому ничего не получилось. Всё в порядке с твоей мамой.
И тогда я наконец решаюсь поднять голову и посмотреть ей в лицо. Тётя Ида улыбается. И говорит:
- А вообще, имей в виду на будущее: превратить человека в людоеда совершенно невозможно, даже если заклинания не забывать. В принцессу или в жабу - запросто. Или, например, в розовый куст. А людоедом надо сразу родиться. А нет - значит, нет. Без обид.
Я слушаю её, открыв рот. Ага, значит, в жабу, всё-таки можно! Так и знала, хотя папа говорит, что в сказках сплошные выдумки. Это он меня просто успокаивает, чтобы не боялась, взрослые вообще довольно часто обманывают, хотя делают вид, будто врать нельзя. Хорошо, что тётя Ида честная. Не каждый день ведьмы вот так запросто открывают свои секреты. Мне очень повезло.
- Только в жабу тоже, пожалуйста, маму не превращай, - прошу я. - Тогда нам придётся посадить её в аквариум. Маме там точно не понравится. Она даже в речке купаться не очень любит, окунётся и сразу бежит назад.
- Ладно, - легко соглашается тётя Ида. - В жабу не буду, договорились. А в принцессу можно? Ну, если я вдруг всё-таки когда-нибудь вспомню заклинание.
Я молчу, пытаясь представить последствия подобного превращения. Вреда, вроде бы, никакого. Зато у мамы будет дворец, корона и много красивых платьев. И сундуки с драгоценностями, как в кино. Может быть она даст мне их поносить? Ну или хотя бы померить? А может быть, лучше превратить в принцессу не маму, а сразу меня? И тогда не придётся ни у кого ничего выпрашивать, пусть лучше мама сама просит у меня, а я ей дам, сколько захочет. Здорово я придумала! Ведьмам же наверное всё равно, кого заколдовывать, лишь бы заколдовать? Или нет?
Я открываю рот, чтобы спросить, но вместо этого почему-то начинаю плакать. Взрослый сказал бы «от облегчения», но я-то пока не взрослая, мне всего пять с половиной лет, и я понимаю только одно: ужасно стыдно реветь при посторонней ведьме тёте Иде. Теперь она наверное не захочет превращать меня в принцессу, скажет: «Принцессы плаксами не бывают», - и будет совершенно права, действительно не бывают. Так что лучше наверное и не просить.
Тётя Ида обнимает меня крепко-крепко и гладит по голове.
- А хочешь конфету? - вдруг спрашивает она. - Она не заколдованная. Обычная, из магазина. «Белочка». Будешь?
Я беру конфету, вежливо говорю: «Спасибо», - и, не разворачивая, прячу угощение в карман. Мало ли, что тётя Ида говорит «не заколдованная». От ведьминой конфеты вообще во что угодно можно превратиться, даже без заклинаний, это любому дураку ясно, если он хотя бы одну сказку в своей жизни прочитал.
А превращаться мне пока не хочется. Даже в принцессу немножко страшно, а если не в принцессу, тогда ни за что! Зато мне ужасно хочется посмотреть, как превратится кто-нибудь другой. Только не мама, конечно. И не папа. Кто-нибудь, кого не так сильно жалко. Например...
Жанна уже во дворе, сидит на своём равновесии. Теперь я знаю, что качели такого типа называются «балансир», а в детстве мы говорили: «равновесие». «Идём кататься на равновесии», - и сразу ясно, о чём речь.
Жаннино равновесие сломалось ещё зимой, что-то там внутри заржавело, застряло, и доска больше не летает вверх-вниз, а замерла неподвижно, причём под таким углом, что сидеть на ней неудобно, сползаешь. Никто там никогда и не сидит, кроме Жанны, ей нравится вскарабкаться повыше и усесться, вцепившись в края доски. Или лечь на спину, свесив руки и ноги по сторонам - в такие моменты Жанна похожа на сломанную куклу, и я всегда немножко надеюсь - вдруг она взаправду умерла. То есть, на самом деле, я не хочу, чтобы Жанна умирала, а всё-таки здорово было бы посмотреть на настоящего мертвеца и может быть даже потрогать, хотя я совсем не уверена, что решусь. Но вдруг?
Жанна видит меня и сразу демонстративно отворачивается. Но я всё равно достаю из кармана тёти Идину конфетой. Очень волнуюсь: а вдруг Жанна её не возьмёт? Когда Жанна такая сердитая, к ней лучше не лезть, это все во дворе знают и стараются не связываться.
Но я не могу не лезть и не связываться. Мне надо прямо сейчас! Очень не люблю ждать. От ожидания в животе делается дырка - невидимая, но самая настоящая. И всё в неё улетает, становится каким-то ненужным, безвкусным и безрадостным, даже мороженое, карусель и мультфильмы, никакого от них удовольствия, пока чего-нибудь ждёшь.
Поэтому я подхожу к качелям и говорю Жанне:
- Моя мама не людоед. Она вообще не заколдованная. Тётя Ида заклинание забыла и до сих пор не вспомнила. Она добрая, хоть и ведьма. И конфеты у неё обычные, из магазина. Я целых две съела и ни во что не превратилась. А одну тебе принесла. Хочешь?
Жанна неопределённо дёргает плечом. Молчит. Думает. Наверное боится брать ведьмину конфету. Кто угодно на её месте испугался бы!
- Ладно, - наконец говорит она. - Давай.
И протягивает руку. Всё-таки она очень храбрая. И никогда не плачет. Наверное, из Жанны получилась бы очень хорошая принцесса, лучше, чем из меня. Обидно, но это так.
Пока Жанна ест конфету, я успеваю представить, как вот сейчас она квакнет, подпрыгнет высоко-высоко, а в траву приземлится уже жабой, противного зелёного цвета, такого же, как её кофта, которую она как нарочно надела, чтобы легче было превратиться.
Но Жанна ни в кого не превращается. Комкает зелёный конфетный фантик и кидает его далеко-далеко, в траву. Я смотрю, куда он падает. Надо обязательно запомнить и потом подобрать. У меня таких зелёных с белкой уже много, они вообще у всех есть, ни на что интересное не обменяешь. Но это всё-таки не простая конфета, а тёти Идина. И бумажка наверное тоже волшебная, лучше её сохранить. Но при Жанне я её поднимать не стану. Волшебный фантик - это будет мой секрет.
Наконец Жанну зовут обедать. Значит, и меня сейчас позовут. Но пара минут, чтобы найти в траве скомканную бумажку и спрятать её в карман, у меня всё-таки есть.
Вечером Жанна не выходит гулять. Я сижу, прилипнув к окну, жду, когда она появится во дворе, но время идёт, уже начинает темнеть, а Жанна всё не выходит, и у меня замирает сердце: неужели всё-таки превратилась? Интересно, во что?
Больше всего на свете мне хочется пойти в Жаннин подъезд, подняться на четвёртый этаж, прижаться ухом к двери, послушать, что сейчас происходит у них дома. Наверное, Жаннина мама плачет? Кто угодно заплакал бы, если бы его дочка вдруг превратилась в жабу. Это, конечно, не так страшно, как мама-людоед, но тоже ничего хорошего.
Но подслушать не получится, меня редко отпускают гулять по вечерам и только если во дворе есть другие дети, а сегодня там, как назло, никого. Самый конец лета, все куда-то уехали. Некоторые даже на море. Им везёт.
Впрочем, шанс выйти во двор у меня всё-таки есть. Ненадолго, но забежать в Жаннин подъезд успею, а это главное.
Способ не очень приятный, зато надёжный. Надо сказать маме: «Хочешь, я вынесу мусор?» Если ведро пустое, ничего не получится, но оно редко бывает совсем пустым. Чаще - полным доверху, и тогда мама спрашивает: «Тебе не тяжело?»
Мне, конечно, тяжело. Ещё как! И очень противно. Всё-таки мусор. Он грязный и плохо пахнет. Когда ведро совсем лёгкое, можно нести его на вытянутой руке, но обычно у меня не хватает сил, и тогда ведро ударяет по ноге, это хуже всего. Но приходится терпеть. Когда очень нужно выйти из дома вечером, вынести мусор - единственный вариант. Родители очень не любят сами его выносить и радуются, что я им помогаю.
Вот и сейчас мама, просияв, вручает мне почти полное ведро, спрашивает: «Тебе не очень тяжело?» Я отрицательно мотаю головой и волоку ведро к выходу, думая об одном: только бы не уронить его, только бы не рассыпать!
Так сильно боюсь уронить мусор, что никогда не роняю.
Мы живём на втором этаже, поэтому спускаться по лестнице не очень долго. А через двор идти уже гораздо легче, тут никаких ступенек, ровная земля, отдыхать, поставив ведро, можно хоть через каждый шаг, теперь оно точно не опрокинется. Но самое худшее ещё впереди: надо будет поднять ведро, придерживая одной рукой за дно, и высыпать мусор в бак. И потрясти, чтобы обязательно выпала ужасная мокрая липкая газета, которой застилают дно. Иногда мне везёт, и она вылетает сразу, но чаще прилипает к стенке, и тогда приходится вытаскивать её рукой, брррррр! Очень противно.
Вот и на этот раз так вышло, газету пришлось вынимать, а потом долго-долго вытирать пальцы об траву, пока они не стали жёлто-зелёными от горького пахучего травяного сока - совсем другое дело, такую грязь я люблю.
Пустое ведро стоит возле мусорных баков, а я бегу к качелям, у нас с мамой такой договор: после того, как я выброшу мусор, можно десять минут покататься, даже если уже начало темнеть. Десять минут это, на самом деле, довольно много, всё можно успеть - и покататься, и зайти в Жаннин подъезд, а если даже я чуть-чуть опоздаю, мама не рассердится. Мусор-то я уже выбросила, обратно в ведро он не запрыгнет, домой не придёт, дело сделано, это для неё главное. А для меня главное - побыть одной во дворе. Когда никого больше нет, тут всё моё, как будто я и правда принцесса. У каждой принцессы есть свой собственный двор с качелями где-нибудь за дворцом, куда больше никто не может пробраться. Стражники не пустят, и всё!
Первым делом я иду к Жанниному равновесию. Не то чтобы мне нравилось туда залезать, но я всё равно иногда залезаю, просто ей назло. Жанна очень не любит, когда там сидит кто-то кроме неё. Если большие мальчишки, она, конечно, помалкивает, что с ними сделаешь. А если кто-то из младших, сразу начинает кричать: «Это моё место!» - и спихивать нарушителя. И меня тоже, хоть и считается, что мы дружим. А на самом деле, наверное, нет. Когда дружат, не жадничают. И не обзываются.
«Хорошо, что я отдала Жанне тёти Идину конфету, - думаю я. - Ни капельки её не... Ой!»
«Ой» - это значит, что на Жаннином равновесии, на её любимом месте сидит зелёная жаба, такая огромная, что если бы захотела, могла бы, наверное, проглотить целого кота. И меня... Нет, проглотить не смогла бы, но откусить руку и ногу - запросто. Вот всё-таки не надо было Жанну заколдовывать! Жанна и так ужасно вредная, а теперь, когда превратилась в гигантскую жабу, даже подумать страшно, что она может натворить.
На этом месте мужество окончательно оставляет меня, и я бегу домой. Без ведра, зато с такими воплями, что мама выскакивает мне навстречу. Ловит, обнимает, подхватывает на руки, целует, шепчет горячо в самое ухо: «Что случилось, зайчонок? Кто тебя обидел? Всё хорошо?»
- Жаба, - говорю я, обессиленно повисая на маме. - Там на равновесии сидит жаба.
- Что?! Какая ещё жаба? - растерянно переспрашивает она.
- Зелёная. Огромная-преогромная. Наверное она людоед.
И тут же прикусываю язык. Не надо было говорить про людоеда, теперь мама перепугается ещё больше, чем я. А папа ещё на работе. И кто нас с ней защитит?
Но мама почему-то наоборот как-то сразу успокаивается. И даже, похоже, радуется. Словно всю жизнь училась сражаться с жабами-людоедами, и теперь точно знает, что делать.
- Ладно, - говорит она, - сейчас мы с ней разберёмся.
И идёт прямо к жабе, в смысле, к равновесию, а меня при этом по-прежнему держит на руках. То есть, получается, мы вдвоём туда идём. К жабе! Больше всего на свете мне хочется вырваться и убежать, но наверное нельзя бросать маму одну. Может быть ей только со мной не страшно, а без меня мама сразу испугается, и жаба её победит? Не знаю. Но лучше не рисковать.
Поэтому я просто закрываю глаза. Будь что будет.
Мы идём, потом останавливаемся. А потом мама вдруг начинает смеяться, и я от удивления открываю не только глаза, но и рот.
- Пластмассовая! - сквозь смех говорит мама. - Твоя жаба-людоед пластмассовая! Солнышко моё, бедный мой заяц, это же просто лейка!
И ставит меня на землю. На земле тоже вполне можно жить - при условии, что ужасная жаба не притворилась пластмассовой лейкой, чтобы нас обмануть. Подманить поближе, а потом кааак...
Но мама уже держит жабу в руках, и ничего страшного не происходит. По крайней мере, никто у неё ничего так и не откусил.
- Дырявая, к тому же, - объявляет мама и суёт жабу мне под нос. - Смотри, какая большая дырка!
Я отворачиваюсь и зажмуриваюсь. Это невежливо, но лучше я пока на эту жабу не буду смотреть. А то вдруг от моего взгляда она превратится в настоящую? Мне почему-то кажется, что мой взгляд может всё изменить. Раньше мне такое даже в голову не приходило. А вдруг я сама теперь ведьма? Наверное, когда даёшь кому-то заколдованную конфету, от этого становишься ведьмой. Жалко, что я раньше не подумала. Ведьмой я быть не очень хочу. Я бы лучше всё-таки превратилась в принцессу. Но теперь наверное ничего не исправить.
- Сейчас мы её выкинем, - говорит мама. - И ведро заберём. И пойдём домой. И знаешь, что будем там делать? Нажарим много-много гренок. И будем их есть с клубничным вареньем. Хочешь?
Я киваю, хотя на самом деле не знаю, чего я сейчас хочу. Но пока мама несёт пластмассовую зелёную жабу к помойке, понемногу начинаю понимать: больше всего на свете я хочу, чтобы Жанна превратилась обратно. Если бы она стала живой жабой, тогда ещё ладно, даже интересно. Но быть мёртвой дырявой пластмассовой лейкой - это как-то чересчур. Живой человек не должен превращаться в мёртвое, даже такой вредный как Жанна. Тем более, не такая уж она вредная. Только иногда. И с ней интересно... было.
Было.
Это слово крутится у меня в голове, круглое, тёмное, гладкое, как каштан. «Было». Оказывается, это очень страшное слово. Оно означает, что кого-то уже больше нет.
Например, Жанны.
Я больше не хочу идти в её подъезд и подслушивать под дверью, как плачет Жаннина мама. Или не плачет, а ругается? Не знаю. Ничего не хочу об этом знать. Было бы здорово вообще больше никогда не видеть Жаннину маму. Это непросто, когда живёшь с человеком в одном дворе, но всё-таки может повезти. Например, она будет очень рано уходить на работу. А возвращаться когда мы сидим дома и обедаем. Или наоборот, уходить во время нашего обеда, а приходить поздно ночью, когда все спят. А в выходные пусть куда-нибудь уезжает. Или ещё лучше, пусть переезжает отсюда совсем, навсегда! Тогда мне не придётся на неё смотреть и вспоминать, что я натворила. А если не вспоминать, то наверное и не считается? Как будто не было ничего.
«И вообще, - думаю я, пока мама за руку ведёт меня к дому, - никто никогда не узнает, что это сделала я. Никто не видел, как я давала Жанне ведьмину конфету. А тётя Ида сама будет молчать, такими вещами ведьмы не хвастаются. Они вообще всё время притворяются нормальными людьми, чтобы их не поймали. И я теперь тоже буду притворяться. Я научусь».
К тому моменту, когда мы приходим домой, и мама начинает резать хлеб на гренки, я уже почти торжествую, убедив себя в собственной неуязвимости. Никто не догадается, что это я дала Жанне конфету. Никогда!
Ночью я просыпаюсь от того, что совсем рядом кто-то плачет. И только потом понимаю, что это плачу я. Подушка уже совсем мокрая. Хорошо, что мама с папой спят, а то стали бы спрашивать, что случилось. А я сама не знаю. Никогда раньше не плакала во сне. Во сне у меня обычно всё хорошо.
Вообще-то я не очень люблю просыпаться ночью. Ночью в квартире совсем темно, только на стенах пятна света уличных фонарей и тени, такие густые, чёрные, плотные, что лучше бы мне их не видеть, а то как потом в одной с ними комнате спать? Но теперь я ведьма. Хоть и нечаянно ею стала, а всё равно, должна буду жить как ведьма. И наверное мне придётся полюбить темноту. Ведьмы же её вроде бы любят? Или не обязательно?
Всё вдруг стало так сложно. И посоветоваться не с кем.
Я вылезаю из постели, подхожу к окну и смотрю во двор. Мусорных баков отсюда не видно. Наверное, это хорошо. Потому что там сейчас лежит Жанна. То есть, бывшая Жанна, пластмассовая лейка-жаба. Наверное страшно ночью лежать на помойке? Или когда ты пластмассовая, тебе уже всё равно?
Я смотрю в окно и плачу, потому что мне жалко Жанну. Оказывается, заколдовать кого-то совсем не так весело и интересно, как я думала. То есть, вообще ни капельки не весело, а наоборот грустно. Я хочу, чтобы Жанна превратилась обратно. И пусть потом дразнится, пусть командует и дерётся, пусть вообще никогда со мной не дружит, мне всё равно. Лишь бы она опять была.
Жалко, что я не умею расколдовывать заколдованных. Зато тётя Ида наверное умеет. Надо будет её попросить. Но что делать, если она не согласится? Скажет: «Сама дала ей конфету, сама теперь и расколдовывай». Засмеётся, превратится в сову и улетит.
Или не в сову, а в ворону.
В этот момент мимо окна, совсем близко пролетает какая-то большая ночная птица, и я отпрыгиваю назад, обеими руками зажимая рот, чтобы не заорать. На самом деле мне очень хочется заорать, разбудить родителей, нажаловаться им на тётю Иду, птицу и темноту, но нельзя. Я теперь ведьма, у меня свои секреты и свои дела. Их не касается.
От этих мыслей я снова ощущаю себя самым одиноким человеком в мире, как днём, когда думала, что мама может стать людоедом. Только теперь мама не при чём. Теперь всё из-за меня.
Я снова подхожу к окну. Птица уже улетела. Наверное, это была тётя Ида. Я о ней только подумала, а она сразу превратилась и прилетела, чтобы сказать мне: «Расколдовывай свою подружку сама». Наверное, так и сказала, просто я не расслышала. Окно же закрыто.
«Но я же не знаю никаких заклинаний, - думаю я. - Вообще ни одного! Какая-то глупая из меня получилась ведьма, только и умею, что чужие заколдованные конфеты другим детям раздавать».
А потом вспоминаю, что одно заклинание я всё-таки знаю. Из книжки про волшебника Изумрудного Города. Мама мне её на ночь читала зимой, по кусочкам, пока не засну. Это очень длинная сказка, почти на весь январь её хватило. И там было заклинание: «Бамбара, чуфара, лорики, ёрики». Я ещё спросила: «А ничего плохого не случится от того, что ты заклинание вслух говоришь?» - а мама тогда сказала: «Случится что-нибудь хорошее, в этой книжке все заклинания добрые, потому что она для детей».
Я тогда решила, что такое полезное заклинание, от которого случается что-то хорошее, обязательно надо запомнить. Лишнее хорошее никогда не повредит! Но потом уснула, а утром уже всё забыла. Зато сейчас вспомнила. Какая я молодец!
Осталось придумать, что бы такое сделать, чтобы хорошее случилось не какое попало, а какое мне надо. Чтобы дырявая пластмассовая жаба снова превратилась в настоящую Жанну. Вот как бы это заклинанию объяснить?
И тут я вспоминаю про фантик. У меня же есть фантик от волшебной конфеты! Не зря я его подобрала, теперь он мне поможет. Обязательно должен помочь.
Я достаю из кармана кофты скомканную зелёную бумажку с белкой, аккуратно её разглаживаю, а потом складываю из неё самолётик. Я умею, меня папа научил. Правда, таких маленьких мы с ним не делали, наоборот, большие, из целой газеты. Но сложить маленький самолётик, оказывается, даже проще. Совсем легко!
Залезаю с ногами на подоконник и открываю форточку. Этого мне, конечно, делать нельзя, но ничего, никто не узнает. А даже если узнают, ладно, пусть наказывают, другого выхода всё равно нет. Я шепчу, прижав зелёный самолётик к губам: «Бамбара, чуфара, лорики, ёрики, - а потом добавляю от себя, как Злой Магрибский Колдун в кино, он тоже после заклинания объяснял, чего ему надо: - Пусть Жанна расколдуется и опять превратится в девочку, как была раньше!» И выбрасываю самолётик в форточку, в надежде, что ветер подхватит его и понесёт куда надо, к помойке, где лежит дырявая жаба. Я зажмуриваюсь, чтобы не увидеть, куда он полетел - на всякий случай, потому что если мой самолётик с заклинанием просто упал на землю, я не хочу об этом знать. Пока я не знаю, не считается.
Утром я сразу подбегаю к окну и смотрю во двор. И сразу же вижу Жанну - сидит на своём равновесии в той же самой кофте противного зелёного цвета, как вчера. Расколдовалась, получается. Заклинание сработало. По-настоящему! Вот это да.
Я смотрю в окно и думаю: «Значит, я теперь настоящая ведьма. Умею колдовать. Если вдруг что-то пойдёт не так, я знаю заклинание: бамбара, чуфара, лорики, ёрики. Я его скажу, и сразу случится что-то хорошее. И все спасутся, и всё исправится навсегда».
____________________________________
Использованы темы "Сказки тысячи и одной жабы" от sap, и "Противного зеленого цвета" от kostik. Рассказ написан вне очереди, и вообще мы все устали, поэтому рецензентов не назначаю. Но с интересом поговорю в комментариях о том, что творится в детских головах. И какие удивительные картины мира в них иногда выстраиваются :)