Прощание с Матерой. Театр "Огниво"
Кто ж старое дерево пересаживает?! У Распутина эта фраза встречается однажды, а вот в спектакле повторяется неоднократно. Звучит горько и беспомощно, будто эхом разносится в опустевшей деревне. Словно является укором или просьбой оставить в покое, дать дожить привычно, тихо и спокойно, там, где корни вросли в землю и не оторвать их уже, чтобы не оборвать жизни, И, словно подхватив эту мысль, создатели спектакля используют кукол, созданных в стиле северной деревянной скульптуры. То ли страрички-лесовички, то ли древне-славянские идолы поредевшей кроной головы, ручками-веточками, безвольно повисшими вдоль тел, и лишь иногда кукловоды поднимают эти веточки в немой мольбе…
Куклы практически статичны, бороздки коры выглядят глубокими морщинами, оставленными чередой дней и вихрем переживаний, а сейчас недвижимы - кажется, что уже ничего не могло бы возмутить эти спокойные лица и примирившиеся с законами жизни умы и сердца.
В этом спектакле более всего чувствуется разделение актеров-кукловодов и их кукол, такое впечатление, что выступают они не одновременно, а поочередно - отыграют актеры свою сцену, и переключится свет, проступят куклы на передний план, и стоят в этот момент они со скорбными ликами, неподвижно, обреченно, как старая заброшенная роща… И тут я невольно вспомнила, что у древних славян дерево было символом дороги в мир иной. Подтверждением тому и макет церквушки, расположенный над сценой, , куда протягивают куклы свои ручки-веточки, куда вроде тянется крона «голов»… Но обрублено древо, словно прерван путь, и что делать непонятно… как пройти путь, ведь он неминуем…
А вот куклы-«новаторов» и тех, кто радуется переезду, выполнены весьма гротескно, почти карикатурно - одна кукла сконструирована из старых мясорубок, у второй телефонные шнуры-ручки - до всего дотянутся, из всего выкрутятся… такое впечатление, что все сделано, чтобы герои этих кукол вызывали иронию. И нет и не может быть никаких сомнений, что идет подавление старого новым. В спектакле это не развитие, а какая-то истинная деградация, где рушатся символы, низвергаются идеалы, где можно рубить кресты и поджечь кормилицу-мельницу (кстати, и кресты рубят, и мельница горит довольно натурально)…
И все же практически весь спектакль смотришь его как-то отстраненно, сочувствуя, но практически не примеряя к себе. И даже попытки представить или вспомнить, с чем тебе лично было жаль расставаться, от чего было невозможно уйти, были какими-то спокойными и отвлеченными. Смотришь спокойно… пока не дойдешь до кульминационных моментов. А их в спектакле два. Первый раз защемило сердце и защипали глаза, когда уезжают первые старики - собирается весь этот деревянный скарб, пакуется, связывается веревками и… уносится сквозь зал. И была такая явная ассоциация с похоронами, что дрожь пробирала. Тем более, что уезжал Настасья и Егор, который в городе умирает… В этом настроении и ушли мы на антракт.
Второй пронзительный момент настиг в финале, когда свет был поставлен таким образом, что казалось, что весь зал накрыли волной, лавиной. Это не ветер перемен, увы, это всеразрушающая лавина…
Надо сказать, что спектаклю задан явно фестивальный флер. И прежде всего дело в стилевом решении - куклы довольно необычны-непривычны… Но еще полностью задействован потенциал актеров, использованы певческие возможности. Спектакль здорово разбавлен частушками, акапелеьными песнопениями. Причем используются такие пронзительные песни, я постоянно вспоминала, как пела какие-то деревенские песни бабушка, никогда я их потом не слышала. Вот и тут были такие неизбитые и неузнаваемые…
Куклы практически статичны, бороздки коры выглядят глубокими морщинами, оставленными чередой дней и вихрем переживаний, а сейчас недвижимы - кажется, что уже ничего не могло бы возмутить эти спокойные лица и примирившиеся с законами жизни умы и сердца.
В этом спектакле более всего чувствуется разделение актеров-кукловодов и их кукол, такое впечатление, что выступают они не одновременно, а поочередно - отыграют актеры свою сцену, и переключится свет, проступят куклы на передний план, и стоят в этот момент они со скорбными ликами, неподвижно, обреченно, как старая заброшенная роща… И тут я невольно вспомнила, что у древних славян дерево было символом дороги в мир иной. Подтверждением тому и макет церквушки, расположенный над сценой, , куда протягивают куклы свои ручки-веточки, куда вроде тянется крона «голов»… Но обрублено древо, словно прерван путь, и что делать непонятно… как пройти путь, ведь он неминуем…
А вот куклы-«новаторов» и тех, кто радуется переезду, выполнены весьма гротескно, почти карикатурно - одна кукла сконструирована из старых мясорубок, у второй телефонные шнуры-ручки - до всего дотянутся, из всего выкрутятся… такое впечатление, что все сделано, чтобы герои этих кукол вызывали иронию. И нет и не может быть никаких сомнений, что идет подавление старого новым. В спектакле это не развитие, а какая-то истинная деградация, где рушатся символы, низвергаются идеалы, где можно рубить кресты и поджечь кормилицу-мельницу (кстати, и кресты рубят, и мельница горит довольно натурально)…
И все же практически весь спектакль смотришь его как-то отстраненно, сочувствуя, но практически не примеряя к себе. И даже попытки представить или вспомнить, с чем тебе лично было жаль расставаться, от чего было невозможно уйти, были какими-то спокойными и отвлеченными. Смотришь спокойно… пока не дойдешь до кульминационных моментов. А их в спектакле два. Первый раз защемило сердце и защипали глаза, когда уезжают первые старики - собирается весь этот деревянный скарб, пакуется, связывается веревками и… уносится сквозь зал. И была такая явная ассоциация с похоронами, что дрожь пробирала. Тем более, что уезжал Настасья и Егор, который в городе умирает… В этом настроении и ушли мы на антракт.
Второй пронзительный момент настиг в финале, когда свет был поставлен таким образом, что казалось, что весь зал накрыли волной, лавиной. Это не ветер перемен, увы, это всеразрушающая лавина…
Надо сказать, что спектаклю задан явно фестивальный флер. И прежде всего дело в стилевом решении - куклы довольно необычны-непривычны… Но еще полностью задействован потенциал актеров, использованы певческие возможности. Спектакль здорово разбавлен частушками, акапелеьными песнопениями. Причем используются такие пронзительные песни, я постоянно вспоминала, как пела какие-то деревенские песни бабушка, никогда я их потом не слышала. Вот и тут были такие неизбитые и неузнаваемые…