Аутодафе
Источник
В сердце как будто застряло что-то - и чешется, чешется, чешется. Своим ярко-красным маникюром ты скребёшь по груди так, что края бюстгальтера растрепались и красное пятно на коже обозначило точное местонахождение маленькой противной мышцы, которая упрямо качает голубую кровь по до предела натянутым сосудам. Пятно, похожее на мишень. В неё метят те, кто считает себя правым, честным, справедливым и имеющим право стрелять. Эта мишень ноет - теперь постоянно. Тебе кажется, ты слышишь глухой стон из-под кожи, когда просыпаешься ночью и не можешь больше уснуть. Раньше ты плакала, теперь плач ушёл куда-то внутрь, и слышишь его только ты. Он больше никому не мешает. Под твоими ногами каждая дорожка превращается в лезвие бритвы. Толстые подошвы не спасают: ноги режет в кровь, и остановиться нельзя, потому что под действием силы тяжести тебя рано или поздно разрежет пополам. А тело такое тяжёлое и мягкое, как кусок свинца. Иногда тебе кажется, что всё решилось бы, если бы эта бритва разрезала тебя от пяток до макушки, как кусок протухшего сала, но потом ты думаешь, что это повторится снова, и снова, и снова… и решаешь лучше уж дожить до конца эту жизнь в надежде на хорошую карму, которая в следующий раз позволит тебе быть беззаботной собакой, самовлюблённым котом или… дрозофиллой. Да, лучше дрозофиллой: она ничего не успевает толком понять. Её не предают друзья, родные и любимые. Она не чувствует себя подушечкой для иголок, в которой уже нет места для новой булавки, но самый близкий человек всё-таки умудряется её впихнуть. У неё вообще нет близких людей, и она не знает, каково это быть одной в пустыне, в которой кто-то делал вид, что идёт с тобой рядом, а оказался миражом. В которой есть только один человек, который никогда и ни при каких условиях от тебя не откажется, - твой отец. Там твои идеи ничто, потому что их никто не поддержал. Твои планы ничто, потому что в них никто не поверил. Твои принципы ничто, потому что им может следовать только романтик. Ты жёсткая, сильная, грубая и суровая, потому что ты романтик. А все те, кто выдаёт себя за романтиков, вздыхает, грустит и смотрит на мир томными глазами, становятся циничными ценителями собственного комфорта, как только речь заходит о романтической жизни. Потому что она притягательна только на киноэкране, где сжимается от голода не их желудок, стынут на холоде не их пальцы и не они живут без крыши над головой, созерцая бездонное небо. И не они стоят под куполом цирка на раскачивающемся канате с балансиром из силы и слабости, а снизу полудремлет равнодушная публика, для которой чужое падение станет поводом для ярких эмоций только на один день. Ты теперь всё время как будто летаешь, но особенно: легко и в полной темноте. Тебе хочется действовать, потому что ты знаешь, что действие отвлекает. Нежный сон кончился неожиданно, и сначала ты сильно испугалась, зажмурилась и хотела снова заснуть, но сон не шёл, и ты вдруг осознала, что наяву пусто, но эта пустота - правда. Нет, ты не жаловалась на сон - ты была ему благодарна, в конце концов, не каждому удаётся так сладко спать. И на пробуждение ты тоже не жалуешься. Ты научилась принимать. Наяву ты всегда была одна. Верила ли ты во сне, что одиночества больше нет? Кажется, не верила, знала, что сон не вечен, что предатель не дремлет. Ты помнишь, тебе приснился сон пять лет назад? В нём всё так и было: рюкзак за плечами, подножка поезда и человек, который вчера был тебе ближе самой себя, а сегодня купил тебе билет на этот поезд и слишком нетерпеливо мечется по перрону, поторапливая машиниста, проводников, пассажиров, он злится, скалит зубы, ненавидит тебя, а ты стоишь на подножке, смотришь на него и согласна уехать, только чтобы не видеть, как этот человек осыпается, распадается, тает, превращаясь в пустоту, из которой был тобою создан. В том сне тебе было невыносимо больно, и ты плакала утром от того, чему ещё только предстояло случиться. Сейчас ты не плачешь, потому что тебя тоже начинает съедать пустота, и руки ты больше ни к кому не тянешь, никому не веришь, никому не рассказываешь, ничего не просишь. Ты всё так же ходишь по земле, но не чувствуешь опоры, потому что её больше нет. Ты тридцать лет верила в любовь, дружбу и честность. Эти опоры твоего мира рушились одна за другой, и вот последняя пала - любовь… Её не существует в этом мире, был только туман и мечты, и снова этот сладкий-сладкий сон длиной почти в пять лет. Ты дружишь, ты честна и любишь, но мир вокруг исчез и эти чувства улетают в пустоту, никому не нужные, никем не востребованные. Люди плутают каждый в своём тумане, никогда не встречаясь, плавают в каком-то мутном пространстве из собственных желаний, требований, ожиданий. Разве им нужен кто-то, кроме них самих, если они никого не хотят видеть? Они все робинзоны и могут заметить только Пятницу, который назовёт их хозяином и станет их тенью. Они не замечают миллионов других робинзонов, застрявших на этом проклятом острове и ждущих каждый своего слугу. На этом острове нет дружбы, честности и совсем нет любви, есть только жажда власти, господства, превосходства и - серый кардинал всех этих жажд - жажда простого комфорта. Здесь романтика - зрелище на вечер, а любовь - развлечение на неделю. Здесь сила земного притяжения мощнее, чем в чёрной дыре: отсюда не может вырваться даже слабенький луч света. Тебе предлагают сделку с совестью и место на острове, но ты выкалываешь себе глаза, чтобы этого не видеть. А робинзоны так и просидят здесь до самой смерти, не зная, как пользоваться своими завязанными глазами, и не пытаясь нащупать того, кто сидит рядом. Из твоих глазниц будет сочиться кровь вперемешку с солёными слезами, разъедающими свежие раны. А потом окажется, что человеку не положены глаза. Твои самые близкие люди плюнут тебе в лицо, потому что ты не с большинством, значит, считаешь себя особенной. Ты возразишь, что в тебе мало особенного, просто ты честна с собой и со всем миром. Тебя осмеют как лгунью, осудят и будут плясать и бесноваться на твоей казни, а ты будешь слышать их песни сквозь треск разгорающегося костра и ни о чём не жалеть. Тебе будет только немного больно, когда костёр разгорится, твоя кожа начнёт пузыриться, лопаться, слезать, обнажая мясо, но ты будешь молчать, чтобы они не подумали, что ты их осуждаешь. Твои волосы сгорят и кости черепа обуглятся, зато и кровь свернётся, больше не мучая сердце. Твои ноги перестанут дёргаться, внутренние органы превратятся в пепел, их песни перестанут терзать уши и боль уйдёт, заменяясь ничем. Ты станешь свободной, как всегда мечтала: от иллюзий, страданий, слепой веры и необходимости любить не так, как тебе предписали, - от всего. Ты сгоришь, чтобы стать пустотой или эфиром, у тебя больше не будет чувств, будет только осознание. Ты уже начала гореть, и только поэтому тебе сейчас больно. Но ты уже чувствуешь, что это одиночество - не кара. И, знаешь, ты всё-таки научилась одной очень важной вещи - не осуждать, поэтому тебя и казнят. Не бойся. Страшнее казни уже ничего не будет, огонь всё очистит. И не пытайся спастись - ты только оттянешь боль и будешь жить в её ожидании. Зачем? Тебе открыли правду жизни - тебя предали в самом святом из всего, во что ты верила. Не стремись в зону комфорта, не соглашайся на остров эгоистичных робинзонов, ты на нём можешь быть только Пятницей. Ты ведь уже нашла в себе силы взойти на костёр, так будь добра идти до конца, это не так страшно, как тебе кажется. И пусть сухую ветку, запалившую этот всеочищающий костёр, бросил единственный, кому ты, еретичка, верила. Ты ведь помнишь про sancta simplicitas? Тогда молчи.