Про врачей
Мы тут впервые серьезно столкнулись с местной медициной. То есть, к местному GP (general practitioner, читай "участковый терапевт") ходили, к зубному ходили, в приемное отделение больницы разок срочно съездили (отит, антибиотики, шесть часов в очереди), и, конечно, разницу видно, но не в таких масштабах.
В общем, мальчик мой родился с расщелиной губы. К счастью, неглубокой, к счастью, только губы, к счастью, мы все это пережили, в год губу ребенку зашили, велели приходить лет в девять. А в девять мы как раз переехали. Ну и попросили местного дантиста направить нас к специалистам, чтобы знать, что надо делать дальше и надо ли - а то российские врачи не признавались ни в какую. И к половине десятого года нас таки приняла в пациенты челюстно-лицевая клиника в Great Ormond Street Hospital. "Они лучшие", - в один голос сказали мне все аборигены.
Консультанты в GOSH посмотрели мальчика, и сказали, что нужна операция - надо забрать кусок кости из тазовой кости и вживить в верхнюю челюсть, чтобы через несколько лет туда можно было вставить протез зуба, потому что молочный там есть, а постоянного нет. И назначили операцию на через три месяца.
За месяц до срока нас позвали на предоперационную консультацию. Четыре человека - хирург, операционная сестра, анастезиологическая сестра и сестра клиники - провели с нами три часа. Да, мы заполнили какое-то количество бумаг и ответили на какое-то количество вопросов. Но основное время из этих трех часов ушло на то, чтобы рассказать и объяснить ребенку, что будет происходить в день операции. Я подчеркиваю - ребенку объяснить. Не мне. Ему.
В деталях. Хирург рассказала, что будут делать конкретно. Откуда будут брать кость, какого размера, что с ней будут делать, куда вставлять, как это будет, как долго, что он будет чувствовать, как будет болеть, как долго будет болеть, что можно будет есть, когда, когда снова в школу - все подробности, все вопросы, которые у нас возникли и про которые мы не подумали. Хирург, оперирующий хирург сорок минут разговаривал с ребенком. Очень подробно. Я тут не говорю "терпеливо", потому что это про отношения сверху вниз. Она говорила с ним на равных, рисовала схемы, объясняла и объясняла.
Показали палату. Показали оборудование для наркоза. Показали монитор давления, пульса и кислорода. Дали послушать, как пищит. Даже тонометра у меня ребенок не видел раньше - показали, померили, объяснили, для чего. А детская маска для наркоза, граждане советские дети, пахнет МАЛИНОЙ. И еще ты можешь выбрать, какой аромат тебе добавят в газ. Или можешь выбрать внутривенный наркоз. Потому что он быстрее. И показали канюлю, которую в руку вставляют. И сказали, что будет местное обезболивание, и ничего не почувствуешь. И как быстро уснешь, и что будет, когда проснешься. Все вообще показали. Какая будет повязка, где, как с ней обращаться. Сколько пробудешь в больнице, когда поедешь домой.
По итогам этой встречи ребенок НЕ БОЯЛСЯ. Он все понял, у него была возможность задать все вопросы, он не боялся и не волновался. Это мой ребенок, который боится боли и ипохондричен донельзя. А, ну и еще каждый, кто с нами встречался, НАЗЫВАЛ СВОЕ ИМЯ в первую очередь, и подробно рассказывал, чем он занимается и зачем это надо.
За день до операции позвонили (как обещали) и сказали, в какое время приходить. По приходе (а все бумаги уже готовы) поместили в палату, давление-температура-больничная (развеселая в машинках) рубашка и ждем своей очереди. Для ожидания есть телевизор в каждой палате, общая игровая и специальные люди, которые с детьми играют, давая мамам выпить кофе (это для малышей, понятно, моему телевизора хватило - дома-то нет его, ребенок был счастлив). Местное обезболивание нанесли на руки, как обещали, хирург и анастезиолог забежали поздороваться, спросить, все ли хорошо, нет ли вопросов, нет ли опасений каких.
Когда время пришло, мы пошли в оперблок. Мы пошли - я тоже пошла, в обычной одежде, БЕЗСУКАБАХИЛ и с рюкзаком с вещами. В предоперационной повстречали анастезиолога - вот почему они всегда такие крутые дядьки? - который зашутил ребенка так, что тот а) не заметил катетера в руку, совсем и б) уходил в наркоз смеясь. Смеясь. (Простите меня дальше, ок?) Блядь. Смеялся у меня ребенок, засыпая. И я была рядом. То есть понимаете - он ничего ни секунды не боялся. Они сделали так, что он не волновался СОВСЕМ.
А мне дали пейджер и велели пойти погулять на два часа. Через два часа пейджер завибрировал, я пошла, меня провели к просыпающемуся ребенку, и первый, кого он увидел, была я. Потом нас отвезли в палату и оставили в покое. В палате - в отделении то есть уже - заглянула медсестра, представилась, сказала "я Дженни, я буду о тебе заботиться сегодня" - заботиться! - "если что нужно, зовите, все есть". Рассказала, где что в отделении. Заходил дежурный врач, представлялся!!!! Еще раз сказал, чего ждать, какие могут быть осложнения на выходе из наркоза. Что делать.
Операция началась в двенадцать, в три мы были в отделении. В пять попросил есть - желе, конечно. Плюс телевизор. В семь встал и пошел в туалет. Боли нет. Ни минуты ребенок не чувствует боли, совсем. Мерили температуру - бумажными полосками - и давление, сначала каждый час, потом каждые три, ночью трижды. Приносили лекарства. Все максимально тихо и деликатно. Двери не скрипят и не хлопают. Тихо. В больнице тихо ночью. Свет не зажигают в комнате, чтобы давление померить, у сестры ручка-фонарик есть.
Утром в девять нас выписали, и мы уехали домой. Парацетамол и антибиотики. Четыре дня дома - и в школу. Боли ребенок не испытывал НИ МИНУТЫ. Совсем. Никакой. То есть да, швы во рту, повязка на бедре. Тянет, некоторый дискомфорт. Но не боль. У меня был веселый ребенок ВСЕ ВРЕМЯ.
То есть - операция два часа, бедро+рот. Никакой боли. Никакого волнения. Никаких беспокойств. Блядь. Пациент самый главный человек в этой больнице. Качество его жизни, его моральное состояние, его комфорт - самое главное. Для всех, и никто не то что не действует иначе - это просто аксиома, дважды два четыре. Солнце всходит на востоке. Ребенку должно быть хорошо. Больница - не место для страданий.
Меня сейчас отпустило немножко. Но как же мне хотелось рыдать, вспоминая российскую медицину. С четырьмя детьми, как вы понимаете, я через все прошла. При этом это всегда были лучшие и/или платные российские больницы. Навскидку - Морозовская, гда мамы спали на полу. Сперанского, где посещения через окошко. Боже, Святого Владимира (Русаковская) - не хочу вспоминать, самое жуткое место на свете. 13 - отделение недоношенных - там врачи были и боги, и люди, спасли мне девочку, не забуду их никогда, но все равно советкая больница. И УПДК, и АП больницы - все были. И везде - везде-везде, ты чувствуешь себя помехой их работе, тебя унижают, с тобой разговаривают через губу и свысока, объяснять не считают нужным, поплачет, потерпит, что это вы, мамочка, себе позволяете. Попробуй возрази хирургу, который будет завтра резать твоего ребенка, ага. Поди потребуй от него человеческого отношения.
То есть дело не в оборудовании. Дело не в умных кроватях и телевизорах. Дело в головах. Этот "профессиональный" (на самом деле - нет!) цинизм и мерзкое высокомерие - они не должны существовать в отношениях с пациентом.
В общем, к моему списку "как нам обустроить Россию" добавился полный разгон действующего медицинского корпуса. С последующей драконовской переаттестацией на предмет этики bedside manners.
В общем, мальчик мой родился с расщелиной губы. К счастью, неглубокой, к счастью, только губы, к счастью, мы все это пережили, в год губу ребенку зашили, велели приходить лет в девять. А в девять мы как раз переехали. Ну и попросили местного дантиста направить нас к специалистам, чтобы знать, что надо делать дальше и надо ли - а то российские врачи не признавались ни в какую. И к половине десятого года нас таки приняла в пациенты челюстно-лицевая клиника в Great Ormond Street Hospital. "Они лучшие", - в один голос сказали мне все аборигены.
Консультанты в GOSH посмотрели мальчика, и сказали, что нужна операция - надо забрать кусок кости из тазовой кости и вживить в верхнюю челюсть, чтобы через несколько лет туда можно было вставить протез зуба, потому что молочный там есть, а постоянного нет. И назначили операцию на через три месяца.
За месяц до срока нас позвали на предоперационную консультацию. Четыре человека - хирург, операционная сестра, анастезиологическая сестра и сестра клиники - провели с нами три часа. Да, мы заполнили какое-то количество бумаг и ответили на какое-то количество вопросов. Но основное время из этих трех часов ушло на то, чтобы рассказать и объяснить ребенку, что будет происходить в день операции. Я подчеркиваю - ребенку объяснить. Не мне. Ему.
В деталях. Хирург рассказала, что будут делать конкретно. Откуда будут брать кость, какого размера, что с ней будут делать, куда вставлять, как это будет, как долго, что он будет чувствовать, как будет болеть, как долго будет болеть, что можно будет есть, когда, когда снова в школу - все подробности, все вопросы, которые у нас возникли и про которые мы не подумали. Хирург, оперирующий хирург сорок минут разговаривал с ребенком. Очень подробно. Я тут не говорю "терпеливо", потому что это про отношения сверху вниз. Она говорила с ним на равных, рисовала схемы, объясняла и объясняла.
Показали палату. Показали оборудование для наркоза. Показали монитор давления, пульса и кислорода. Дали послушать, как пищит. Даже тонометра у меня ребенок не видел раньше - показали, померили, объяснили, для чего. А детская маска для наркоза, граждане советские дети, пахнет МАЛИНОЙ. И еще ты можешь выбрать, какой аромат тебе добавят в газ. Или можешь выбрать внутривенный наркоз. Потому что он быстрее. И показали канюлю, которую в руку вставляют. И сказали, что будет местное обезболивание, и ничего не почувствуешь. И как быстро уснешь, и что будет, когда проснешься. Все вообще показали. Какая будет повязка, где, как с ней обращаться. Сколько пробудешь в больнице, когда поедешь домой.
По итогам этой встречи ребенок НЕ БОЯЛСЯ. Он все понял, у него была возможность задать все вопросы, он не боялся и не волновался. Это мой ребенок, который боится боли и ипохондричен донельзя. А, ну и еще каждый, кто с нами встречался, НАЗЫВАЛ СВОЕ ИМЯ в первую очередь, и подробно рассказывал, чем он занимается и зачем это надо.
За день до операции позвонили (как обещали) и сказали, в какое время приходить. По приходе (а все бумаги уже готовы) поместили в палату, давление-температура-больничная (развеселая в машинках) рубашка и ждем своей очереди. Для ожидания есть телевизор в каждой палате, общая игровая и специальные люди, которые с детьми играют, давая мамам выпить кофе (это для малышей, понятно, моему телевизора хватило - дома-то нет его, ребенок был счастлив). Местное обезболивание нанесли на руки, как обещали, хирург и анастезиолог забежали поздороваться, спросить, все ли хорошо, нет ли вопросов, нет ли опасений каких.
Когда время пришло, мы пошли в оперблок. Мы пошли - я тоже пошла, в обычной одежде, БЕЗСУКАБАХИЛ и с рюкзаком с вещами. В предоперационной повстречали анастезиолога - вот почему они всегда такие крутые дядьки? - который зашутил ребенка так, что тот а) не заметил катетера в руку, совсем и б) уходил в наркоз смеясь. Смеясь. (Простите меня дальше, ок?) Блядь. Смеялся у меня ребенок, засыпая. И я была рядом. То есть понимаете - он ничего ни секунды не боялся. Они сделали так, что он не волновался СОВСЕМ.
А мне дали пейджер и велели пойти погулять на два часа. Через два часа пейджер завибрировал, я пошла, меня провели к просыпающемуся ребенку, и первый, кого он увидел, была я. Потом нас отвезли в палату и оставили в покое. В палате - в отделении то есть уже - заглянула медсестра, представилась, сказала "я Дженни, я буду о тебе заботиться сегодня" - заботиться! - "если что нужно, зовите, все есть". Рассказала, где что в отделении. Заходил дежурный врач, представлялся!!!! Еще раз сказал, чего ждать, какие могут быть осложнения на выходе из наркоза. Что делать.
Операция началась в двенадцать, в три мы были в отделении. В пять попросил есть - желе, конечно. Плюс телевизор. В семь встал и пошел в туалет. Боли нет. Ни минуты ребенок не чувствует боли, совсем. Мерили температуру - бумажными полосками - и давление, сначала каждый час, потом каждые три, ночью трижды. Приносили лекарства. Все максимально тихо и деликатно. Двери не скрипят и не хлопают. Тихо. В больнице тихо ночью. Свет не зажигают в комнате, чтобы давление померить, у сестры ручка-фонарик есть.
Утром в девять нас выписали, и мы уехали домой. Парацетамол и антибиотики. Четыре дня дома - и в школу. Боли ребенок не испытывал НИ МИНУТЫ. Совсем. Никакой. То есть да, швы во рту, повязка на бедре. Тянет, некоторый дискомфорт. Но не боль. У меня был веселый ребенок ВСЕ ВРЕМЯ.
То есть - операция два часа, бедро+рот. Никакой боли. Никакого волнения. Никаких беспокойств. Блядь. Пациент самый главный человек в этой больнице. Качество его жизни, его моральное состояние, его комфорт - самое главное. Для всех, и никто не то что не действует иначе - это просто аксиома, дважды два четыре. Солнце всходит на востоке. Ребенку должно быть хорошо. Больница - не место для страданий.
Меня сейчас отпустило немножко. Но как же мне хотелось рыдать, вспоминая российскую медицину. С четырьмя детьми, как вы понимаете, я через все прошла. При этом это всегда были лучшие и/или платные российские больницы. Навскидку - Морозовская, гда мамы спали на полу. Сперанского, где посещения через окошко. Боже, Святого Владимира (Русаковская) - не хочу вспоминать, самое жуткое место на свете. 13 - отделение недоношенных - там врачи были и боги, и люди, спасли мне девочку, не забуду их никогда, но все равно советкая больница. И УПДК, и АП больницы - все были. И везде - везде-везде, ты чувствуешь себя помехой их работе, тебя унижают, с тобой разговаривают через губу и свысока, объяснять не считают нужным, поплачет, потерпит, что это вы, мамочка, себе позволяете. Попробуй возрази хирургу, который будет завтра резать твоего ребенка, ага. Поди потребуй от него человеческого отношения.
То есть дело не в оборудовании. Дело не в умных кроватях и телевизорах. Дело в головах. Этот "профессиональный" (на самом деле - нет!) цинизм и мерзкое высокомерие - они не должны существовать в отношениях с пациентом.
В общем, к моему списку "как нам обустроить Россию" добавился полный разгон действующего медицинского корпуса. С последующей драконовской переаттестацией на предмет этики bedside manners.