Адвент - день третий
Сегодня я точно знаю, за что я благодарна этому дню. Я прямо очень признательна, что он заканчивается.
Для начала Пушкин (сукинсын) проснулся в пять утра. Потому что в саду был кот, или птичка, или белка - в общем, проснулся, и давай орать. Ну и я пошла с ним гулять, конечно. А в парке за нами опять увязался тот самый лисенок - подбежит-отбежит, зовет играть. Ну я Пушкина (сукинасына) оттаскивала-оттаскивала, и в конце концов эта скотина вырвалась из шлейки и сбежала, и мгновенно пропала из поля зрения. Время - половина шестого. Не то чтоб темно, а сумерки предрассветные. Не видно вообще ничего, все кругом серое. Ну и следующие сорок минут я ходила по парку и орала. Голос сорвала к чертям собачьим. Пока ходила, успела понять, что парк - огромный, все калитки в нем открыты, и все выходят на оживленные улицы. Что собака могла убежать вообще куда угодно, да еще за лисой. Что его бирка осталась на шлейке. Что чипировать я его собиралась через пару месяцев, а пока - нет у него опознавательных знаков. Что, если не случится случайность, я никогда его не найду больше. Что я приду домой и мне надо будет рассказывать это детям. Что в углу будет его постель. А его не будет.
А через сорок минут он материализовался из сумерек. Довольный, как слон. И лиса при нем. Они, видно, наигрались, познакомились, она осмелела, и подходила метра на два. Я, конечно, порыдала, сидя в мокрой траве - ну, я успела его насовсем потерять, мысленно-то. Потом схватила в охапку - и домой. А лиса - за нами, в двух метрах. Я ей говорю: лиса, тебе ничего не кажется странным в этой картине? Так до выхода из парка и шла. Людвиг, блин, Четырнадцатый.
После такого, конечно, надо под одеяло и спать, желательно до вечера. Но дети-школа-дом-школа-дети-айкидо-итакдалее. Сейчас вот как выключусь, и прямо до завтра. Когда будет совершенно новый и совсем другой день.
Для начала Пушкин (сукинсын) проснулся в пять утра. Потому что в саду был кот, или птичка, или белка - в общем, проснулся, и давай орать. Ну и я пошла с ним гулять, конечно. А в парке за нами опять увязался тот самый лисенок - подбежит-отбежит, зовет играть. Ну я Пушкина (сукинасына) оттаскивала-оттаскивала, и в конце концов эта скотина вырвалась из шлейки и сбежала, и мгновенно пропала из поля зрения. Время - половина шестого. Не то чтоб темно, а сумерки предрассветные. Не видно вообще ничего, все кругом серое. Ну и следующие сорок минут я ходила по парку и орала. Голос сорвала к чертям собачьим. Пока ходила, успела понять, что парк - огромный, все калитки в нем открыты, и все выходят на оживленные улицы. Что собака могла убежать вообще куда угодно, да еще за лисой. Что его бирка осталась на шлейке. Что чипировать я его собиралась через пару месяцев, а пока - нет у него опознавательных знаков. Что, если не случится случайность, я никогда его не найду больше. Что я приду домой и мне надо будет рассказывать это детям. Что в углу будет его постель. А его не будет.
А через сорок минут он материализовался из сумерек. Довольный, как слон. И лиса при нем. Они, видно, наигрались, познакомились, она осмелела, и подходила метра на два. Я, конечно, порыдала, сидя в мокрой траве - ну, я успела его насовсем потерять, мысленно-то. Потом схватила в охапку - и домой. А лиса - за нами, в двух метрах. Я ей говорю: лиса, тебе ничего не кажется странным в этой картине? Так до выхода из парка и шла. Людвиг, блин, Четырнадцатый.
После такого, конечно, надо под одеяло и спать, желательно до вечера. Но дети-школа-дом-школа-дети-айкидо-итакдалее. Сейчас вот как выключусь, и прямо до завтра. Когда будет совершенно новый и совсем другой день.