национализм и легитимность для школьников, часть 1
В конце прошлого года набросал тезисы для конференции на Сахалине, по поводу того, как в целях легитимизации используется/препарируется история колониального периода в обеих Кореях (речь идет о школьном курсе истории). Со временем, может, сделаю статью, а пока решил выложить тезисы в ЖЖ. Читайте кому интересно.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ О КОЛОНИАЛИЗМЕ И НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ КАК ФАКТОР ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛЕГИТИМИЗАЦИИ В СЕВЕРНОЙ И ЮЖНОЙ КОРЕЕ (часть 1, часть 2 - здесь).
Одной из характерных черт современного национализма и, шире говоря, национальной идентичности является широкое использование исторических событий в целях укрепления и подтверждения собственной идентичности.
Несколько менее распространённым, но тоже не слишком редким феноменом является использование исторических событий (или, скорее, соответствующим образом отредактированного или даже прямо сфальсифицированного исторического нарратива) в целях доказательств исторической правоты той или иной стороны во внутринациональном конфликте или же, шире говоря, в целях легитимации той или иной политической силы. В ситуациях активного внутриполитического противостояния крайне распространённой является ситуация, когда оппонентам предъявляют обвинения в недостаточной патриотичности, в прямом сотрудничестве с внешним врагом или же, по меньшей мере, в недостаточно активном сопротивлении этому врагу. Во многих случаях подобные обвинения носят взаимный характер.
В качестве хорошо знакомого примера можно привести «красную» и «белую» версию событий Гражданской войны в России в 1917-1922 годах. Как известно, «красная» историография (и нынешние продолжатели её традиций) постоянно подчёркивали, что белым оказывали поддержку страны Антанты - более того, «красные» историки предпочитали говорить об «интервенции четырнадцати держав» (цифра довольно мифическая) как о важнейшем факторе Гражданской войны. Напротив, «белые» историки (и их нынешние продолжатели) стремились представить большевиков как агентов Германского генштаба, а Октябрьский переворот 1917 г. как этакую спецоперацию, хотя бы отчасти организованную Берлином. Понятно, что определённая доля правды в утверждениях обеих сторон есть, но понятно и то, что охваченные политическими эмоциями стороны преувеличивают роль внешнего фактора, стремясь таким образом преуменьшить ту поддержку, которую их противники имели внутри страны.
Аналогичными «историческими» обвинениями сопровождались и многие иные гражданские войны, равно как и серьезные политико-идеологические конфликты - в частности, можно вспомнить гражданскую войну в Испании или войны Французской революции.
При этом, однако, подобные обвинения в связях с внешними силами (или же в недостаточной активном сопротивлении внешнем силам) могут быть эффективны только в том случае, если целевая аудитория разделяет представление о том, что использование иностранной помощи в целях решения внутриполитических целей является предосудительным по определению. Такое представление, впрочем, вполне характерно для националистического сознания, а это сознание доминирует в современном мире.
Современная Корея - это пост-колониальное общество, которое во многом не оправилось от той травмы, которую нанесла ему японская колонизация. Национализм является важнейшей составляющей почти всех тех «идеологических пакетов», которые сейчас можно встретить в корейской политике - и в большинстве случаев в качестве злобного Другого, существование которого необходимо для национализма, выступает именно Япония.
Колониальный период был временем весьма сложных процессов, причём далеко не все эти процессы можно трактовать как негативные. В частности, время колониального правления было отмечено стремительным ростом средней продолжительности жизни, индустриализацией, развёртыванием современного школьного образования. Однако эти процессы, хотя и изучаются некоторыми южнокорейскими (но, как будет видно далее, не северокорейскими) историками, в массовом сознании оказываются оттеснены на второй план. В популярной националистической версии истории 35 лет японского правления - это время абсолютного, беспримесного зла, с которым вели неравную, но героическую борьбу активисты сопротивления. При этом подразумевается, что эти герои пользовались безусловной поддержкой абсолютного большинства корейцев. Понятно, что эта картина существенно упрощает действительность, однако именно она доминирует в массовой историографии обеих Корей.
Здесь необходимо одно отступление, касающееся того, как функционируют исторические школы в двух корейских государствах. Южная Корея после 1987 г. является либеральной демократией. Это не означает, что там не существует преобладающего (и активно поддерживаемого элитой) взгляда на события национальной истории - такой взгляд, воплощением которого, в частности, является школьный курс истории, в Южной Корее очевидным образом существует. Однако академическая наука в Южной Корее устроена так, что учёные, придерживающиеся альтернативных точек зрения, могут не только работать и печататься, но и создавать свои научные школы.
В частности, в Южной Корее вполне распространён лево-радикальный взгляд на события новой и новейшей истории, который во многом созвучен официальному северокорейскому взгляду (школа Кан Ман-гиля, весьма влиятельная среди историков среднего поколения). В последнее время весьма заметны и работы историков-экономистов право-консервативного толка, которые активно изучают экономическую историю колониального периода (в том числе и её позитивные аспекты), а также жёстко и убедительно критикуют столь любимый левыми националистами тезис о том, что «ростки капитализма» появились в Корее ещё в доколониальные времена (школа Института Наксондэ, популярная как среди старшего поколения, так и среди заметной части академической молодёжи). Однако следует помнить, что при всех бесспорных академических свободах сторонники этих альтернативных взглядов имеют весьма ограниченное влияние на то, как история преподаётся в средней школе и как она представлена в СМИ. Тем не менее, они могут спокойно работать, получать зарплату, публиковать исследования и ожесточённо спорить друг с другом.
В Северной Корее ситуация иная. При том что и там вполне возможны исторические дискуссии, объектом этих дискуссий могут быть лишь вопросы, которые, по мнению политического руководства страны, являются периферийными и не имеют идеологического и политического значения. По вопросам, которые, как считается, могут быть связаны с формированием идеологически правильного взгляда на мир, разномыслие не допускается в принципе. Поскольку вся проблематика, связанная с событиями колониального периода, по определению является идеологически нагруженной, среди северокорейских историков практически нет различий в отношении (по крайней мере, публично выражаемом отношении) к событиям этого периода. Хотя эти взгляды на историю колониального периода и меняются со временем, эти перемены отражают колебания политического курса, а не споры самих историков.
Тем не менее, и в Южной Корее вполне ощутимо присутствие «основного» нарратива, который можно с определённой долей условности назвать «официозным». Эта картина прошлого активно поддерживается государством, в первую очередь через систему преподавания истории в средней школе (исторические кафедры в вузах практически никак не контролируются, и часто преподавание корейской истории там осуществляется в соответствии с альтернативными концепциями). Немалую роль в формировании и навязывании «официозного нарратива» играет и сеть государственных учреждений, самым важным из которых является Комитет по составлению национальной истории, обладающий правами министерства, а в последнее время - и Музей Современной Истории, также являющийся государственной организацией. В данном случае мы сосредоточимся именно на этом «официозном нарративе», и именно его мы будем иметь в виду, когда будем говорить о «южнокорейской историографии».
Хотя официозный нарратив представлен очень широко, в качестве источника цитат и конкретных примеров мы выбрали учебники истории для старших классов средней школы. Эти учебники предназначены для подростков 14-15 лет, которые являются основной целью индоктринации, и в силу содержат этого официозный нарратив в его наиболее чистом виде. Кроме того, северо- и южнокорейский учебники близки по объёму и структуре, равно как и по специфике аудитории, что облегчает их использование в сравнительных целях. Следует, впрочем, иметь в виду, что в Северной Корее события 1910-1945 гг. параллельно преподаются в рамках двух предметов - «История Кореи» и «Революционная история Великого Вождя Генералиссимуса Ким Ир Сена». В качестве источника примеров используются учебники по обеим предметам.
окончание (часть 2)
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ О КОЛОНИАЛИЗМЕ И НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ КАК ФАКТОР ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛЕГИТИМИЗАЦИИ В СЕВЕРНОЙ И ЮЖНОЙ КОРЕЕ (часть 1, часть 2 - здесь).
Одной из характерных черт современного национализма и, шире говоря, национальной идентичности является широкое использование исторических событий в целях укрепления и подтверждения собственной идентичности.
Несколько менее распространённым, но тоже не слишком редким феноменом является использование исторических событий (или, скорее, соответствующим образом отредактированного или даже прямо сфальсифицированного исторического нарратива) в целях доказательств исторической правоты той или иной стороны во внутринациональном конфликте или же, шире говоря, в целях легитимации той или иной политической силы. В ситуациях активного внутриполитического противостояния крайне распространённой является ситуация, когда оппонентам предъявляют обвинения в недостаточной патриотичности, в прямом сотрудничестве с внешним врагом или же, по меньшей мере, в недостаточно активном сопротивлении этому врагу. Во многих случаях подобные обвинения носят взаимный характер.
В качестве хорошо знакомого примера можно привести «красную» и «белую» версию событий Гражданской войны в России в 1917-1922 годах. Как известно, «красная» историография (и нынешние продолжатели её традиций) постоянно подчёркивали, что белым оказывали поддержку страны Антанты - более того, «красные» историки предпочитали говорить об «интервенции четырнадцати держав» (цифра довольно мифическая) как о важнейшем факторе Гражданской войны. Напротив, «белые» историки (и их нынешние продолжатели) стремились представить большевиков как агентов Германского генштаба, а Октябрьский переворот 1917 г. как этакую спецоперацию, хотя бы отчасти организованную Берлином. Понятно, что определённая доля правды в утверждениях обеих сторон есть, но понятно и то, что охваченные политическими эмоциями стороны преувеличивают роль внешнего фактора, стремясь таким образом преуменьшить ту поддержку, которую их противники имели внутри страны.
Аналогичными «историческими» обвинениями сопровождались и многие иные гражданские войны, равно как и серьезные политико-идеологические конфликты - в частности, можно вспомнить гражданскую войну в Испании или войны Французской революции.
При этом, однако, подобные обвинения в связях с внешними силами (или же в недостаточной активном сопротивлении внешнем силам) могут быть эффективны только в том случае, если целевая аудитория разделяет представление о том, что использование иностранной помощи в целях решения внутриполитических целей является предосудительным по определению. Такое представление, впрочем, вполне характерно для националистического сознания, а это сознание доминирует в современном мире.
Современная Корея - это пост-колониальное общество, которое во многом не оправилось от той травмы, которую нанесла ему японская колонизация. Национализм является важнейшей составляющей почти всех тех «идеологических пакетов», которые сейчас можно встретить в корейской политике - и в большинстве случаев в качестве злобного Другого, существование которого необходимо для национализма, выступает именно Япония.
Колониальный период был временем весьма сложных процессов, причём далеко не все эти процессы можно трактовать как негативные. В частности, время колониального правления было отмечено стремительным ростом средней продолжительности жизни, индустриализацией, развёртыванием современного школьного образования. Однако эти процессы, хотя и изучаются некоторыми южнокорейскими (но, как будет видно далее, не северокорейскими) историками, в массовом сознании оказываются оттеснены на второй план. В популярной националистической версии истории 35 лет японского правления - это время абсолютного, беспримесного зла, с которым вели неравную, но героическую борьбу активисты сопротивления. При этом подразумевается, что эти герои пользовались безусловной поддержкой абсолютного большинства корейцев. Понятно, что эта картина существенно упрощает действительность, однако именно она доминирует в массовой историографии обеих Корей.
Здесь необходимо одно отступление, касающееся того, как функционируют исторические школы в двух корейских государствах. Южная Корея после 1987 г. является либеральной демократией. Это не означает, что там не существует преобладающего (и активно поддерживаемого элитой) взгляда на события национальной истории - такой взгляд, воплощением которого, в частности, является школьный курс истории, в Южной Корее очевидным образом существует. Однако академическая наука в Южной Корее устроена так, что учёные, придерживающиеся альтернативных точек зрения, могут не только работать и печататься, но и создавать свои научные школы.
В частности, в Южной Корее вполне распространён лево-радикальный взгляд на события новой и новейшей истории, который во многом созвучен официальному северокорейскому взгляду (школа Кан Ман-гиля, весьма влиятельная среди историков среднего поколения). В последнее время весьма заметны и работы историков-экономистов право-консервативного толка, которые активно изучают экономическую историю колониального периода (в том числе и её позитивные аспекты), а также жёстко и убедительно критикуют столь любимый левыми националистами тезис о том, что «ростки капитализма» появились в Корее ещё в доколониальные времена (школа Института Наксондэ, популярная как среди старшего поколения, так и среди заметной части академической молодёжи). Однако следует помнить, что при всех бесспорных академических свободах сторонники этих альтернативных взглядов имеют весьма ограниченное влияние на то, как история преподаётся в средней школе и как она представлена в СМИ. Тем не менее, они могут спокойно работать, получать зарплату, публиковать исследования и ожесточённо спорить друг с другом.
В Северной Корее ситуация иная. При том что и там вполне возможны исторические дискуссии, объектом этих дискуссий могут быть лишь вопросы, которые, по мнению политического руководства страны, являются периферийными и не имеют идеологического и политического значения. По вопросам, которые, как считается, могут быть связаны с формированием идеологически правильного взгляда на мир, разномыслие не допускается в принципе. Поскольку вся проблематика, связанная с событиями колониального периода, по определению является идеологически нагруженной, среди северокорейских историков практически нет различий в отношении (по крайней мере, публично выражаемом отношении) к событиям этого периода. Хотя эти взгляды на историю колониального периода и меняются со временем, эти перемены отражают колебания политического курса, а не споры самих историков.
Тем не менее, и в Южной Корее вполне ощутимо присутствие «основного» нарратива, который можно с определённой долей условности назвать «официозным». Эта картина прошлого активно поддерживается государством, в первую очередь через систему преподавания истории в средней школе (исторические кафедры в вузах практически никак не контролируются, и часто преподавание корейской истории там осуществляется в соответствии с альтернативными концепциями). Немалую роль в формировании и навязывании «официозного нарратива» играет и сеть государственных учреждений, самым важным из которых является Комитет по составлению национальной истории, обладающий правами министерства, а в последнее время - и Музей Современной Истории, также являющийся государственной организацией. В данном случае мы сосредоточимся именно на этом «официозном нарративе», и именно его мы будем иметь в виду, когда будем говорить о «южнокорейской историографии».
Хотя официозный нарратив представлен очень широко, в качестве источника цитат и конкретных примеров мы выбрали учебники истории для старших классов средней школы. Эти учебники предназначены для подростков 14-15 лет, которые являются основной целью индоктринации, и в силу содержат этого официозный нарратив в его наиболее чистом виде. Кроме того, северо- и южнокорейский учебники близки по объёму и структуре, равно как и по специфике аудитории, что облегчает их использование в сравнительных целях. Следует, впрочем, иметь в виду, что в Северной Корее события 1910-1945 гг. параллельно преподаются в рамках двух предметов - «История Кореи» и «Революционная история Великого Вождя Генералиссимуса Ким Ир Сена». В качестве источника примеров используются учебники по обеим предметам.
окончание (часть 2)