национализм и легитимность для школьников, часть 2
В конце прошлого года набросал тезисы для конференции на Сахалине, по поводу того, как в целях легитимизации используется/препарируется история колониального периода в обеих Кореях (речь идет о школьном курсе истории). Со временем, может, сделаю статью, а пока решил выложить тезисы в ЖЖ. Читайте кому интересно.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ О КОЛОНИАЛИЗМЕ И НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ КАК ФАКТОР ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛЕГИТИМИЗАЦИИ В СЕВЕРНОЙ И ЮЖНОЙ КОРЕЕ (часть 2, часть 1 - здесь)
к части 1
В целом изложение событий колониального периода в историографии и РК, и КНДР обладает общими чертами. В целом эти общие черты сводятся к следующему:
1) Колониальное правление было катастрофой для страны, которая подвергалась жесточайшей эксплуатации и страдало от террористической политики властей. И южная, и северная историография активно описывает ужасы японского правления, утверждает, что японцы силой вывозили из Кореи рис, обрекая корейцев на голод, много внимания уделяет страданиям «женщин для комфорта». В официозном нарративе обеих корейских государств нет места для индустриализации, создании современной инфраструктуры, стремительного роста грамотности и продолжительности жизни - хотя все эти явления тоже были частью истории Кореи в колониальный период.
2) С самого начала корейцы активно сопротивлялись японскому владычеству, причём особую роль играло вооружённое сопротивление. Подробно описываются операции партизанских отрядов в Манчжурии (включая самые скромные по масштабам), покушения на японских политических и военных руководителей. Большое внимание уделяются таким фигурам как Ан Чжун-гын или Хон Бом-до.
3) Хотя в данных тезисах речь идёт не столько об актуальной истории, сколько о её отражении в исторических текстах, нельзя не отметить, что и северные, и южные историки склонны максимально преувеличивать масштабы и популярность антияпонского сопротивления (в целом эта тенденция более характерна для историков Севера, у которых она временами приобретает просто комические формы).
Однако в описании колониального периода существует и немало различий, вызванных борьбой двух соперничающих режимов за легитимность, политически мотивированным желанием представить себя как единственного законного представителя всего корейского народа.
В 1919 году представители корейской эмиграции собрались в Шанхае, где провозгласили Временное правительство Республики Кореи, которое должно было стать корейским правительством в изгнании, создать свои вооружённые силы и получить формальное признание иностранных держав. Эти задачи удалось выполнить лишь частично: хотя и СССР, и США, и Китай, по геополитическим соображениям весьма враждебно относившиеся к Японии, оказывали Временному правительству определённую поддержку (вплоть до скрытого субсидирования), формального признания ему добиться не удалось.
Первоначально Временное правительство мыслилось как коалиционная организация, которая должна была объединить корейских правых и корейских левых, раскол между которыми вполне наметился к 1919-1920 гг. На первых порах Временно правительство действительно носило коалиционный характер, его премьер-министром являлся Ли Дон-хви, один из основателей корейского коммунистического движения, в то время как пост Президента занимал Ли Сын-ман, который придерживался право-либеральных взглядов. Однако вскоре левые покинули Временное правительство, которое на протяжении последующих двух десятилетий оставалось форпостом правых сил (впрочем, с течением времени его реальное влияние на события сниадлось, и к концу тридцатых годов "правительство" представляло собой достаточно маргинальный клуб политических активистов).
Для южнокорейского официозного нарратива создание Временного правительства имело огромное значение. Дело в том, что его руководители (за исключением покинувших его после 1920 г. левых) со временем стали руководителями РК, причём первый президент РК Ли Сын-ман был также и первым президентом Временного правительства. С момента своего возвращения на Корейский полуостров осенью 1945 года Ли Сын-ман и его окружение подчёркивали, что они являлись руководителями единственного законного корейского органа власти уже с 1919 года. Временное правительство, на деле мало кого представлявшее, изображалось ими как вполне легитимный орган государственной власти. Не случайно, что даже современное официальное название Республики Корея - Тэхан Мингук - было создано именно для описания Временного правительства в Шанхае.
Эта точка зрения вполне устраивала не только свергнутого в 1960 г. Ли Сын-мана, но и политико-идеологическую элиту Корею в целом. Она позволяла утверждать, что даже в годы колониального правления Корея имела свой национальный орган власти, пусть и находящийся в изгнании, но представлявший, якобы, «истинные чаяния» корейского народа. Кроме того, явная - и активно подчёркиваемая - преемственность между Временным правительством и нынешним правительством Южной Кореи усиливала легитимность последнего, делая Республику Корея наследником и продолжателем единственного легитимного национального органа власти, существовавшего в колониальные времена.
Поэтому в южнокорейском нарративе и поныне сохраняются крайне позитивные - и, объективно говоря, весьма преувеличенные - оценки политической значимости как Временного правительства, так и контролировавшихся им военных формирований. Разумеется, нет в школьном учебнике и места сообщениям о постепенной маргинализации и упадке Временного правительства (хотя в "книгах для больших", то есть в специальных исторических работах, об этих проблемах южнокорейские ученые пишут соверешенно свободно).
Поэтому южнокорейский учебник, посвятивший созданию Временного правительства две полные страницы, говорит о нём так: «Таким образом, в нашей стране было впервые создано демократическое республиканское правительство» (Ёкса, с.58). Вопрос о том, насколько демократическим может считаться правительство, созданное на сходке нескольких сотен эмигрантов, более или менее случайно оказавшихся в Шанхае, в принципе игнорируется.
С другой стороны, в действительности в сопротивлении (в том числе и вооружённом) колониальному режиму большую роль играли не только правые националисты, сторонники Временного правительства, но и представители разнородных коммунистических сил. К таким силам, в частности, относились: отряды, действовавшие в Манчжурии в составе местных китайских коммунистических сил, отряды Лиги Независимости, подчинявшиеся корейским коммунистическим организациям в составе центрального руководства Китайской компартии в Яньани, а также многочисленные подпольные группы в самой Корее. До недавнего времени южнокорейский официозный нарратив обычно не упоминал о существовании этих групп, которые не без основания рассматривались как предшественники нынешнего северокорейского режима. В южнокорейском официальном нарративе вклад коммунистов в антияпонское сопротивление не отрицался прямо, но активно преуменьшался или замалчивался.
Эта тенденция заметна и сейчас. В южнокорейском учебнике много внимания уделяется деятельности тех групп и лиц, которые после 1945 г. сыграли роль в создании Республики Корея. В частности, там подробно рассказывается о «Движении за покупку корейских товаров», которое должно было помочь корейской национальной промышленности (и национальной буржуазии) и о движении за создание национального университета. Деятельности коммунистов и левых, равно как и рабочему движению, уделён всего лишь один абзац из трёх строк (Ёкса, с.64) - хотя эта деятельность характеризуется позитивно.
В своих попытках политически мотивированной интерпретации истории, северокорейские историки (или, скорее, их идеологические кураторы) также стремятся к легитимации нынешнего северокорейского правительства. При этом северокорейский нарратив, как и нарратив южнокорейский, воспринимает заслуги (реальные, преувеличенные или вовсе выдуманные - не столько важно) в борьбе с колониальным правлением как важнейший инструмент легитимации существующего политического режима.
Однако при этом северяне пытаются решать более многоплановые задачи, поэтому их усилиям здесь следует уделить несколько больше внимания. В первом приближении задачи северокорейского официозного нарратива могут описаны следующим образом:
1) Представить Ким Ир Сена и его окружение как главных руководителей антияпонской борьбы в колониальный период. Это предусматривает замалчивание (а временами - и прямую фальсификацию) той роли, которую в играли не только сторонники Временного правительства и иные правые активисты, но и сторонники тех коммунистических лидеров, которые после 1945 г. были репрессированы Ким Ир Сеном. Иначе говоря, в отличие от Юга, на Севере стремятся легитимировать не коммунистическое движение в целом, а только ту его часть, которая была связана с Ким Ир Сеном.
2) Скрыть или преуменьшить ту роль, которую играли внешние силы (СССР и китайские коммунисты) в действиях корейских партизан и подпольщиков, представить Ким Ир Сена и его окружение как абсолютно независимых национальных лидеров, иногда действовавших в контакте с внешними союзниками, но в целом - совершенно самостоятельно.
Первая задача решается относительно просто. В тех случаях, когда северокорейский официозный нарратив упоминает правых (или, если пользоваться северокорейской терминологией, «буржуазных националистов»), их действия во многом критикуются. Точно так же трактуют северокорейские историки деятельность тех групп коммунистов, руководителям которых впоследствии не повезло во внутрипартийной борьбе. Например, они не говорят о действиях отрядов Лиги Независимости, коммунистической организацией, которой руководил Ким Ту-бон, одно время являвшийся формальным главой северокорейского государства, но репрессированный в 1957 г.
Временное правительство, которое играет такую заметную роль в южнокорейском официозном нарративе, в северокорейской картине прошлого практически отсутствует. В рассматриваемом учебнике, например, ему посвящена всего одна фраза: «Верхушка буржуазных националистов в апреле 1919 года создала в Шанхае так называемое «Временное правительство», котором сразу возникли фракции […], начавшие междоусобную склоку» (Чосон Рёкса, с.35).
В описании антиколониальной борьбы особое внимание уделяется рабочему движению и забастовкам, включая и самые незначительные, в то время как руководившиеся правыми движения не упоминаются. В отличие от южнокорейского официального нарративов, который нехотя признаёт заслуги коммунистов в антиколониальной борьбе, северокорейский нарратив, говоря о деятельности правых, описывает её крайне негативно, часто доходя до обвинений в предательстве: «После Первомартовского движения буржуазный национализм встал на путь упадка и разложения» (Чосон рёкса, с.33)
Важная задача северокорейского официозного нарратива заключается в том, чтобы доказать, что Ким Ир Сен и его окружение - в первую очередь, его семья - всегда играли особую роль в движении за независимость страны и, таким образом, доказали своё право править этой страной из поколение в поколение. Порою это стремление принимает гротескные формы.
При рассмотрении Первомартовского восстания 1919 года, события в Пхеньяне изображаются как центр всего восстания. Это отражает один из важных тезисов северокорейского официозного нарратива, который с конца 1960-х годов стремится доказать, что именно Пхеньян, а вовсе не Сеул, всегда являлся главным центром Кореи (это обстоятельство оказало немалое - и крайне прискорбное - влияние на корейскую археологию).
С конца 1970-х годов официозный нарратив стал утверждать, что одним из главных руководителей Первомартовского восстания был Ким Хён-чжик, отец Ким Ир Сена: «Жители Мангёндэ и Чхильголь (пригороды Пхеньяна, где тогда жили родители Ким Ир Сена- А.Л.), под руководством членов семьи Великого Вождя Генералиссимуса Ким Ир Сена, построились в ряды и двинулись к центру города» (Чосон Рёкса, с.27).
Большую роль в северокорейском нарративе играют и утверждения о том, что будущий руководитель северокорейского государства в возрасте 14 лет стал главным руководителем корейского коммунистического движения, основав у себя в школе политический кружок под названием «Союз борьбы с империализмом» (Видэхан, с.6-7).
К тому времени в Корее существовала Коммунистическая партия, в которую входили куда более опытные и известные люди, чем подросток Ким Ир Сен. Однако в северокорейском официозном нарративе создание компартии используется, скорее, как повод для критики её руководителей и их политики, которая, по их словам, «определялась фракционной борьбой и борьбой за место в руководстве» (Чосон Рёкса, с.36). Связано это отношение в первую очередь с тем, что действовавший в Манчжурии и являвшийся членом Китайской компартии Ким Ир Сен никогда не был тесно связан с Коммунистической партией Кореи, большинство руководителей который было впоследствии репрессировано в КНДР.
Когда речь заходит об антияпонской партизанской борьбе в Манчжурии, в которой в 1930-е годы Ким Ир Сен действительно играл заметную роль, северокорейский официозный нарратив не упоминает о том, что Ким Ир Сен в те годы являлся членом Коммунистической партии Китая, и что свою партизанскую карьеру он сделал в частях китайских партизан-коммунистов. Хотя при этом он действительно служил в национальных корейских подразделениях, эти подразделения никакой политической самостоятельности не имели и полностью подчинялись китайскому коммунистическому руководству. Тем не менее, северокорейская историография настаивает на том, что Ким Ир Сен в 1930 г. создал Корейскую Народно-Революционную Армию, которая являлась самостоятельными повстанческими вооружёнными силами, действовавшими в союзе с китайскими коммунистами, но в целом самостоятельно.
Показательно и то, что в рассказе о Первомартовском восстании сейчас не упоминается влияние ни Октябрьской Революции, ни тезисов Вильсона (Чосон Рёкса, с.33). Почти исчезли из северокорейского официозного нарратива встречавшиеся там ранее упоминания о роли Коминтерна и влиянии Октябрьской революции на возникновение коммунистического движения в России. Более того, когда северокорейский учебник упоминает тот факт, что большинство правых деятелей находилось в колониальный период находилось эмиграции, это обстоятельство приравнивается к предательству (Чосон Рёкса, с.27).
До середины 1990-х годов северокорейская историография активно отрицала тот факт, что в 1941-45 гг. Ким Ир Сен находился в СССР, где он в звании капитана командовал батальоном в 88-й отдельной бригаде. Официозный нарратив утверждал, что будущий Великий Вождь находился в тайной партизанском лагере на склонах горы Пэкту, где, якобы, и был рождён его сын наследник Любимый Руководитель Ким Чен Ир. Эта версия была частично пересмотрена в середине 1990-х годов, когда после распада СССР северокорейская историография стала спокойнее относится к материалам, указывающим на близкие связи Ким Ир Сена и Советского Союза.
Тем не менее, пересмотр этот остался частичным: в нынешней официальной версии признаётся, что в начале 1940-х годов Ким Ир Сен находился в СССР, однако по-прежнему утверждается, что он командовал (в действительности никогда не существовавшей) «Корейской Народно-Революционной Армией» и в качестве такого командующего периодически тайно пересекал границы и посещал (в действительности никогда не существовавшей) Пэктусанский лагерь, в котором якобы и был рождён его старший сын. Цель этой выдумки понятна: признание того факта, что второй правитель КНДР был рождён за границей, да ещё в то время, когда его отец бы офицером иностранной армии, может оказать негативное влияние на легитимацию северокорейской государственности.
В этом отношении особо показателен пространный (полторы страницы) текст школьного учебника, повествующий об Освобождении Кореи в августе 1945 года. В этом тексте Освобождение представлено как военная операция, осуществлённая исключительно Ким Ир Сеном и его бойцами (которых в действительности на тот момент насчитывалось 120-130 человек и которые не принимали в военных действиях вообще никакого участия). Текст в самых возвышенных выражениях описывает сокрушительный удар, который якобы нанесли японцам дивизии кимирсеновских бойцов, в массовом порядке перешедшие через границу, а также живописует подвиги северокорейской морской пехоты (!), которая якобы высаживалась в портах восточного побережья, обращая в бегство японцев. Советский Союз и его участие в военных действиях в тексте не упоминается вообще (Видэхан, с.86-87).
При некоторой комичности этого текста, нельзя не признать, что данный полёт фантазии вполне мотивирован политически. Цель текста заключается в том, чтобы представить освобождение страны как исключительно личную заслугу Ким Ир Сена, легитимиовав таким образом и его самого, и его потомков.
+++
Рассмотрение популярного и образовательного исторического нарратива показывает, что и в Южной, и в Северной Корее заслуги в борьбе с японским колониальным правлением воспринимаются как важнейший элемент легитимации существующего политического режима. Обе стороны стремятся всячески доказать, что их прямые идеологические и политические предшественники играли решающую роль в антияпонском движении, что, подразумевается, следует считать важным основанием для претензий на роль единственной законной власти в стране. При этом роль противоположной стороны замалчивается или преуменьшается. В случае с Северной Кореей, официозный нарратив стремится не просто подчеркнуть особую роль коммунистов в борьбе с колонизаторами, но свести всё коммунистическое движение к фигуре Ким Ир Сена и его непосредственного окружения, таким образом отрицая вклад не только правых националистов, но и тех коммунистов, которые впоследствии были репрессированы в КНДР.
ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ УЧЕБНИКИ
Видэхан сурёнъ Ким Иль Сонъ тэвонсуним хёкмёнъ рёкса. Пхеньян: Кёюк тосо чхульпханса, 2001.
Чосон рёкса, Чунъ хаккё 6. Пхеньян: Кёюк тосо чхульпханса, 2008.
Ёкса, Чунъ хаккё 2. Сеул: Писан кёюк, 2012.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ О КОЛОНИАЛИЗМЕ И НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ КАК ФАКТОР ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛЕГИТИМИЗАЦИИ В СЕВЕРНОЙ И ЮЖНОЙ КОРЕЕ (часть 2, часть 1 - здесь)
к части 1
В целом изложение событий колониального периода в историографии и РК, и КНДР обладает общими чертами. В целом эти общие черты сводятся к следующему:
1) Колониальное правление было катастрофой для страны, которая подвергалась жесточайшей эксплуатации и страдало от террористической политики властей. И южная, и северная историография активно описывает ужасы японского правления, утверждает, что японцы силой вывозили из Кореи рис, обрекая корейцев на голод, много внимания уделяет страданиям «женщин для комфорта». В официозном нарративе обеих корейских государств нет места для индустриализации, создании современной инфраструктуры, стремительного роста грамотности и продолжительности жизни - хотя все эти явления тоже были частью истории Кореи в колониальный период.
2) С самого начала корейцы активно сопротивлялись японскому владычеству, причём особую роль играло вооружённое сопротивление. Подробно описываются операции партизанских отрядов в Манчжурии (включая самые скромные по масштабам), покушения на японских политических и военных руководителей. Большое внимание уделяются таким фигурам как Ан Чжун-гын или Хон Бом-до.
3) Хотя в данных тезисах речь идёт не столько об актуальной истории, сколько о её отражении в исторических текстах, нельзя не отметить, что и северные, и южные историки склонны максимально преувеличивать масштабы и популярность антияпонского сопротивления (в целом эта тенденция более характерна для историков Севера, у которых она временами приобретает просто комические формы).
Однако в описании колониального периода существует и немало различий, вызванных борьбой двух соперничающих режимов за легитимность, политически мотивированным желанием представить себя как единственного законного представителя всего корейского народа.
В 1919 году представители корейской эмиграции собрались в Шанхае, где провозгласили Временное правительство Республики Кореи, которое должно было стать корейским правительством в изгнании, создать свои вооружённые силы и получить формальное признание иностранных держав. Эти задачи удалось выполнить лишь частично: хотя и СССР, и США, и Китай, по геополитическим соображениям весьма враждебно относившиеся к Японии, оказывали Временному правительству определённую поддержку (вплоть до скрытого субсидирования), формального признания ему добиться не удалось.
Первоначально Временное правительство мыслилось как коалиционная организация, которая должна была объединить корейских правых и корейских левых, раскол между которыми вполне наметился к 1919-1920 гг. На первых порах Временно правительство действительно носило коалиционный характер, его премьер-министром являлся Ли Дон-хви, один из основателей корейского коммунистического движения, в то время как пост Президента занимал Ли Сын-ман, который придерживался право-либеральных взглядов. Однако вскоре левые покинули Временное правительство, которое на протяжении последующих двух десятилетий оставалось форпостом правых сил (впрочем, с течением времени его реальное влияние на события сниадлось, и к концу тридцатых годов "правительство" представляло собой достаточно маргинальный клуб политических активистов).
Для южнокорейского официозного нарратива создание Временного правительства имело огромное значение. Дело в том, что его руководители (за исключением покинувших его после 1920 г. левых) со временем стали руководителями РК, причём первый президент РК Ли Сын-ман был также и первым президентом Временного правительства. С момента своего возвращения на Корейский полуостров осенью 1945 года Ли Сын-ман и его окружение подчёркивали, что они являлись руководителями единственного законного корейского органа власти уже с 1919 года. Временное правительство, на деле мало кого представлявшее, изображалось ими как вполне легитимный орган государственной власти. Не случайно, что даже современное официальное название Республики Корея - Тэхан Мингук - было создано именно для описания Временного правительства в Шанхае.
Эта точка зрения вполне устраивала не только свергнутого в 1960 г. Ли Сын-мана, но и политико-идеологическую элиту Корею в целом. Она позволяла утверждать, что даже в годы колониального правления Корея имела свой национальный орган власти, пусть и находящийся в изгнании, но представлявший, якобы, «истинные чаяния» корейского народа. Кроме того, явная - и активно подчёркиваемая - преемственность между Временным правительством и нынешним правительством Южной Кореи усиливала легитимность последнего, делая Республику Корея наследником и продолжателем единственного легитимного национального органа власти, существовавшего в колониальные времена.
Поэтому в южнокорейском нарративе и поныне сохраняются крайне позитивные - и, объективно говоря, весьма преувеличенные - оценки политической значимости как Временного правительства, так и контролировавшихся им военных формирований. Разумеется, нет в школьном учебнике и места сообщениям о постепенной маргинализации и упадке Временного правительства (хотя в "книгах для больших", то есть в специальных исторических работах, об этих проблемах южнокорейские ученые пишут соверешенно свободно).
Поэтому южнокорейский учебник, посвятивший созданию Временного правительства две полные страницы, говорит о нём так: «Таким образом, в нашей стране было впервые создано демократическое республиканское правительство» (Ёкса, с.58). Вопрос о том, насколько демократическим может считаться правительство, созданное на сходке нескольких сотен эмигрантов, более или менее случайно оказавшихся в Шанхае, в принципе игнорируется.
С другой стороны, в действительности в сопротивлении (в том числе и вооружённом) колониальному режиму большую роль играли не только правые националисты, сторонники Временного правительства, но и представители разнородных коммунистических сил. К таким силам, в частности, относились: отряды, действовавшие в Манчжурии в составе местных китайских коммунистических сил, отряды Лиги Независимости, подчинявшиеся корейским коммунистическим организациям в составе центрального руководства Китайской компартии в Яньани, а также многочисленные подпольные группы в самой Корее. До недавнего времени южнокорейский официозный нарратив обычно не упоминал о существовании этих групп, которые не без основания рассматривались как предшественники нынешнего северокорейского режима. В южнокорейском официальном нарративе вклад коммунистов в антияпонское сопротивление не отрицался прямо, но активно преуменьшался или замалчивался.
Эта тенденция заметна и сейчас. В южнокорейском учебнике много внимания уделяется деятельности тех групп и лиц, которые после 1945 г. сыграли роль в создании Республики Корея. В частности, там подробно рассказывается о «Движении за покупку корейских товаров», которое должно было помочь корейской национальной промышленности (и национальной буржуазии) и о движении за создание национального университета. Деятельности коммунистов и левых, равно как и рабочему движению, уделён всего лишь один абзац из трёх строк (Ёкса, с.64) - хотя эта деятельность характеризуется позитивно.
В своих попытках политически мотивированной интерпретации истории, северокорейские историки (или, скорее, их идеологические кураторы) также стремятся к легитимации нынешнего северокорейского правительства. При этом северокорейский нарратив, как и нарратив южнокорейский, воспринимает заслуги (реальные, преувеличенные или вовсе выдуманные - не столько важно) в борьбе с колониальным правлением как важнейший инструмент легитимации существующего политического режима.
Однако при этом северяне пытаются решать более многоплановые задачи, поэтому их усилиям здесь следует уделить несколько больше внимания. В первом приближении задачи северокорейского официозного нарратива могут описаны следующим образом:
1) Представить Ким Ир Сена и его окружение как главных руководителей антияпонской борьбы в колониальный период. Это предусматривает замалчивание (а временами - и прямую фальсификацию) той роли, которую в играли не только сторонники Временного правительства и иные правые активисты, но и сторонники тех коммунистических лидеров, которые после 1945 г. были репрессированы Ким Ир Сеном. Иначе говоря, в отличие от Юга, на Севере стремятся легитимировать не коммунистическое движение в целом, а только ту его часть, которая была связана с Ким Ир Сеном.
2) Скрыть или преуменьшить ту роль, которую играли внешние силы (СССР и китайские коммунисты) в действиях корейских партизан и подпольщиков, представить Ким Ир Сена и его окружение как абсолютно независимых национальных лидеров, иногда действовавших в контакте с внешними союзниками, но в целом - совершенно самостоятельно.
Первая задача решается относительно просто. В тех случаях, когда северокорейский официозный нарратив упоминает правых (или, если пользоваться северокорейской терминологией, «буржуазных националистов»), их действия во многом критикуются. Точно так же трактуют северокорейские историки деятельность тех групп коммунистов, руководителям которых впоследствии не повезло во внутрипартийной борьбе. Например, они не говорят о действиях отрядов Лиги Независимости, коммунистической организацией, которой руководил Ким Ту-бон, одно время являвшийся формальным главой северокорейского государства, но репрессированный в 1957 г.
Временное правительство, которое играет такую заметную роль в южнокорейском официозном нарративе, в северокорейской картине прошлого практически отсутствует. В рассматриваемом учебнике, например, ему посвящена всего одна фраза: «Верхушка буржуазных националистов в апреле 1919 года создала в Шанхае так называемое «Временное правительство», котором сразу возникли фракции […], начавшие междоусобную склоку» (Чосон Рёкса, с.35).
В описании антиколониальной борьбы особое внимание уделяется рабочему движению и забастовкам, включая и самые незначительные, в то время как руководившиеся правыми движения не упоминаются. В отличие от южнокорейского официального нарративов, который нехотя признаёт заслуги коммунистов в антиколониальной борьбе, северокорейский нарратив, говоря о деятельности правых, описывает её крайне негативно, часто доходя до обвинений в предательстве: «После Первомартовского движения буржуазный национализм встал на путь упадка и разложения» (Чосон рёкса, с.33)
Важная задача северокорейского официозного нарратива заключается в том, чтобы доказать, что Ким Ир Сен и его окружение - в первую очередь, его семья - всегда играли особую роль в движении за независимость страны и, таким образом, доказали своё право править этой страной из поколение в поколение. Порою это стремление принимает гротескные формы.
При рассмотрении Первомартовского восстания 1919 года, события в Пхеньяне изображаются как центр всего восстания. Это отражает один из важных тезисов северокорейского официозного нарратива, который с конца 1960-х годов стремится доказать, что именно Пхеньян, а вовсе не Сеул, всегда являлся главным центром Кореи (это обстоятельство оказало немалое - и крайне прискорбное - влияние на корейскую археологию).
С конца 1970-х годов официозный нарратив стал утверждать, что одним из главных руководителей Первомартовского восстания был Ким Хён-чжик, отец Ким Ир Сена: «Жители Мангёндэ и Чхильголь (пригороды Пхеньяна, где тогда жили родители Ким Ир Сена- А.Л.), под руководством членов семьи Великого Вождя Генералиссимуса Ким Ир Сена, построились в ряды и двинулись к центру города» (Чосон Рёкса, с.27).
Большую роль в северокорейском нарративе играют и утверждения о том, что будущий руководитель северокорейского государства в возрасте 14 лет стал главным руководителем корейского коммунистического движения, основав у себя в школе политический кружок под названием «Союз борьбы с империализмом» (Видэхан, с.6-7).
К тому времени в Корее существовала Коммунистическая партия, в которую входили куда более опытные и известные люди, чем подросток Ким Ир Сен. Однако в северокорейском официозном нарративе создание компартии используется, скорее, как повод для критики её руководителей и их политики, которая, по их словам, «определялась фракционной борьбой и борьбой за место в руководстве» (Чосон Рёкса, с.36). Связано это отношение в первую очередь с тем, что действовавший в Манчжурии и являвшийся членом Китайской компартии Ким Ир Сен никогда не был тесно связан с Коммунистической партией Кореи, большинство руководителей который было впоследствии репрессировано в КНДР.
Когда речь заходит об антияпонской партизанской борьбе в Манчжурии, в которой в 1930-е годы Ким Ир Сен действительно играл заметную роль, северокорейский официозный нарратив не упоминает о том, что Ким Ир Сен в те годы являлся членом Коммунистической партии Китая, и что свою партизанскую карьеру он сделал в частях китайских партизан-коммунистов. Хотя при этом он действительно служил в национальных корейских подразделениях, эти подразделения никакой политической самостоятельности не имели и полностью подчинялись китайскому коммунистическому руководству. Тем не менее, северокорейская историография настаивает на том, что Ким Ир Сен в 1930 г. создал Корейскую Народно-Революционную Армию, которая являлась самостоятельными повстанческими вооружёнными силами, действовавшими в союзе с китайскими коммунистами, но в целом самостоятельно.
Показательно и то, что в рассказе о Первомартовском восстании сейчас не упоминается влияние ни Октябрьской Революции, ни тезисов Вильсона (Чосон Рёкса, с.33). Почти исчезли из северокорейского официозного нарратива встречавшиеся там ранее упоминания о роли Коминтерна и влиянии Октябрьской революции на возникновение коммунистического движения в России. Более того, когда северокорейский учебник упоминает тот факт, что большинство правых деятелей находилось в колониальный период находилось эмиграции, это обстоятельство приравнивается к предательству (Чосон Рёкса, с.27).
До середины 1990-х годов северокорейская историография активно отрицала тот факт, что в 1941-45 гг. Ким Ир Сен находился в СССР, где он в звании капитана командовал батальоном в 88-й отдельной бригаде. Официозный нарратив утверждал, что будущий Великий Вождь находился в тайной партизанском лагере на склонах горы Пэкту, где, якобы, и был рождён его сын наследник Любимый Руководитель Ким Чен Ир. Эта версия была частично пересмотрена в середине 1990-х годов, когда после распада СССР северокорейская историография стала спокойнее относится к материалам, указывающим на близкие связи Ким Ир Сена и Советского Союза.
Тем не менее, пересмотр этот остался частичным: в нынешней официальной версии признаётся, что в начале 1940-х годов Ким Ир Сен находился в СССР, однако по-прежнему утверждается, что он командовал (в действительности никогда не существовавшей) «Корейской Народно-Революционной Армией» и в качестве такого командующего периодически тайно пересекал границы и посещал (в действительности никогда не существовавшей) Пэктусанский лагерь, в котором якобы и был рождён его старший сын. Цель этой выдумки понятна: признание того факта, что второй правитель КНДР был рождён за границей, да ещё в то время, когда его отец бы офицером иностранной армии, может оказать негативное влияние на легитимацию северокорейской государственности.
В этом отношении особо показателен пространный (полторы страницы) текст школьного учебника, повествующий об Освобождении Кореи в августе 1945 года. В этом тексте Освобождение представлено как военная операция, осуществлённая исключительно Ким Ир Сеном и его бойцами (которых в действительности на тот момент насчитывалось 120-130 человек и которые не принимали в военных действиях вообще никакого участия). Текст в самых возвышенных выражениях описывает сокрушительный удар, который якобы нанесли японцам дивизии кимирсеновских бойцов, в массовом порядке перешедшие через границу, а также живописует подвиги северокорейской морской пехоты (!), которая якобы высаживалась в портах восточного побережья, обращая в бегство японцев. Советский Союз и его участие в военных действиях в тексте не упоминается вообще (Видэхан, с.86-87).
При некоторой комичности этого текста, нельзя не признать, что данный полёт фантазии вполне мотивирован политически. Цель текста заключается в том, чтобы представить освобождение страны как исключительно личную заслугу Ким Ир Сена, легитимиовав таким образом и его самого, и его потомков.
+++
Рассмотрение популярного и образовательного исторического нарратива показывает, что и в Южной, и в Северной Корее заслуги в борьбе с японским колониальным правлением воспринимаются как важнейший элемент легитимации существующего политического режима. Обе стороны стремятся всячески доказать, что их прямые идеологические и политические предшественники играли решающую роль в антияпонском движении, что, подразумевается, следует считать важным основанием для претензий на роль единственной законной власти в стране. При этом роль противоположной стороны замалчивается или преуменьшается. В случае с Северной Кореей, официозный нарратив стремится не просто подчеркнуть особую роль коммунистов в борьбе с колонизаторами, но свести всё коммунистическое движение к фигуре Ким Ир Сена и его непосредственного окружения, таким образом отрицая вклад не только правых националистов, но и тех коммунистов, которые впоследствии были репрессированы в КНДР.
ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ УЧЕБНИКИ
Видэхан сурёнъ Ким Иль Сонъ тэвонсуним хёкмёнъ рёкса. Пхеньян: Кёюк тосо чхульпханса, 2001.
Чосон рёкса, Чунъ хаккё 6. Пхеньян: Кёюк тосо чхульпханса, 2008.
Ёкса, Чунъ хаккё 2. Сеул: Писан кёюк, 2012.