из подпольных собраний и песен далёких времён
С интересом почитал статью о подпольных «группах учёбы» (학습조 / 學習組), которые под эгидой Чхонрёна (пропхеньянской организации этнических корейцев Японии) действуют в Японии - и вспомнил о делах 1960-х годов, когда северокорейские спецслужбы попытались создать такую же нелегальную сеть на Сахалине. Теперь мне стало понятно то характерное выражение, которое появлялось на лицах пожилых советских дипломатов, спецслужбистов и партработников, когда в разговорах упоминались эти самые «группы учёбы» на Сахалине.
К 1960 г. на территории Сахалина находилось около 30 тыс. корейцев, большинство которых являлось лицами без гражданства. В своём большинстве они были ввезены на Южный Сахалин японским властями в 1935-1945 гг., но многие приехали из Северной Кореи по найму в 1946-1949 гг. (найм проводила советская военная администрация по заданию Москвы, чтобы справиться с крайним дефицитом рабочих рук на Дальнем Востоке). Именно среди этих корейцев в конце 1950-х гг. стали активно работать северокорейские спецслужбы. Их цель была очевидна - повторить японский успех, создать в СССР закрытую и контролируемую Пхеньяном структуру, своего рода "государство в государстве". В Японии такой структурой стал Чхонрён, который объединил тех японских корейцев, которые поначалу выбрали гражданство КНДР.
Основой планировавшейся чхонрёновидной структуры на Сахалине и должны были стать те самые «группы учёбы», которые и поныне действуют внутри Чхонрёна, но включают в себя только небольшую часть его членов. Формально эти группы предназначены для изучения идей Вождя (с середины шестидесятых именуемых идеями Чучхе), но на практике и в Японии, и на Сахалине они носили нелегально конспиративный характер и включали в себя лишь наиболее убеждённых пропхеньянских активистов. В Японии о своём членстве в такой группе не полагается говорить даже членам семьи. «Группы учёбы» копировали организационную структуру ТПК, и фактически являлись не чем иным, как нелегальной партийной организацией, чучхейским подпольем в самом буквальном смысле слова. Основные их задачи - воспитание корейской общины в духе верности пхеньянскому руководству и лично Ким Ир Сену, сбор разведывательной информации, в основном - технического и экономического характера. В своё время занимались они и тем, что агитировали корейцев "ехать на родину строить социализм".
Однако на Сахалине из этой попытки ничего не вышло. Поначалу группы были созданы, и агитация за выезд развернулась достаточно широко (тем более, что советские власти против выезда лиц без гражданства особо не возражали). Порядка трёх тысяч человек действительно выехало в КНДР на рубеже 1950-х и 1960-х гг. Однако скоро ретивость северокорейских товарищей в создании нелегальных и полулегальных структур на советской территории привлекла внимание тех, кому такими структурами полагалось интересоваться по долгу службы, Подобный поворот событий был особенно неприемлимым в свете того быстрого ухудшения советско-корейских отношений, которое началось в конце 1950-х гг. и достигло пика в середине 1960-х гг. В КНДР тогда в массовом порядке начали сажать за просоветские симпатии, а "Правда" и "Нодон синмун" некоторое время ругались вполне открыто (от открытой полемики отказались в середине 1960-х, но отношения Москвы и Пхеньяна оставались крайне натянутыми вплоть до распада СССР - достаточно сказать, что Брежнев Ким Ир Сена тихо ненавидел, а северокорейских эмигрантов принимали в СССР по инициативе ни кого нибудь, а Андропова).
На Сахалине КГБ ситуацию взял под контроль достаточно быстро. Вскоре, впрочем, надобность в оперативных мероприятиях отпала: в отличие от корейцев Японии, корейцы Сахалина не слишком покупались на официальную пхеньянскую пропаганду (тут сказывался, полагаю, опыт жизни в СССР), и умели читать между строк, так что к середине 1960-х их отношение к КНДР стало однозначно негативным. Немалую роль в этом сыграли и рассказы тех немногих беглецов, которым в 1960-е гг. удалось бежать из КНДР в СССР и получить у советских властей политическое убежище (несколько человек поселилось на Сахалине), и передававшиеся с редкими надёжными окказиями письма тех, кому обратно выбраться уже не удалось. Негативным это отношение, кстати, остаётся и поныне, в чём я недавно сам убедился, побывав на Сахалине (вообще говоря, более единодушно-негативного отношения к КНДР я не видел ни в одной корейской общине). Так что - не вышло.
А вообще - интересный эпизод, как и вообще вся история северокорейского шпионажа, государственной контрабанды и незаконной экономической дятельности разведдеятельности на территории СССР (коя история, полагаю, будет написана со временем, лет эдак через пятьдесят).
К 1960 г. на территории Сахалина находилось около 30 тыс. корейцев, большинство которых являлось лицами без гражданства. В своём большинстве они были ввезены на Южный Сахалин японским властями в 1935-1945 гг., но многие приехали из Северной Кореи по найму в 1946-1949 гг. (найм проводила советская военная администрация по заданию Москвы, чтобы справиться с крайним дефицитом рабочих рук на Дальнем Востоке). Именно среди этих корейцев в конце 1950-х гг. стали активно работать северокорейские спецслужбы. Их цель была очевидна - повторить японский успех, создать в СССР закрытую и контролируемую Пхеньяном структуру, своего рода "государство в государстве". В Японии такой структурой стал Чхонрён, который объединил тех японских корейцев, которые поначалу выбрали гражданство КНДР.
Основой планировавшейся чхонрёновидной структуры на Сахалине и должны были стать те самые «группы учёбы», которые и поныне действуют внутри Чхонрёна, но включают в себя только небольшую часть его членов. Формально эти группы предназначены для изучения идей Вождя (с середины шестидесятых именуемых идеями Чучхе), но на практике и в Японии, и на Сахалине они носили нелегально конспиративный характер и включали в себя лишь наиболее убеждённых пропхеньянских активистов. В Японии о своём членстве в такой группе не полагается говорить даже членам семьи. «Группы учёбы» копировали организационную структуру ТПК, и фактически являлись не чем иным, как нелегальной партийной организацией, чучхейским подпольем в самом буквальном смысле слова. Основные их задачи - воспитание корейской общины в духе верности пхеньянскому руководству и лично Ким Ир Сену, сбор разведывательной информации, в основном - технического и экономического характера. В своё время занимались они и тем, что агитировали корейцев "ехать на родину строить социализм".
Однако на Сахалине из этой попытки ничего не вышло. Поначалу группы были созданы, и агитация за выезд развернулась достаточно широко (тем более, что советские власти против выезда лиц без гражданства особо не возражали). Порядка трёх тысяч человек действительно выехало в КНДР на рубеже 1950-х и 1960-х гг. Однако скоро ретивость северокорейских товарищей в создании нелегальных и полулегальных структур на советской территории привлекла внимание тех, кому такими структурами полагалось интересоваться по долгу службы, Подобный поворот событий был особенно неприемлимым в свете того быстрого ухудшения советско-корейских отношений, которое началось в конце 1950-х гг. и достигло пика в середине 1960-х гг. В КНДР тогда в массовом порядке начали сажать за просоветские симпатии, а "Правда" и "Нодон синмун" некоторое время ругались вполне открыто (от открытой полемики отказались в середине 1960-х, но отношения Москвы и Пхеньяна оставались крайне натянутыми вплоть до распада СССР - достаточно сказать, что Брежнев Ким Ир Сена тихо ненавидел, а северокорейских эмигрантов принимали в СССР по инициативе ни кого нибудь, а Андропова).
На Сахалине КГБ ситуацию взял под контроль достаточно быстро. Вскоре, впрочем, надобность в оперативных мероприятиях отпала: в отличие от корейцев Японии, корейцы Сахалина не слишком покупались на официальную пхеньянскую пропаганду (тут сказывался, полагаю, опыт жизни в СССР), и умели читать между строк, так что к середине 1960-х их отношение к КНДР стало однозначно негативным. Немалую роль в этом сыграли и рассказы тех немногих беглецов, которым в 1960-е гг. удалось бежать из КНДР в СССР и получить у советских властей политическое убежище (несколько человек поселилось на Сахалине), и передававшиеся с редкими надёжными окказиями письма тех, кому обратно выбраться уже не удалось. Негативным это отношение, кстати, остаётся и поныне, в чём я недавно сам убедился, побывав на Сахалине (вообще говоря, более единодушно-негативного отношения к КНДР я не видел ни в одной корейской общине). Так что - не вышло.
А вообще - интересный эпизод, как и вообще вся история северокорейского шпионажа, государственной контрабанды и незаконной экономической дятельности разведдеятельности на территории СССР (коя история, полагаю, будет написана со временем, лет эдак через пятьдесят).