Оковы вседозволенности(с). Продолжение. Этика и демократия
Продолжаю выкладывать текст из своей книги "Оковы вседозволенности"(с). Просьба указывать источник в репостах. Готова предложить к изданию полный текст заинтересованным издателям.
Проведение политики в согласии с установками ЮНЕСКО вызывает массовые протесты родителей по всему миру.
Например, в 2018 году родители школьников в ряде городов США организовали акцию протеста под названием Sex Ed Sit Out, направленную против уроков сексуального просвещения. Они решили забрать детей из государственных школ на один день 23 апреля. По мнению участников забастовки, эти уроки развращают детей, негативно влияют на детскую психику и пропагандируют сексуальные извращения. https://www.washingtontimes.com/news/2018/apr/11/sex-ed-sit-out-april-23-protest-graphic-gender-ben/
За прошедшее с 2018 года время группы родителей еще не раз проводили акции протеста под лозунгом Sex Ed Sit Out.
В 2017 году в Перу 1,5 миллиона родителей вышли на улицы Лимы с требованием изъять из школьной программы пропаганду гендерной теории и ЛГБТ-пропаганду. В результате упорной борьбы, как на улицах, так и в суде, родители получили возможность повлиять на содержание образовательных программ в стране. http://rvs.su/statia/kak-v-odnoy-iz-stran-mira-otstoyali-pravo-ih-detey-byt-malchikami-i-devochkami
Такие массовые протесты все еще в состоянии дать ответ на попрание этических норм, но не надо недооценивать мощь идеологического мейнстрима, стремительно завоевывающего лидирующие позиции в международных структурах, влияющих на политику и России в том числе. В одиночку с ним уже не справится никто. Тем более, что, как уже становится понятно, многие государственные органы и социальные структуры, ранее организованные для поддержки семьи и детства, превращаются в органы наказания и принуждения.
Кроме вполне реальной опасности превращения человека в невротического, сексуально озабоченного гендер-флюида, в обществе существуют и иные тенденции, не менее чудовищные, которые знаменуют собой сползание от гуманизма к эпохе бессердечного изуверства.
Такие признаки воинствующего индивидуализма, как обесценивание жизни другого, убеждение в собственной исключительности и превосходстве и желание господства особенно характерны для финансовой и властной элиты. Однако, проникая в другие слои общества, такая же установка бьет по гуманистическим ценностям, в том числе по принципам демократии.
То, какую роль отводят демократии, как одной из главнейших гуманистических ценностей в высших эшелонах власти и какое будущее ей уготовано, хорошо иллюстрирует доклад «Кризис демократии», составленный группой ученых в 1975 году по заказу международной Трехсторонней комиссии, основанной в 1973 году по инициативе ведущей группы Бильдербергского клуба и Совета по международным отношениям, в том числе Дэвида Рокфеллера, Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского. С момента опубликования доклада прошло более сорока лет, однако современные политические реалии убеждают в том, что именно этот доклад все еще определяет международный политический курс.
Во вступлении к докладу З. Бжезинский, с одной стороны, возносит дифирамбы демократическим правительствам, однако, с другой стороны, заявляет, что подлинный эгалитаризм не является достоинством демократии. У демократии, считает он, есть недостатки. Например, тенденции, «которые, если их не проверяет какой-нибудь другой субъект, могут привести к ее ликвидации». Это интригующе, но еще недостаточно ясно.
Один из авторов, С.П. Хантингтон, в свою очередь заявляет, что в США в 60-е годы «распространился дух протеста, равенства и эгалитаризма», поднялась новая демократическая волна, бросающая вызов «авторитетам устоявшихся политических, социальных и экономических институтов». В рамках обсуждения вопросов «представительства и равенства» граждане требовали «увеличения общественного влияния на контроль над этими институтами». Общественные силы взрывным образом расширили свое гражданское участие в политике в различных формах, проявляли недовольство организацией власти во всех ее ветвях. С чем было связано такое недовольство? Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что граждане не желали отказа от демократии и не видели какой-то внутренней ошибки в ней. Они просто считали, что демократический принцип в США недостаточно хорошо воплощен.
«Корни волны, - по мнению Хантингтона, - следует искать в основах американской системы ценностей и степени той приверженности им, которую ощущают общественные группы. В отличие от японского и большинства европейских обществ, американское общество характеризуется широким консенсусом по демократическим, либеральным, эгалитаристским ценностям. Большую часть времени приверженность им не имеет горячего, напряженного характера. Однако во времена быстрых социальных перемен эти демократические и эгалитаристские ценности американского духа обретают новую значимость. Сила убежденности приводит к спорам с официальными властями и серьезным попыткам изменить их структуру и заставить больше соответствовать указанным ценностям».
То есть ценности напрямую причастны к социальному строительству и отвечают за их направленность! Это можно только приветствовать, однако Хантингтон говорит об этом с явной нервозностью.
Приверженность демократическим ценностям и требования продолжения демократических перемен Хантингтон расценивает как уязвимость американской демократии. «Уязвимость демократической системы в Соединенных Штатах происходит» от «высокообразованного, мобильного, участвующего в политике общества». «Единственной наиболее важной статусной переменной, влияющей на участие в политической жизни и отношение к ней, - говорит Хантингтон, - является образование. В течение нескольких десятилетий уровень образования в Соединенных Штатах стремительно повышался. В 1940 году менее 40% населения имели образование за пределами начальной школы; в 1972 году 75% населения учились либо в средней школе (40%), либо в колледже (35%). Чем более образован человек, тем больше у него шансов участвовать в политике, иметь более последовательный и более идеологический взгляд на политическую жизнь, и придерживаться более "просвещенных", или "либеральных", или "ориентированных на перемены" взглядов по социальным, культурным и внешнеполитическим вопросам. Следовательно, демократический всплеск может быть просто отражением более высокообразованного населения». Хантингтон заявляет, что в условиях, когда общество образованно и, что еще важнее, обладает устойчивой групповой сознательностью, оно, не будет лишним повторить, все более «склонно спорам с официальными властями и серьезным попыткам изменить их структуру и заставить больше соответствовать указанным ценностям». На первый взгляд, в словах Хантингтона есть определенное противоречие. Демократия вредит демократии. Однако все проще. Демократия угрожает «официальным властям».
Что же Хантингтон предлагает предпринять существующей сомнительной «демократии», чтобы себя обезопасить? Например, можно поговорить о разбавлении демократии стратифицирующими правилами, что в общем-то означает еще больший отход от демократии и гуманистической этики.
«Во-первых, демократия это только один путь формирования власти, и совсем не обязательно он является универсальным. Во многих ситуациях требования компетентности, опыта, стажа (в оригинале - seniority. - Прим. перев.), особых способностей могут перевешивать требования формирования власти демократическим путем.
Во-вторых, эффективная работа демократической политической системы обычно требует некоторой степени апатии и безучастности со стороны определенных субъектов и групп. В прошлом всякое демократическое общество имело в своем составе маргинальный слой, большего или меньшего размера, который не участвовал активно в политике. Сама по себе маргинальность некоторых групп в обществе носит, безусловно, недемократический характер, но она была одним из факторов, которые позволяли демократии эффективно работать. Маргинальные общественные группы сейчас становятся полноправными участниками политической системы, как это сделали черные. Существует опасность перегрузки политической системы требованиями, которые расширяют ее функции и подрывают авторитет. Снижение маргинальности некоторых общественных категорий приходится компенсировать большим самоограничением со стороны остальных групп».
Не правда ли, великолепно… То есть, конечно, можно немного самоограничиться, чтоб и равновесие сохранить, и демократические завоевания не попирать, но нет, вместо этого звучит почти явный призыв опустить других, чтобы не опускаться самим… И никаких теорий заговора…
Могло ли такое случиться, если бы всеми этими людьми руководила подлинно гуманистическая этика? Маловероятно. Вряд ли тогда вообще понадобился бы такой доклад. Расширенные гуманизмом горизонты позволили бы избежать подобных проблем. Но даже если бы они возникли, никто не согласился бы так просто на маргинализацию немалой части общества.
А так… Очень не хочется самоограничиваться… Ведь это значит признать, что жизнь любого человека подчиняется одним и тем же этическим законам, а его ценность определяется не масштабами «Я» и не тем, чем это я себя тешит. А во-вторых… во-вторых, очень интересная вещь.
К сожалению, разговор о гуманистическом прогрессе не сводится к эгалитаризму, и надо отдать должное Хантингтону, он это очень тонко подметил: «Объединение существенных элементов населения в средний класс увеличило их ожидания и амбиции, в то время как отсутствие воплощения этого в реальности вызывало негативную реакцию». Что это значит? Это значит, что вполне обоснованно боровшиеся в ходе гуманистического прогресса цивилизации за свои права массы не увидели иного пути, кроме как равняться в жизненных установках на отвергающую гуманистическую этику элиту. Возникло гораздо большее количество воинствующих «Я», желающих возрастающего потребления. Справедливости ради нужно отметить, что массы на эту дорожку все время подталкиваются сторонниками рыночной экономики, которая поощряет потребление.
Хантингтон почувствовал, что воинственно индивидуалистическое «Я» заряжено энергией проедания реальности, но не смог предложить ничего лучше, чем исторически вернуться к принудительному ограничению одних в пользу других. Ведь совместное пожирание реальности пошло бы по совсем другому сценарию.
Таковы реалии нынешней эпохи. В человеческой истории были разные периоды. Человек почти никогда не шел сознательно к гуманистическому развитию. Каждый хотел «хорошей жизни» и противился неурядицам, и в общем смысле это было правильно. Но без четких ориентиров гуманизма «хорошую жизнь» каждый определял для себя по-разному.
Уже в VI веке до н. э. Солон после своей законодательной реформы писал о том, какие требования граждан легли в основу его кодекса:
Да, я народу почет предоставил, какой ему нужен, -
Не сократил его прав, не дал и лишних зато.
Также подумал о тех я, кто силу имел и богатством
Славился, - чтоб никаких им не чинилось обид.
Встал я, могучим щитом своим тех и других прикрывая,
И никому побеждать не дал неправо других.
Простой землепашец считал удачей, если урожая хватало до весны, чтобы не жить впроголодь. Знать презрительно фыркала, если на званом обеде не было достаточного количества блюд. Конечно, земледельцу было от чего расстраиваться, но то, что он мог противопоставить этой ситуации, мало затрагивало интересы элит, а еще меньше их умы и сердца. В более близкие к нам исторические времена ситуация изменилась настолько, что гуманистическая этика смогла пробиться очень близко к сердцу каждого человека. Однако глубина требуемых этикой трансформаций испугала очень многих. Но без гуманистической этики построение все лучшей «хорошей жизни» зашло в тупик. Вернее, его завели в тупик, сделали козлом отпущения и решили отменить.
Неужели краска стыда не заливает лица тех, кто ничему не научился со времен Солона, да еще и допустил, чтобы ситуация стала реально угрожающей.
Хантингтон и его соратники сделали изящный, но нечестный ход. Вместо того, чтобы откровенно обвинить индивидуалистическое «Я» и сделать вывод об ошибочном поведении и тех, и других в плане отношения к демократии, потреблению и образу жизни, они поставили на повестку дня надуманную проблему о том, что развитие провоцирует ужасный перерасход ресурсов, которых и так на всех не хватало, не хватает, а в скором времени и совсем возникнет их дефицит. Так что жить хорошо будут только те, кто выживут (сумеют родиться) в процессе маргинализации и разложения общества. О глубинных последствиях для цивилизации, как водится, никто не подумал.
И тут очень кстати на горизонте замаячил постмодерн со всеми его «прелестями», идейно и практически несовместимыми с дальнейшим гуманистическим развитием.
Судя по тому, что демократические принципы повсеместно попираются, продолжается пропаганда чайлд-фри, разговоры о перенаселении и истощении ресурсов не утихают, Хантингтон остается в тренде.
Чайлд-фри, между прочим, тоже из разряда абсолютно вредных тенденций, которые ведут к дисгармонии человеческой личности и нарушениям психологического здоровья. Хотя ведь уже ясно, что чем хуже, тем лучше.
Проведение политики в согласии с установками ЮНЕСКО вызывает массовые протесты родителей по всему миру.
Например, в 2018 году родители школьников в ряде городов США организовали акцию протеста под названием Sex Ed Sit Out, направленную против уроков сексуального просвещения. Они решили забрать детей из государственных школ на один день 23 апреля. По мнению участников забастовки, эти уроки развращают детей, негативно влияют на детскую психику и пропагандируют сексуальные извращения. https://www.washingtontimes.com/news/2018/apr/11/sex-ed-sit-out-april-23-protest-graphic-gender-ben/
За прошедшее с 2018 года время группы родителей еще не раз проводили акции протеста под лозунгом Sex Ed Sit Out.
В 2017 году в Перу 1,5 миллиона родителей вышли на улицы Лимы с требованием изъять из школьной программы пропаганду гендерной теории и ЛГБТ-пропаганду. В результате упорной борьбы, как на улицах, так и в суде, родители получили возможность повлиять на содержание образовательных программ в стране. http://rvs.su/statia/kak-v-odnoy-iz-stran-mira-otstoyali-pravo-ih-detey-byt-malchikami-i-devochkami
Такие массовые протесты все еще в состоянии дать ответ на попрание этических норм, но не надо недооценивать мощь идеологического мейнстрима, стремительно завоевывающего лидирующие позиции в международных структурах, влияющих на политику и России в том числе. В одиночку с ним уже не справится никто. Тем более, что, как уже становится понятно, многие государственные органы и социальные структуры, ранее организованные для поддержки семьи и детства, превращаются в органы наказания и принуждения.
Кроме вполне реальной опасности превращения человека в невротического, сексуально озабоченного гендер-флюида, в обществе существуют и иные тенденции, не менее чудовищные, которые знаменуют собой сползание от гуманизма к эпохе бессердечного изуверства.
Такие признаки воинствующего индивидуализма, как обесценивание жизни другого, убеждение в собственной исключительности и превосходстве и желание господства особенно характерны для финансовой и властной элиты. Однако, проникая в другие слои общества, такая же установка бьет по гуманистическим ценностям, в том числе по принципам демократии.
То, какую роль отводят демократии, как одной из главнейших гуманистических ценностей в высших эшелонах власти и какое будущее ей уготовано, хорошо иллюстрирует доклад «Кризис демократии», составленный группой ученых в 1975 году по заказу международной Трехсторонней комиссии, основанной в 1973 году по инициативе ведущей группы Бильдербергского клуба и Совета по международным отношениям, в том числе Дэвида Рокфеллера, Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского. С момента опубликования доклада прошло более сорока лет, однако современные политические реалии убеждают в том, что именно этот доклад все еще определяет международный политический курс.
Во вступлении к докладу З. Бжезинский, с одной стороны, возносит дифирамбы демократическим правительствам, однако, с другой стороны, заявляет, что подлинный эгалитаризм не является достоинством демократии. У демократии, считает он, есть недостатки. Например, тенденции, «которые, если их не проверяет какой-нибудь другой субъект, могут привести к ее ликвидации». Это интригующе, но еще недостаточно ясно.
Один из авторов, С.П. Хантингтон, в свою очередь заявляет, что в США в 60-е годы «распространился дух протеста, равенства и эгалитаризма», поднялась новая демократическая волна, бросающая вызов «авторитетам устоявшихся политических, социальных и экономических институтов». В рамках обсуждения вопросов «представительства и равенства» граждане требовали «увеличения общественного влияния на контроль над этими институтами». Общественные силы взрывным образом расширили свое гражданское участие в политике в различных формах, проявляли недовольство организацией власти во всех ее ветвях. С чем было связано такое недовольство? Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что граждане не желали отказа от демократии и не видели какой-то внутренней ошибки в ней. Они просто считали, что демократический принцип в США недостаточно хорошо воплощен.
«Корни волны, - по мнению Хантингтона, - следует искать в основах американской системы ценностей и степени той приверженности им, которую ощущают общественные группы. В отличие от японского и большинства европейских обществ, американское общество характеризуется широким консенсусом по демократическим, либеральным, эгалитаристским ценностям. Большую часть времени приверженность им не имеет горячего, напряженного характера. Однако во времена быстрых социальных перемен эти демократические и эгалитаристские ценности американского духа обретают новую значимость. Сила убежденности приводит к спорам с официальными властями и серьезным попыткам изменить их структуру и заставить больше соответствовать указанным ценностям».
То есть ценности напрямую причастны к социальному строительству и отвечают за их направленность! Это можно только приветствовать, однако Хантингтон говорит об этом с явной нервозностью.
Приверженность демократическим ценностям и требования продолжения демократических перемен Хантингтон расценивает как уязвимость американской демократии. «Уязвимость демократической системы в Соединенных Штатах происходит» от «высокообразованного, мобильного, участвующего в политике общества». «Единственной наиболее важной статусной переменной, влияющей на участие в политической жизни и отношение к ней, - говорит Хантингтон, - является образование. В течение нескольких десятилетий уровень образования в Соединенных Штатах стремительно повышался. В 1940 году менее 40% населения имели образование за пределами начальной школы; в 1972 году 75% населения учились либо в средней школе (40%), либо в колледже (35%). Чем более образован человек, тем больше у него шансов участвовать в политике, иметь более последовательный и более идеологический взгляд на политическую жизнь, и придерживаться более "просвещенных", или "либеральных", или "ориентированных на перемены" взглядов по социальным, культурным и внешнеполитическим вопросам. Следовательно, демократический всплеск может быть просто отражением более высокообразованного населения». Хантингтон заявляет, что в условиях, когда общество образованно и, что еще важнее, обладает устойчивой групповой сознательностью, оно, не будет лишним повторить, все более «склонно спорам с официальными властями и серьезным попыткам изменить их структуру и заставить больше соответствовать указанным ценностям». На первый взгляд, в словах Хантингтона есть определенное противоречие. Демократия вредит демократии. Однако все проще. Демократия угрожает «официальным властям».
Что же Хантингтон предлагает предпринять существующей сомнительной «демократии», чтобы себя обезопасить? Например, можно поговорить о разбавлении демократии стратифицирующими правилами, что в общем-то означает еще больший отход от демократии и гуманистической этики.
«Во-первых, демократия это только один путь формирования власти, и совсем не обязательно он является универсальным. Во многих ситуациях требования компетентности, опыта, стажа (в оригинале - seniority. - Прим. перев.), особых способностей могут перевешивать требования формирования власти демократическим путем.
Во-вторых, эффективная работа демократической политической системы обычно требует некоторой степени апатии и безучастности со стороны определенных субъектов и групп. В прошлом всякое демократическое общество имело в своем составе маргинальный слой, большего или меньшего размера, который не участвовал активно в политике. Сама по себе маргинальность некоторых групп в обществе носит, безусловно, недемократический характер, но она была одним из факторов, которые позволяли демократии эффективно работать. Маргинальные общественные группы сейчас становятся полноправными участниками политической системы, как это сделали черные. Существует опасность перегрузки политической системы требованиями, которые расширяют ее функции и подрывают авторитет. Снижение маргинальности некоторых общественных категорий приходится компенсировать большим самоограничением со стороны остальных групп».
Не правда ли, великолепно… То есть, конечно, можно немного самоограничиться, чтоб и равновесие сохранить, и демократические завоевания не попирать, но нет, вместо этого звучит почти явный призыв опустить других, чтобы не опускаться самим… И никаких теорий заговора…
Могло ли такое случиться, если бы всеми этими людьми руководила подлинно гуманистическая этика? Маловероятно. Вряд ли тогда вообще понадобился бы такой доклад. Расширенные гуманизмом горизонты позволили бы избежать подобных проблем. Но даже если бы они возникли, никто не согласился бы так просто на маргинализацию немалой части общества.
А так… Очень не хочется самоограничиваться… Ведь это значит признать, что жизнь любого человека подчиняется одним и тем же этическим законам, а его ценность определяется не масштабами «Я» и не тем, чем это я себя тешит. А во-вторых… во-вторых, очень интересная вещь.
К сожалению, разговор о гуманистическом прогрессе не сводится к эгалитаризму, и надо отдать должное Хантингтону, он это очень тонко подметил: «Объединение существенных элементов населения в средний класс увеличило их ожидания и амбиции, в то время как отсутствие воплощения этого в реальности вызывало негативную реакцию». Что это значит? Это значит, что вполне обоснованно боровшиеся в ходе гуманистического прогресса цивилизации за свои права массы не увидели иного пути, кроме как равняться в жизненных установках на отвергающую гуманистическую этику элиту. Возникло гораздо большее количество воинствующих «Я», желающих возрастающего потребления. Справедливости ради нужно отметить, что массы на эту дорожку все время подталкиваются сторонниками рыночной экономики, которая поощряет потребление.
Хантингтон почувствовал, что воинственно индивидуалистическое «Я» заряжено энергией проедания реальности, но не смог предложить ничего лучше, чем исторически вернуться к принудительному ограничению одних в пользу других. Ведь совместное пожирание реальности пошло бы по совсем другому сценарию.
Таковы реалии нынешней эпохи. В человеческой истории были разные периоды. Человек почти никогда не шел сознательно к гуманистическому развитию. Каждый хотел «хорошей жизни» и противился неурядицам, и в общем смысле это было правильно. Но без четких ориентиров гуманизма «хорошую жизнь» каждый определял для себя по-разному.
Уже в VI веке до н. э. Солон после своей законодательной реформы писал о том, какие требования граждан легли в основу его кодекса:
Да, я народу почет предоставил, какой ему нужен, -
Не сократил его прав, не дал и лишних зато.
Также подумал о тех я, кто силу имел и богатством
Славился, - чтоб никаких им не чинилось обид.
Встал я, могучим щитом своим тех и других прикрывая,
И никому побеждать не дал неправо других.
Простой землепашец считал удачей, если урожая хватало до весны, чтобы не жить впроголодь. Знать презрительно фыркала, если на званом обеде не было достаточного количества блюд. Конечно, земледельцу было от чего расстраиваться, но то, что он мог противопоставить этой ситуации, мало затрагивало интересы элит, а еще меньше их умы и сердца. В более близкие к нам исторические времена ситуация изменилась настолько, что гуманистическая этика смогла пробиться очень близко к сердцу каждого человека. Однако глубина требуемых этикой трансформаций испугала очень многих. Но без гуманистической этики построение все лучшей «хорошей жизни» зашло в тупик. Вернее, его завели в тупик, сделали козлом отпущения и решили отменить.
Неужели краска стыда не заливает лица тех, кто ничему не научился со времен Солона, да еще и допустил, чтобы ситуация стала реально угрожающей.
Хантингтон и его соратники сделали изящный, но нечестный ход. Вместо того, чтобы откровенно обвинить индивидуалистическое «Я» и сделать вывод об ошибочном поведении и тех, и других в плане отношения к демократии, потреблению и образу жизни, они поставили на повестку дня надуманную проблему о том, что развитие провоцирует ужасный перерасход ресурсов, которых и так на всех не хватало, не хватает, а в скором времени и совсем возникнет их дефицит. Так что жить хорошо будут только те, кто выживут (сумеют родиться) в процессе маргинализации и разложения общества. О глубинных последствиях для цивилизации, как водится, никто не подумал.
И тут очень кстати на горизонте замаячил постмодерн со всеми его «прелестями», идейно и практически несовместимыми с дальнейшим гуманистическим развитием.
Судя по тому, что демократические принципы повсеместно попираются, продолжается пропаганда чайлд-фри, разговоры о перенаселении и истощении ресурсов не утихают, Хантингтон остается в тренде.
Чайлд-фри, между прочим, тоже из разряда абсолютно вредных тенденций, которые ведут к дисгармонии человеческой личности и нарушениям психологического здоровья. Хотя ведь уже ясно, что чем хуже, тем лучше.