(no subject)
«ЖИЗНЬ МОЯ, КИНЕМАТОГРАФ…»
Оно уж само вышло, что кругом кино.
И кругом, и дома, и даже внутри.
И отец в кино работал - и я сначала узнал, как оно делается, а потом уже впервые увидел на экране.
И в доме половина жильцов служила на киностудиях - игровых, документальных и рисовальных.
И когда слышал песню или сказку - всегда перед внутренним взглядом кино показывали - кто куда пошёл, что за местность, какая была погода, что выражало лицо и жесты. И воспоминания пробегали перед закрытыми глазами - словно яркая или выцветшая лента.
И даже ночью отрывочные или связные фильмы сновидений смотрел - чёрно-белые, реже цветные.
И вся жизнь была - документальное кино, в котором сам принимаешь участие, с дополнительными опциями - запаха, осязания и вкуса.
Дома стоял телевизор - почти непрерывно фильмы, мульт-картины или телеспектакли до 1963 года. В 1963 году я пошёл в первый класс, папа вывернул предохранитель и сказал, что лампа перегорела, и теперь ничего не видно. И десять лет мне пришлось учебники и книги читать вместо домашнего кино - как отец и рассчитал.
Безошибочным расчётом.
И всё Ростокино обложили кинотеатры и клубы - и я отметился во всех.
У метро «ВДНХ» был современный из стекла, с широким экраном и чистым звуком - «Космос».
Чуть дальше к станции «Мир» - (потом «Щербаковская», потом «Алексеевская») - детский «Огонёк».
Был у Яузы клуб им. Луначарского, там не совсем новые фильмы крутили, или те, что идут вторым экраном.
Маленький клуб с лесенкой сбоку притулился на проспекте Мира у Миллионного моста, где я впервые «Белое солнце пустыни» видел.
Кроме того - были два просмотровых зала во ВГИКЕ за углом.
Были залы на киностудии Горького, нас туда водили со двора или из школы как подопытных кроликов - показывали новый фильм перед выпуском и в темноте следили за детской реакцией. Там я так «Офицеры» смотрел - где были кадры из довоенной школы - мои одноклассники изображали суетливую перемену.
Помимо того - водили меня в Дом кино на премьеры и на Союзмультфильм. На Союзмультфильме рисованные и кукольные фильмы шли, и кроме того - дублированные, на студии дубляж был. Однажды я увидел подряд три фильма про Фантомаса за три месяца до того, как их увидели все! Эти три месяца были одними из самых невыносимых в моей жизни - молча носить сокровище в себе или рассказывать про невидимую сторону Луны, а тебе никто не верит.
То есть - были парадные кинотеатры для кино-роскоши, были профессиональные заведения - и были клубы для небогатых - в закутках, почти деревенские. Один из них - самый маленький, домашний, тёплый и затрапезный - находился впритык к нашему блочному дому, окружённый голубятнями и деревцами в снегу.
Кажется, это было помещение ЖЭКа, раньше собрания жителей устраивали. И порой объявляли сеанс почти за пятачок - и вся местная мелюзга набивалась внутрь под завязку. Чуть ли не на полу из крашеных суриком досок некоторые сидели, сверху на пальто и шубках.
Фактически за стеной день и ночь трудилась кинофабрика над новейшими сказками и приключениями, советский «голливуд» - а этот покосившийся клуб выглядел и был на самом деле заповедником патриархальности, последним огоньком мировой культуры на городской окраине, и мне там нравилось больше всего.
Понятие не имею, откуда киномеханик выкапывал свои фильмы, похоже на то - что это была трофейная добыча конца сороковых-начала пятидесятых, последние обломки былого величия.
Например, на Союзмультфильме я уже насмотрелся на Диснея, в том числе на цветные полнометражные - «Бемби», «Белоснежка», «Дамбо»… А с клубного заштопанного экранчика хлынула незнакомая американская анимация, чёрно-белая, из тридцатых, Макса Флейшера - про морячка Попая и его шпинат. Движения резче и ритм был другой - ещё более дёрганый и глуповатый.
Как-то попробовали показать что-то из «Тарзана». Это само по себе было небывалое зрелище - плёнка выцвела почти добела, склеена как попало, двигаются и летают на лианах призраки красот и спортивности, из звука разборчив только зов джунглей, крик Тарзана. Но чувство блаженной причастности героическим временам отныне не покидало…
А из своего крутили первые пробы нового Гайдая - «Пёс Барбос» и «Самогонщики». Про Барбоса всё было понятно даже нам, младенцам. Но что случилось во второй ленте - угадывалось смутно. Сам производственный процесс и аппарат не был ещё знаком - сахар, брага, первач, змеевик… Юная мысль двигалась наощупь, фильм оказался ещё и познавательным…
И рекордным сеансом для маленького народа оказался «Мистер Питкин в тылу врага» и «Мистер Питкин в больнице».
Это было подлинно народное искусство балагана, весёлого кривляния гуттаперчевого лица - глаза выпрыгивают из орбит, рот разевается и лезет на щёку, язык болтается, штаны сползают, ботинки путаются в шнурках, суп отпрокидывается.
Это было чистое искусство для искусства, восторженное, глупое и чуть стыдное как команда - «валяем дурака!»
И дети - откровенно падали от хохота, кто сидел на стульях - и катались те, кто и так был на полу. Визг и писк стоял столбом, брызгали слёзы, ветхие стены маленького клуба почти лопались - и на всю эту комедию безучастно глядели свыше зимние звёзды начала шестидесятых…
6.5.24
Оно уж само вышло, что кругом кино.
И кругом, и дома, и даже внутри.
И отец в кино работал - и я сначала узнал, как оно делается, а потом уже впервые увидел на экране.
И в доме половина жильцов служила на киностудиях - игровых, документальных и рисовальных.
И когда слышал песню или сказку - всегда перед внутренним взглядом кино показывали - кто куда пошёл, что за местность, какая была погода, что выражало лицо и жесты. И воспоминания пробегали перед закрытыми глазами - словно яркая или выцветшая лента.
И даже ночью отрывочные или связные фильмы сновидений смотрел - чёрно-белые, реже цветные.
И вся жизнь была - документальное кино, в котором сам принимаешь участие, с дополнительными опциями - запаха, осязания и вкуса.
Дома стоял телевизор - почти непрерывно фильмы, мульт-картины или телеспектакли до 1963 года. В 1963 году я пошёл в первый класс, папа вывернул предохранитель и сказал, что лампа перегорела, и теперь ничего не видно. И десять лет мне пришлось учебники и книги читать вместо домашнего кино - как отец и рассчитал.
Безошибочным расчётом.
И всё Ростокино обложили кинотеатры и клубы - и я отметился во всех.
У метро «ВДНХ» был современный из стекла, с широким экраном и чистым звуком - «Космос».
Чуть дальше к станции «Мир» - (потом «Щербаковская», потом «Алексеевская») - детский «Огонёк».
Был у Яузы клуб им. Луначарского, там не совсем новые фильмы крутили, или те, что идут вторым экраном.
Маленький клуб с лесенкой сбоку притулился на проспекте Мира у Миллионного моста, где я впервые «Белое солнце пустыни» видел.
Кроме того - были два просмотровых зала во ВГИКЕ за углом.
Были залы на киностудии Горького, нас туда водили со двора или из школы как подопытных кроликов - показывали новый фильм перед выпуском и в темноте следили за детской реакцией. Там я так «Офицеры» смотрел - где были кадры из довоенной школы - мои одноклассники изображали суетливую перемену.
Помимо того - водили меня в Дом кино на премьеры и на Союзмультфильм. На Союзмультфильме рисованные и кукольные фильмы шли, и кроме того - дублированные, на студии дубляж был. Однажды я увидел подряд три фильма про Фантомаса за три месяца до того, как их увидели все! Эти три месяца были одними из самых невыносимых в моей жизни - молча носить сокровище в себе или рассказывать про невидимую сторону Луны, а тебе никто не верит.
То есть - были парадные кинотеатры для кино-роскоши, были профессиональные заведения - и были клубы для небогатых - в закутках, почти деревенские. Один из них - самый маленький, домашний, тёплый и затрапезный - находился впритык к нашему блочному дому, окружённый голубятнями и деревцами в снегу.
Кажется, это было помещение ЖЭКа, раньше собрания жителей устраивали. И порой объявляли сеанс почти за пятачок - и вся местная мелюзга набивалась внутрь под завязку. Чуть ли не на полу из крашеных суриком досок некоторые сидели, сверху на пальто и шубках.
Фактически за стеной день и ночь трудилась кинофабрика над новейшими сказками и приключениями, советский «голливуд» - а этот покосившийся клуб выглядел и был на самом деле заповедником патриархальности, последним огоньком мировой культуры на городской окраине, и мне там нравилось больше всего.
Понятие не имею, откуда киномеханик выкапывал свои фильмы, похоже на то - что это была трофейная добыча конца сороковых-начала пятидесятых, последние обломки былого величия.
Например, на Союзмультфильме я уже насмотрелся на Диснея, в том числе на цветные полнометражные - «Бемби», «Белоснежка», «Дамбо»… А с клубного заштопанного экранчика хлынула незнакомая американская анимация, чёрно-белая, из тридцатых, Макса Флейшера - про морячка Попая и его шпинат. Движения резче и ритм был другой - ещё более дёрганый и глуповатый.
Как-то попробовали показать что-то из «Тарзана». Это само по себе было небывалое зрелище - плёнка выцвела почти добела, склеена как попало, двигаются и летают на лианах призраки красот и спортивности, из звука разборчив только зов джунглей, крик Тарзана. Но чувство блаженной причастности героическим временам отныне не покидало…
А из своего крутили первые пробы нового Гайдая - «Пёс Барбос» и «Самогонщики». Про Барбоса всё было понятно даже нам, младенцам. Но что случилось во второй ленте - угадывалось смутно. Сам производственный процесс и аппарат не был ещё знаком - сахар, брага, первач, змеевик… Юная мысль двигалась наощупь, фильм оказался ещё и познавательным…
И рекордным сеансом для маленького народа оказался «Мистер Питкин в тылу врага» и «Мистер Питкин в больнице».
Это было подлинно народное искусство балагана, весёлого кривляния гуттаперчевого лица - глаза выпрыгивают из орбит, рот разевается и лезет на щёку, язык болтается, штаны сползают, ботинки путаются в шнурках, суп отпрокидывается.
Это было чистое искусство для искусства, восторженное, глупое и чуть стыдное как команда - «валяем дурака!»
И дети - откровенно падали от хохота, кто сидел на стульях - и катались те, кто и так был на полу. Визг и писк стоял столбом, брызгали слёзы, ветхие стены маленького клуба почти лопались - и на всю эту комедию безучастно глядели свыше зимние звёзды начала шестидесятых…
6.5.24