Слово о полку Игореве (перевод)
Вот и я решил попробовать перевести «Слово» близко к оригиналу с разбором последних тёмных мест. Прошу делать замечания к переводу. Какие “тёмные места” вам кажутся таковыми и какие требуют разбора?
начало здесь
________________________________________
143. Уже бо Сула не течетъ сребреными струями къ граду Переяславлю, и Двина болотомъ течетъ онымъ грознымъ полочаномъ подъ кликомъ поганыхъ.
144. Единъ же Изяславъ, сынъ Васильковъ, позвони своими острыми мечи о шеломы литовскія, притрепа славу дѣду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кровавѣ травѣ притрепанъ литовскыми мечи. И схоти ю на кровать
145. и рекъ:
146. «Дружину твою, княже, птиць крилы пріодѣ, а звѣри кровь полизаша».
147. Не бысь ту брата Брячяслава, ни другаго - Всеволода, единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра тѣла чресъ злато ожереліе.
148. Унылы голоси, пониче веселіе. Трубы трубятъ городеньскіи.
Вот уже Сула не течет серебряными струями к граду Переяславлю, и Двина болотом течет у тех грозных полочан под кликами поганых. Один только Изяслав, сын Васильков, прозвенел своими острыми мечами о шеломы литовские, поддержал славу деда своего Всеслава, а сам под червлеными щитами на кровавой траве литовскими мечами изрублен… И сказал: «Дружину твою, князь, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизали». Не было тут ни брата Брячислава, ни другого - Всеволода, так он один и изронил жемчужную душу из храброго тела своего через златое ожерелие. Приуныли голоса, поникло веселье. Трубы трубят городенские.
149. Ярославе и вси внуце Всеславли! Уже понизите стязи свои, вонзите свои мечи вережени,
150. уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ.
151. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю,
152. которое бо бѣше насиліе отъ земли Половецкыи!
Ярослав, и все внуки Всеславовы! Уже склоните стяги свои, вонзите в землю свои мечи затупившиеся, ибо уже потеряли вы славу деднюю. Ведь в распрях своих стали вы призывать поганых на землю Русскую, на жизнь Всеславову, и началось насилие от земли Половецкой!
153. На седьмомъ вѣцѣ Трояни връже Всеславъ жребій о дѣвицю себѣ любу.
154. Тъй клюками подпръся о кони, и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружіемъ злата стола кіевскаго.
155. Скочи отъ нихъ лютымъ звѣремъ въ плъночи изъ Бѣла-града, обѣсися синѣ мьглѣ,
156. утръ же воззни стрикусы, отвори врата Нову-граду, разшибе славу Ярославу,
157. скочи влъкомъ до Немиги съ Дудутокъ. На Немизѣ снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоцѣ животъ кладутъ, вѣютъ душу отъ тѣла.
158. Немизѣ кровави брезѣ не бологомъ бяхуть посѣяни, посѣяни костьми рускихъ сыновъ.
На седьмом веку Трояни бросил Всеслав жребий о девице ему милой. Тот хитростью оперся на слухи и достиг града Киева, и коснулся копьем своим злата стола киевского. А от них он бежал, словно лютый зверь в полночь из Белгорода, синею мглою прикрывшись, как только утро наступило, пробили стрикусы врата Новгорода, развеяв славу Ярослава, помчался волком на Немигу с Дудуток. На Немиге снопы стелют из голов, молотят цепами воронеными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега не на добро засеяны, засеяны они костями русских сынов.
159. Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше: изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше.
160. Тому въ Полотскѣ позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы, а онъ въ Кыевѣ звонъ слыша.
161. Аще и вѣща душа въ друзѣ тѣлѣ, нъ часто бѣды страдаше.
162. Тому вѣщей Боянъ и пръвое припѣвку, смысленый, рече:
163. «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божіа не минути!»
Всеслав-князь людям суд правил, князьям грады рядил, а сам в ночи волком рыскал: из Киева дорыскал до стен Тьмуторокани, Хорсу великому волком путь он перебегал. Ему в Полоцке позвонили к заутрене рано у святой Софии в колокола, а он в Киеве звон тот слышал. Хотя и вещая душа была у него в ином теле, но часто от бед он страдал. Ему вещий Боян и прежде припевку со смыслом сказал: «Ни умному, ни ловкому, ни пугливому великого суда Божьего не избежать!»
164. О, стонати Руской земли, помянувше пръвую годину и пръвыхъ князей!
165. Того стараго Владиміра нельзѣ бѣ пригвоздити къ горамъ кіевскимъ;
166. сего бо нынѣ сташа стязи Рюриковы, а друзіи - Давыдовы, нъ розно ся имъ хоботы пашутъ.
167. Копіа поютъ.
Ох, печалиться Русской земле, вспоминая прежние времена и первых князей! Того старого Владимира нельзя ведь было пригвоздить к горам киевским; а ныне одни стяги Рюриковы, а другие - Давыдовы, и порознь они развеваются. Копья поют.
168. На Дунаи Ярославнынъ гласъ слышитъ, зегзицею незнаемь рано кычеть.
169. «Полечю, - рече, - зегзицею по Дунаеви,
170. омочю бебрянъ рукавъ въ Каялѣ рѣцѣ,
171. утру князю кровавыя его раны на жестоцѣмъ его тѣлѣ».
На Дунае Ярославнин голос слышится, кукушкою неведомой она рано кычет. «Полечу, - говорит, - кукушкою по Дунаю, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, оботру князю его кровавые раны на его горячем теле».
172. Ярославна рано плачетъ въ Путивлѣ на забралѣ, аркучи:
173. «О, вѣтрѣ вѣтрило! Чему, господине, насильно вѣеши?
174. Чему мычеши хиновьскыя стрѣлкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои?
175. Мало ли ти бяшетъ горѣ подъ облакы вѣяти, лелѣючи корабли на синѣ морѣ?
176. Чему, господине, мое веселіе по ковылію развѣя?».
С утра Ярославна плачет в Путивле граде на стене, причитая: «О ветер, ветрило! Зачем, господин, так сильно веешь? Зачем мечешь хиновские стрелы на своих легких крыльях на воинов моего лады? Разве мало тебе в горах под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?»
177. Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборолѣ, аркучи:
178. «О, Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозѣ землю Половецкую.
179. Ты лелѣялъ еси на себѣ Святославли носады до плъку Кобякова.
180. Възлелѣй, господине, мою ладу къ мнѣ, а быхъ не слала къ нему слезъ на море рано».
С утра Ярославна плачет в Путивле граде на стене, причитая: «О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую. Ты лелеял на себе ладьи Святославовы до войска Кобякова. Возлелей, господин, моего ладу ко мне, чтобы не слала я утром рано к нему слез на море».
181. Ярославна рано плачетъ въ Путивлѣ на забралѣ, аркучи:
182. «Свѣтлое и тресвѣтлое слънце! Всѣмъ тепло и красно еси!
183. Чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладѣ вои? Въ полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче».
С утра Ярославна плачет в Путивле граде на стене, причитая: «Светлое и тресветлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно! Почему же ты, владыко, простерло горячие свои лучи на воинов моего лады? В поле безводном жаждой им луки расслабило, горем им колчаны заткнуло».
184. Прысну море полунощи, идутъ сморци мьглами. Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу.
185. Погасоша вечеру зари. Игорь спитъ, Игорь бдитъ, Игорь мыслію поля мѣритъ отъ Великаго Дону до Малаго Донца.
186. Комонь въ полуночи Овлуръ свисну за рѣкою - велить князю разумѣти: князю Игорю не быть!
187. Кликну, стукну земля, въшумѣ трава, вежи ся половецкіи подвизашася.
188. А Игорь князь поскочи горнастаемъ къ тростію и бѣлымъ гоголемъ на воду,
189. въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ,
190. и потече къ лугу Донца, и полетѣ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и обѣду, и ужинѣ.
191. Коли Игорь соколомъ полетѣ, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.
Прыснуло море к полуночи, идут смерчи мглою. Игорю-князю бог путь указывает из земли Половецкой на землю Русскую, к отчему златому столу. Погасла вечерняя заря. Игорь спит, Игорь бдит: Игорь мыслию поля мерит от великого Дона до малого Донца. В полночь свистнул Овлур коня за рекой - велит князю разуметь: не быть князю Игорю! Кликнул, стукнула земля, зашумела трава, задвигались вежи половецкие. А Игорь-князь горностаем поскакал в камыши, и белым гоголем - на воду, вскочил на борзого коня, и соскочил с него босым волком, и помчался к лугу на Донце, и полетел соколом под облаками, избивая гусей и лебедей к завтраку, и к обеду, и к ужину. Когда Игорь соколом полетел, то Овлур волком побежал, отряхивая с себя студеную росу: загнали они своих борзых коней.
192. Донецъ рече:
193. «Княже Игорю! Не мало ти величія, а Кончаку нелюбія, а Руской земли веселіа!».
194. Игорь рече:
195. «О, Донче! Не мало ти величія, лелѣявшу князя на влънах, стлавшу ему зелѣну траву на своихъ сребреныхъ брезѣхъ, одѣвавшу его теплыми мъглами подъ сѣнію зелену древу,
196. стрежаше его гоголемъ на водѣ, чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветрѣхъ».
197. Не тако ли, рече, рѣка Стугна: худу струю имѣя, пожръши чужи ручьи и стругы ростре на кусту, уношу князю Ростиславу затвори Днѣпрь темнѣ березѣ.
198. Плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростиславѣ.
199. Уныша цвѣты жалобою, и древо с тугою къ земли прѣклонило.
И сказал Донец: «Княже Игорь! Не мало ли тебе величия, а Кончаку позора, а Русской земле веселья!?» И ответил Игорь: «О Донец! Разве не мало тебе величия, что лелеял ты князя на волнах, расстилал ему зеленую траву на своих серебряных берегах, укрывал его теплыми туманами под сенью зеленого древа. Стерег его ты гоголем на воде, чайками на струях, чернядями на ветрах». Не такая, говорят, река Стугна: бедна водою, но, поглотив чужие ручьи и потоки, расширилась к устью и юношу князя Ростислава скрыла на Днепре у темного берега. Плачется мать Ростиславова по юноше князе Ростиславе. Завяли цветы от жалости, а древо в тоске к земле приклонилось.
200. А не сорокы втроскоташа - на слѣду Игоревѣ ѣздитъ Гзакъ съ Кончакомъ.
201. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа,
202. по лозію ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ рѣцѣ кажутъ, соловіи веселыми пѣсьми свѣтъ повѣдаютъ.
203. Млъвитъ Гзакъ Кончакови:
204. «Аже соколъ къ гнѣзду летитъ, соколича рострѣляевѣ своими злачеными стрѣлами».
205. Рече Кончакъ ко Гзѣ:
206. «Аже соколъ къ гнѣзду летитъ, а вѣ соколца опутаевѣ красною дивицею».
207. И рече Гзакъ къ Кончакови:
208. «Аще его опутаевѣ красною дѣвицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны дѣвице, то почнутъ наю птици бити въ полѣ Половецкомъ».
То не сороки застрекотали - по следу Игоря рыщут Гзак с Кончаком. Тогда вороны не каркали, галки примолкли, сороки не стрекотали, только полозы ползали. Дятлы стуком путь к реке указывают, соловьи веселыми песнями рассвет предвещают. Молвит Гзак Кончаку: «Если сокол к гнезду летит - расстреляем соколенка своими злачеными стрелами». Говорит Кончак Гзе: «Если сокол к гнезду летит, то опутаем мы соколенка красной девицей». И сказал Гзак Кончаку: «Если опутаем его красной девицей, не будет у нас ни соколенка, ни красной девицы и станут нас птицы бить в поле Половецком».
209. Рекъ Боянъ и ходы на Святъславля пѣстворца стараго времени Ярославля Ольгова коганя хоти:
210. «Тяжко ти головы кромѣ плечю, зло ти тѣлу кромѣ головы», Руской земли безъ Игоря!
Сказал Боян, поэт и певец, Святослава песнотворца старого времени Ярославова, Олегова, кагана, хозяйки: «Тяжко ведь голове без плеч, плохо тому телу без головы». Так и Русской земле без Игоря!
211. Солнце свѣтится на небесѣ - Игорь князь въ Руской земли.
212. Дѣвици поютъ на Дунаи, вьются голоси чрезъ море до Кіева.
213. Игорь ѣдетъ по Боричеву къ святѣй Богородици Пирогощей.
214. Страны ради, гради весели.
Солнце светит на небе - Игорь-князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае - вьются голоса через море до Киева. Игорь едет по Боричеву к святой Богородице Пирогощей. Страны рады, города веселы.
215. Пѣвше пѣснь старымъ княземъ, а потомъ молодымъ пѣти!
216. Слава Игорю Святъславличю, буй туру Всеволоду, Владиміру Игоревичу!
217. Здрави, князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки!
218. Княземъ слава а дружинѣ! Аминь.
Спев песнь старым князьям, а потом - молодым!
Слава Игорю Святославичу, Буй-Тур Всеволоду, Владимиру Игоревичу!
Здравы будьте, князья и дружина, вступая за христиан на поганые полки!
Князьям слава и дружине! Аминь.
© TrueView