Близ города Юрятина
Люблю вас, далекие пристани
В провинции или деревне.
Чем книга чернее и листанней,
Тем прелесть ее задушевней.
(Б. Пастернак. "Зима")
Чем занимаются нормальные люди в последний день новогодних каникул (ключевое слово - нормальные)? Нууу.., наверное доедают остатки салатиков под отголоски праздничных песен и танцев в телевизоре. И с унылыми вздохами достают из шкафа офисные костюмы, сокрушаясь, что зловредные пакостники-калории опять потихоньку пробрались в шкаф и изрядно ушили любимое платье.
А есть еще люди, по-хорошему ненормальные (ключевое слово - по-хорошему). Которые в этот самый день, с утра пораньше берут и отправляются вслед за Юрием Живаго. В бывшее имение Варыкино близ города Юрятина.
И начиналась наша поездка точь в точь, как у семьи Живаго. "Накануне отъезда поднялась снежная буря. Ветер взметал вверх к поднебесью серые тучи вертящихся снежинок, которые белым вихрем возвращались на землю, улетали в глубину темной улицы и устилали ее белой пеленою... Снегопад завешивал улицу до полу своим белым сползающим пологом, бахромчатые концы которого болтались и путались в ногах у пешеходов, так что пропадало ощущение движения и им казалось, что они топчутся на месте."
По этой путающейся в ногах и колесах метели, сквозь летящие в лобовуху хлопья снега, мы почти четыре часа добирались до Всеволодо-Вильвы - удивительного места в Пермском крае, ставшего прообразом той самой усадьбы Варыкино, куда уехал Юрий Живаго из голодной, замерзающей и мечущейся в тифу послереволюционной Москвы.
Впрочем, дорожные наши приключения вполне стОили того, чтобы сквозь них пройти. И сквозь снежные вихри добраться до скромного домика, окруженного удивительным садом.
Побродить по старому парку, помнящему еще князей Всеволожских (чьим именем, собственно, и назван поселок)
А после - на целых три часа окунуться в мир создателей и жителей этого поселка.
И помогает нам в этом замечательный экскурсовод Всеволодо-Вильвенского музея Пастернака Татьяна Ивановна Пастаногова
Началась история поселка с того, что 13 мая 1773 года Всеволод Алексеевич Всеволожский за 300 тысяч рублей серебром приобрёл девятую часть всех строгановских имений на Урале. В 1796 году Всеволод Алексеевич, основатель уральской вотчины Всеволожских, умер. Своих детей у него не было, поэтому имение он завещал племяннику - Всеволоду Андреевичу Всеволожскому. Всеволод Андреевич решил строить на Урале новые заводы и совершенствовать производство. Так в течение короткого времени в его владениях возникла группа промышленных предприятий. В 1811 году на реке Вильва начинается строительство Всеволодо-Вильвенского железоделательного завода. Для завода во Всеволодо-Вильве было придумано оригинальное гидросооружение. В октябре 1811 года был "прорыт канал главный от реки Вильва до Пильной через две версты и вода бежит по оному…" Обычно для заводских нужд река полностью перекрывалась плотиной, создавая необходимый напор. Здесь же "полуналивные десятиаршинные колёса" водяного двигателя крутились за счёт движения воды в отведённом от Вильвы канале. Таким образом, по руслу реки беспрепятственно могли двигаться суда. Ниже завода на реке был устроен шлюз для поддержания нужного уровня воды. Завод выпускал железо "широкополосное листовое и брусковое шинное, частью и полосовое для оковки водосодержательных труб". Рядом были построены механические мастерские и кирпичный завод. Но после смерти Всеволода Андреевича и железоделательный завод, и вся, говоря по-современному, инфраструктура - постепенно пришли в упадок. А следом за ними в болоте бедности, тоски и безнадеги незаметно увяз и сам поселок. Путешествовавший по Уралу Василий Иванович Немирович-Данченко в своей книге "Кама и Урал (очерки и впечатления)" во всех подробностях описал картину полной разрухи, нищеты и человеческого отчаянья, царивших в то время во Всеволодо-Вильве.
В 1890 бывшее имение Всеволожских покупает Савва Тимофеевич Морозов. Энергичный и предприимчивый промышленник довольно быстро сориентировался в ситуации, и преобразовал железоделательный завод в химический. На заводе производили древесный уголь, уксусный порошок, кетоновое масло, метиловый спирт и ацетон, необходимые для текстильных красителей. Позже на заводе был организован участок по производству хлороформа. С этого завода, собственно, и началось не только развитие химической промышленности на Урале, но и золотой век поселка Всеволодо-Вильва. В поселке стали появляться торговые лавки, библиотеки и даже самодеятельный театр. Построенная при заводе больница по уровню своей оснащенности могла бы поспорить и с тогдашними московскими клиниками.
А в июне 1902 года во Всеволодо-Вильву Савва Морозов пригласил в гости Антона Павловича Чехова. Его имя до ссих пор носит самая старая школа в поселке. Редкий случай - имя Чехова было присвоено школе еще при жизни писателя. До сих пор во Всеволодо-Вильве сохранился ключик, который называют «чеховским». Рассказывают, будто бы писатель обнаружил его случайно, во время прогулки вдоль берега Вильвы и попросил, по уральской традиции, принести к роднику стол и самовар.
Но... никто не вечен. Савва Морозов умер в мае 1905 года. Всеволодо-Вильвенские заводы унаследовала его жена - Зинаида Григорьевна. Через два года после смерти Морозова, Зинаида Григорьевна вышла замуж за бывшего московского градоначальника генерал-майора Анатолия Александровича Рейнбота (с началом первой мировой войны он сменил свою, опасную по тем временам фамилию на Резвый). Новые хозяева за делами заводов не следили. Анатолий Александрович навещал Всеволодо-Вильву только для того, чтобы поохотится на медведя в здешних лесах. Через несколько лет доходы от химический промышленности стали падать. Уже знакомый призрак нищеты и безнадёги вновь замаячил на горизонте. Зинаида Григорьевна решила продать заводы. Но для начала необходимо было привести их в порядок, для чего потребовалось найти нового управляющего. Профессор Сергей Петрович Ланговой - один из лучших специалистов в области лесохимии посоветовал Бориса Збарского - молодого учёного-химика, имевшего опыт работы на лесохимическом предприятии.
Это был тот самый Збарский, который впоследствии бальзамировал тело Ленина, в строжайшей тайне перевозил его в Тюмень во время Великой Отечественной войны, и получил за это Сталинскую премию.
А после - и впрямь, судьба играет человеком! - оказался в местах не столь... По тем временам это было несложно. Причиной (во всяком случае, формальной причиной) оказалось то, что он, якобы, недостаточно отразил руководящую роль Вождя Народов в одной из своих книг. И этого оказалось достаточно. Впрочем, скорее всего, он попал под раздачу по печально известному делу "врачей-убийц". Ему даже не было предъявлено никакого обвинения. По словам его сына Ильи: «Он не был осужден - ему не был вынесен никакой приговор, просто он полтора года пробыл в тюрьме… и единственное, что он мне сказал, - его обвиняли в том, что он германский шпион… Дела его я не видёл»
После смерти Сталина Збарский вышел на свободу по амнистии. Ему вернули все звания и регалии, возможность работать и преподавать.
Но здоровья было уже не вернуть. И 7 октября 1954 года Борис Збарский умер. Прямо в перерыве между лекциями, в окружении своих студентов.
Но это все будет еще нескоро. А пока молодой энергичный ученый вместе с красавицей-женой Фанни Збарской переезжает во Всеволодо-Вильву и с энтузиазмом берется за дело. Заводы, изрядно начавшие приходить в упадок, надо за короткий срок поднять на ноги и приготовить к продаже. Молодой учёный совмещал эту работу с научной деятельностью. В марте на заводской лаборатории Всеволодо-Вильвенского завода Борис Збарский изобрёл способ очистки технического хлороформа до медицинского во время Первой мировой войны изобретение поистине неоценимое.
Чтобы не скучать одним в глуши семейство Збарских приглашает во Всеволодо-Вильву своих друзей. На приглашение ответил литератор Евгений Лундберг. Во Всеволодо-Вильву он пригласил с собой молодого поэта Бориса Пастернака. В то время Пастернак активно искал свой собственный жизненный путь. Перепробовано было все - музыка, философия, первые юношеские стихотворные опыты, не принесшие ни успеха, ни славы.
И вот типичный такой домашний хороший еврейский мальчик, выросший в семье художника Леонида Пастернака, оказывается на суровом Урале, в должности помощника заводского управляющего.
Первое что поразило и мигом оживило его - это снег. В снегах Пастернак ожил: прогулки на лыжах, катание на санях, прогулки верхом на лошади и экскурсии. «Тут чудно хорошо» - пишет Пастернак в письме к родителям.
Пастернак был оформлен на заводе, но только формально, чтобы заработать себе бронь - не участвовать в боевых действиях Первой мировой войны. Во Всеволодо-Вильве он был гостем. Несмотря на это, Борис Пастернак часто в охотку помогал Збарскому в заводских делах. Однажды даже выдавал зарплату рабочим. Кассир ушёл в отпуск, Пастернак вызвался помочь. С поставленной задачей молодой поэт справился блестяще, о чём с торжеством писал в своём письме к родителям.
Впрочем, на войну его и так бы не взяли. Тот щегольской ботинок с высоченным каблуком, который мы видим на этой фотографии, поэт носил вовсе не из франтовства и пижонства. После неудачного падения с лошади, одна нога у него была короче другой.
В самом начале февраля во Всеволодо-Вильву приехал Евгений Германович Лундберг. И в жизни обиттелей дома появились чудесные вечера за сифоном на веранде.
Вот за этим самым сифоном.
И музыка в Зеленой гостинной. И юношеская неуклюжая влюбленность молодого поэта в хозяйку дома - Фанни Збарскую.
Но очень скоро стало ясно, что дни Всеволодо-Вильвенского счастья сочтены. Зинаида Григорьевна Резвая начала готовить документы к продаже, а химика Збарского приглашали наладить производство хлороформа на Бондюжском заводе в Тихих горах.
Рабочие тепло провожали его
Из опустевшего дома во Всеволодо-Вильве, из которого Збарские уехали на день раньше, Пастернак уезжает 23 июня.
Уже в архив печали сдан
Последний вечер новожила.
Окно ему на чемодан
Ярлык кровавый наложило.
Перед отъездом страшный знак
Был самых сборов неминучей
Паденье зеркала с бумаг,
Сползавших на пол грязной кучей.
Заря ж и на полу стекло,
Как на столе пред этим, лижет.
О счастье: зеркало цело,
Я им напутствуем не выжит.
Лето поэт провёл на даче с родителями и к осени закончил свой первый стихотворный сборник «Поверх барьеров». Он вышел в печати в декабре 1916 года.
А дальше было много-мноо всего.
Стихов
Любви и страсти
Взлетов и падений
И, конечно же, труд всей его жизни - роман "Доктор Живаго".
Книга с удивительной судьбой. Написанная в России, она впервые была издана в Италии, в переводе на итальянский. И этого хватило для организации массовой травли. Никто не читал этого романа, но все, как один - осуждали. Все. Как один. Дружно. В едином порыве. От заводских рабочих на партсобраниях до вчерашних друзей и соседей по Переделкино. Некогда шумный и гостеприимный дом опустел. За именинным столом вместо прежних тридцати едва-едва собрались восемь человек. А остальные... в едином порыве осудили не читая.
Антисоветскую заморскую отраву
Варил на кухне наш открытый враг.
По новому рецепту как приправу
Был поварам предложен пастернак.
Весь наш народ плюет на это блюдо:
Уже по запаху мы знаем что откуда!
Да, была Нобелевская премия. Но было и отчаянье. И готовность умереть. Попытки ответить и оправдаться
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора -
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.И последняя Муза, последняя любовь -
И осталась память. И увлеченность. И бережно сохраненные вещи того времени. И, главное - в этих стенах остался неповторимый запах истории.
И даже помнящий еще Бориса Збарского старинный Шкаф Из Бухгалтерии - именно так, прописными!
Чудом сохранивший в своих недрах календарный листок того времени.
И, да, где-то наверняка осталась та потертая на сгибах "самиздатовская" копия "Доктора Живаго", которую я с превеликими предосторожностями выпросила почитать "на пару ночей" во времена моей диссидентской молодости. Надеюсь, эта копия отыщется и по праву займет свое место в музее. Но это будет уже совсем другая история.
А после экскурсии по музею мы отправились к Вильвенским Голубым Озерам. И этот почти инопланетный пейзаж в подступающих сумерках под хмурым сереньким небом оказался каким-то удивительно... пастернаковским.
А может быть, именно так и надо идти к Пастернаку - через мир, заметенный снегом. Но это совсем не страшно, если где-то впереди всегда мерцает живой огонек свечи.
И белому мертвому царству,
Бросавшему мысленно в дрожь,
Я тихо шепчу: “Благодарствуй,
Ты больше, чем просят, даешь”.