Всевидящие слепые интернеты говорят, что Коэну потребовалось около пяти лет и куча черновиков, чтобы написать песню. Ну, надо думать, если смотреть от общего смысла к той форме, в которую автор попытался его вместить. Есть такой род песен и стихов, которые сами себя пишут, нисходящие (не путать с графоманией 99% песенного жанра «про любовь», в которых вообще нет никакого труда), а есть песни трудовые, от сохи, с муками творчества и всё такое. Если бы Коэн работал в белом гомеровском стихе ему бы потребовалось от силы день, два, наверное, а вот в современном цензе, ассоциативном и кратком (без банальностей, пафоса и лишней болтовни) это всё равно что написать хокку, но не о погоде, а на философскую тему, да ещё со сквозной рифмой и чтобы пелось.
Исходной творческой идеей (как она «очевидна» для меня) было действительно интересное риторическое замыкание в спонтанной фразе «oh my God!» двух казалось бы противоположных (в морально-этическом смысле), но в чём-то одинаково аффективных состояний: религиозно-духовного экстаза и сексуально-животного оргазма. Разве не отличная тема для песни? в смысле искусства, а не вот это вот всё малолетнее... что нынче песней зовётся. Тема отличная, но нужно пройти по лезвию дуализма не свалившись. Кстати, если кто особо интересуется, у меня на эту тему есть хорошая
картинка, там речь как раз о том, что всякое слово правильно можно интерпретировать только по источнику речи, а не по форме.
Интересно, как Коэн решал техническую проблему вмещения смысла в текст. Логично, что в условиях ограниченных краткостью сестрой талантов приходится делать гиперссылки, и в первых двух (
из четырёх) куплетов автор так и поступает. Для оформления контрастного дуализма он привлекает образ царя Давида, который, как кстати, был псалмопевцем и по совместительству прелюбодеем. От имени Давида автор произносит обе противоположности формально одного и того же слова «Аллилуйя». В первом куплете от имени Давида псалмопевца, а во втором - от имени царя, который соблазнился замужней
Вирсавией, склонил её к сожительству, пользуясь служебным положением, а мужа которой потом нарочно отправил на погибель, когда узнал, что Вирсавия понесла. Мораль моралью, но как бы то ни было, а в родословной Иисуса Христа с тех пор появилась запись «Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею» - Урия это имя того самого мужа Вирсавии, которого Давид со свету изжил, но Соломон был вторым ребёнком, уже в браке, а первый, по наказанию от Господа, умер после рождения.
Такой вот контекст, ссылаясь на который Коэн решает свою творческую задачу, а проблемы слушателей - это их проблемы, они тут значения не имеют. Определённо такие отсылки делают песню произведением «для взрослых» 42+.
В третьем куплете автор уже как бы рассуждает над обозначенной контрастной двойственностью слова «Аллилуйя», характеризуя один смысл эпитетом «holy», а второй - «broken»:
It doesn't matter which you heard
The holy or the broken Hallelujah
Риторически тут вроде и утверждение «не важно что ты слышишь», но с другой стороны, это дилемма, парадокс, Коэн загадывает коан, хотя тут же его и разгадывает. Интересно что «holy» созвучно и синонимично «whole» - целый. В паре «holy» <> «broken» мы снова (и неизбежно) находим дуализм холизма и редукционизма, о котором столько уже сказано. Псалмы Давида и «holy» смысл Hallelujah имеют холистическую генеалогию, а грех Давида и «broken» смысл Hallelujah - редукционную, «бесовскую».
В последнем куплете речь идёт уже о конкретном смертном человеке, персонифицированном самим автором, своего рода эпитафия и краткая биография, применимая ко многим: старался, без дураков, хотя и осознавал свою ограниченность; всё равно всё пошло не так, но из всех слов последним, тем не менее, останется Hallelujah.
В последнем куплете мне нравится оборот «I couldn't feel, so I tried to touch» - я не мог почувствовать, поэтому я пытался прикоснуться. Тут тот же самый смысловой рефрен двойственности субъективного и объективного.