Сослагательная месть
«- Не грусти, - сказала Алисa. - Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно.» Алиса в зазеркалье. Л. Кэрролл
...Позвонила в дверь.
Он открыл. Она вошла. Стала снимать туфли, взялась рукой за белую, свежевыкрашенную стену. На стене остались черные отпечатки. Пальцы были в грязи. Крышка багажника ее машины была грязная. Она испачкала руку.
Он не решался сделать ей замечание. В глазах его появилась грусть. Он любил ее и не хотел ставить в неудобное положение. Он был убежден, что она хотя бы заметит и хотя бы постарается исправить. Она же стала раздеваться.
Повесила в шкаф свой плащ, уронив две его рубашки. Не подняла. Он смотрел на нее с недоумением и ожиданием. Она улыбалась ему, так фальшиво-искренне. И говорила все время. Потом пошла в ванную.
Помыла руки, мыло из дозатора зависло паутиной до крана и дальше по умывальнику. Умылась. Мыльные брызги долетели до свежевымытого зеркала, растеклись по нему сопливыми грязно-белыми подтеками. Один из них она поймала пальцем, закруглила на зеркале в пятно. Остальные докатились самостоятельно до нижнего края зеркала, изуродовав. Она улыбнулась в исковеркованное стекло.
Потом решила почистить зубы. Пасты выдавила нарочно много, излишки приклеились к раковине. Она не стала их смывать. Вытерлась, уронив полотенце на пол.
Он попросил ее быть аккуратнее. Она взглянула с вызовом. Сказала: "Слууушай! не выноси мне мозг из-за каких-то пятен. Позови уборщицу завтра" и защебетала снова о любви.
Переоделась, пошла на кухню. Еду она не готовила. Она же не кухарка. Каждый должен заниматься своим делом. Сели ужинать. Что-то с салатом в оливковом масле. Она рассказывала что-то, активно жестикулируя и размахивая вилкой. Листочки салата и масляные брызги падали вокруг тарелки и даже на пол. Тех, которые остались на столе, она пальчиком смахнула на пол. Встала, болтая о вечной силе своей любви, наступила тапком на листик. Пошла к холодильнику за арбузом, оставляя за собой тоскливый светлеющий от шага к шагу зеленый след, отрезала кусочек. Откусила. Так, как едят на пляже или на природе. Прям в землю или песок. Чтобы не забрызгать себя. Отставив руку с арбузом подальше.
Капельки сока стекали по руке, падали на чистый пол, расплывались в круги. Потом они засохнут, а пылинки, на них падающие, прилипнут к этому застывшему арбузному сиропу и нарисуют на этих пятнах мохнатые узоры. Как волосатые невусы. На белоснежном кафеле. Как уродские волосатые невусы на чистом женском теле.
Он снова попросил. Она раздраженно повторила по вынос мозга. И что-то про "своим нытьем ты убиваешь мои чувства к тебе". Оскорбленная, заставила его извиниться.
Потом они легли в кровать. Она попросила что-то надеть. Рубашку. Он предложил свою на выбор. Она выбрала белую. Сказала, что цветное ей не идет. В кровати они смотрели кино и ели яблоки и клубнику. Кусочек клубники упал на белоснежную рубаху. Она смахнула его на чистую простыню, невинно улыбнувшись. Еще можно было сбегать за тряпкой или застирать пятно. Она же оставалась лежать. И улыбаться. Она же не уборщица. И говорить что-то про любовь и все такое. И про то, "какие деньги? Почему все время о деньгах? Из-за каких-то простыней? И что с того, что они новые? И рубашки?? Ну, купи новые. Они же стоят три копейки. Ты убиваешь мою к тебе любовь. А я лучшее, что могло произойти с тобой в этой жизни. Тебе завидуют все. И вообще мне становится у тебя не комфортно. Я сделала одолжение, придя в твой дом. Не выноси мне мозг! Я не могу жить среди постоянных замечаний. Я много работаю. Мне нужно приходить домой и отдыхать. А ты все время чем-то недоволен. Ты помешан на чистоте. Я не буду убирать, каждый должен заниматься своим делом. И..."Она ушла через три дня. Сказав, что не может больше жить в таких некомфортных условиях, а ему следовало бы извиниться.