Жил-был человек один.
Ну, такой весь из себя. Мылся часто, за прической следил, морковку грыз, спрашивал у мимо пробегающих чужих детей, поели ли они. Прилежный в жизни, в общем.И была у него нога. То есть ног у него было, конечно же, две. Но одна сломалась как-то. Возможно, человек сам ее сломал. А, возможно, и не сам. Было это не столь важно. А важно было то, что нога перестала служить человеку. Мало того, ей самой требовались дополнительная сила, внимание и даже уход какой-то. Помощь одним словом. А еще она болела. Для человека это было странно, не знакомо, не понятно, больно.
Вначале он недоумевал, потом злился, потом смотрел на ногу и все так же не понимал. Самое странное и не объяснимое для человека было то, что нога не срослась при виде купюр. Не отпал гипс. Не усилились мышцы. Все осталось по-прежнему. Ногу нужно было волочить, поднимать костылями, шевелить пальцами, чтобы не немели и не чесались. Мыться теперь было совершенно сложно. Вода затекала под гипс, прела там и воняла. И она тоже не прекращала при виде купюр. Даже когда купюры менялись в цвете в сторону сиреневости. Впрочем, в строго ограниченном количестве- человек знал цену.
Череп человека от этих событий иссохся изнутри и находился в предкипящем состоянии. Человек осунулся, похудел, тер грудь с левой стороны.Много разных обычных средств перепробовал человек. Он угрожал ноге дорогими ботинками, наказанием, предлагал заварные пирожные, два раза стукнул костылем, отчего почему-то затошнило совсем в другом месте, снова просовывал под гипс скрученную в трубочку сиреневенькую. Он угрожал ей ампутацией, никому ненужностью и одиночеством. Нога оставалась сломаной, бессильной и обездвиженной."Какая жестокая, эгоистичная мразь!... Думает только о себе"- думал про себя человек совсем не про себя. Хотя было бы логично. Нога ни в какую. Продолжала болеть.А человек все так же совершенно не хотел таскать эту свою отяжелевшую гипсом и обездвиженностью ногу за собой по всему миру. Ему хотелось как прежде. Чтобы нога несла его по прекрасным дорогам, чтобы выжимала для него педали, чтобы стояла и держала тылы и тело. Вместо этого нога находилась в гипсе, припухала, чесалась, пахла, болела. Иногда из-под гипса выкатывались несколько капель жидкости, похожей на слезы. Человека это раздражало. Он пытался нанять другую ногу. Но почему-то другая нога не вставала не место преждней. Хоть и какие-то руки исправно брали в обмен на неоказанные услуги сиреневенькие.Несколько раз человек даже просил объяснить ему, что же происходит. И ему даже объясняли. Несколько раз. Он не понял. Слова оказались ему не знакомы. Его очень мало в детстве носили на руках. И никогда не читали на ночь.