Общество опасливого безразличия
И Брежнев такой молодой,
И Путин всегда впереди!
Лев Гудков директор ЛЕВАДА-центра
О страхах войны
На наших фокус-группах люди говорили, что мы уже вошли в третью мировую войну, но пока еще находимся в ее начальной, «холодной фазе». Настроения двойственные: с одной стороны, мы вроде бы всех победим, а с другой стороны, черт его знает, что будет и какова будет цена этой победы, особенно для меня лично.
Мобилизация и конфронтация с Западом вызвала резкое повышение патриотического адреналина, гордости и самонадеянности (особенно у поколения молодых, которое не знало, что такое война, оторвалось от травмированной памяти старших), но - одновременно - и тревожность, диффузный и неартикулированный страх (прежде всего - у тех, кто постарше). Нежелание участвовать в политике (или сознание, что у них и возможности такого участия нет) оборачивается иррациональной установкой: а, это все обычные для политиков словесные угрозы, демонстрация позы устрашения; авось, как-нибудь, все само собой устроится. Ощущение конца света нет, каких-то апокалиптических вещей пока тоже. Больше половины считают, что, несмотря на всю конфронтацию, дело до настоящей драки все-таки не дойдет, и, главное, все спустится на тормозах.
Такая установка очень важная вещь, она - оборотная сторона собственной инфантильности и беспомощности, то есть того строительного материала, из которого выстраивается тоталитарной режим.
О двойственном отношении к Путину
Отношение к Путину двойственное: да, как говорят наши респонденты, он восстановил авторитет России как великой державы, он - решительный и опытный политик, у него нет, как мы видели, реальных конкурентов. Но, с другой стороны, вне сферы внешней политики, его достижения не столь уж велики или их просто нет. Он не добился успеха в экономике, доходы людей падают; проблема коррупции - одна из самых острых; мира, справедливости и стабильности, безопасности нет ни на Северном Кавказе, ни внутри страны. Ну, и, наконец, это широко распространенное, хотя и весьма неопределенное представление о России как о мафиозном и тотально коррумпированном бюрократическом государстве.
Когда мы спрашиваем, виновен ли Путин в тех злоупотреблениях властью, в которых обвиняет его оппозиция, то радикально настроенных россиян, готовых обвинять его в тех же грехах, в каких Навальный обвинял Медведева или Чайку, не очень много - от 11 до 16%. Гораздо более значительная часть опрошенных говорит, ну да, наверное, Путин виноват в этих злоупотреблениях, в коррупции, как все российские чиновники, но я об этом мало знаю. Или, не споря с этим, говорят, какая разница, виноват он или нет, главное же, что при нем жить стало лучше.
Это очень широко распространенные мнения, в сумме они высказываются половиной или несколько больше половины населения. Тех, кто категорически отвергает подобного рода подозрения, от 15 до 20%. В статистике это называется близким к «нормальному» распределением. Оно характеризует обычное состояние массового сознания, точку зрения и опыт повседневной, рутинной жизни. Но как только человек оказывается в контексте разговоров о Величии России, о мировой закулисе, русофобии, Пентагоне или Госдепе, об американцах, он немедленно воспринимает себя в другой плоскости существования - «соперничестве двух супердержав», России - осажденной крепости, врагах и т.п. Все это он не в состоянии ни проверить на своем опыте, ни осмыслить - у него для этого нет интеллектуальных средств, поэтому вся пропаганда принимается безусловно и некритично.
С Путиным такая же история. Оценки достижений Путина во внутренней политике - достаточно сдержаны, представления о том, на кого он опирается и чьи интересы защищает - скорее трезвые и реалистичные, никакой эйфории и признания его «харизмы» тут нет; поэтому его легитимность - хрупкая и неустойчивая. Это понимает и кремлевская администрация. Поэтому пропагандистская машина должна все время говорить об успехах Путин, его планах на будущее, а о проблемах - как навязанных России извне и как Путин хорошо с ними справляется. Легитимность режима в неправовом государстве нужно постоянно поддерживать всеми доступными средствами - от убеждения до чисток.
Почему пропаганда так эффективна? Потому что она ничего не придумывает (на это она не способно), она говорит то, что люди хотят слышать, она использует те стереотипы массового сознания, которые уже давно существуют, а потому воспринимаются как само собой разумеющаяся реальность. Что наши люди знают (могут знать) о действительности американской жизни, о резонах американской политики? Очень мало или ничего. Американцам приписывается привычные и потому понятные мотивы действия наших государственных мужей - от членов брежневского Политбюро до Жириновского или Лаврова. На них проецируется вытесняемая оценка самих себя. Когда мы вот так спрашиваем, а как, по-вашему мнению, люди на Западе относятся к России? И большинство говорит: с презрением, нас не уважают, либо безразлично. А как в России относятся к Западу? До Крыма - большая часть говорила: с симпатией, интересом, с уважением. Сегодня: в лучшем случае - без особых чувств, спокойно, а чаще - враждебно, неприязненно. Другими словами, воображаемому Западу (виртуальным США, Европе) приписываются внутренние вытесняемые самооценки нас самих.
По сути, массовые представления о системе правления Путина описывают ее не просто как конструкцию авторитарного режима, а как своего рода рецидив тоталитарной системы. «Демократия» сегодня - это не ценность для россиян. Они в массе своей не знают, что это такое, не представляют себе как она работает или как устроено демократическое общество и государство. Они никогда не жили при демократии, хотя есть очень смутное, при всей его распространенности, представление, что, почему-то, при демократии люди лучше живут, чем при диктатуре.
А потому, и это, может быть, самое главное, нет никакого желания участвовать в общественных делах, в политике, принять на себя ответственность за ситуацию не только в стране, но и за то, что делается рядом с их домом.
О представлении будущего
Какое-либо представление о будущем страны сегодня исчезло. Горизонт времени у абсолютного большинства населения (если не брать совсем молодых людей) очень короткий - несколько месяцев. Частично отсюда и идет невыраженная диффузная тревожность, причем она носит хронический характер. Ее причины - понимание собственной несостоятельности, беспомощности, уязвимости. Эти эмоции составляют постоянный фон повседневной жизни, уровень депрессии или астении может несколько меняться, но в среднем совокупность фрустрации, депрессии, безадресной агрессии и недовольства колеблется вокруг 60%. Психологи называют это «синдромом заключенного»: смесь апатии и агрессии, иногда связывая это с явлением так называемой «выученной беспомощности».
Мы возвращаемся к некоему варианту вторичного тоталитаризма. Так выстраивается властями новая старая система контроля и организации жизни. Она не от общества, она задается сверху, но при полном отсутствии какого-либо сопротивления снизу. Тоталитаризм - это не политическая система, а система институтов, которая пытается захватывать все области жизни, манипулировать сознанием и моралью людей. Этим он отличается, например, от деспотизма или авторитаризма, который, например, не вмешиваться в личную жизнь. Тоталитаризм же пытается контролировать все сферы частной и личной жизни, от истории и воспитания молодежи до сексуального поведения. И мы видим, как возникает новая государственная идеология - идеология государственного патриотизма, вот-вот объявленная общеобязательной при обучении в массовой школе или вузах. Это не строительство коммунизма, светлого будущего, это попытка выстроить сверху утопию «светлого прошлого». Поскольку сегодня гордиться нам нечем, кроме «Крыма» Все заслуги у нас были в прошлом - в победе 1945 года, в полете Гагарина, в имперских завоеваниях, славе русского оружия и т.п. В строгом смысле это идеологический китч, но, как и всякий китч, он оказывается очень притягательным для нуворишей, пытающихся играть в новую аристократию. Лучше всего о духе времени может сказать стилистика дворцов и особняков, которые строит для себя наша «элита».
О запросе на изменения
Есть страх перед изменениями, фобии нового. Потрясения 90-х годов, действительно, оказались очень тяжелыми, что привело к патологической гипертрофии готовности «терпеть» некоторые ограничения, лишь бы не было худшего, ничего не менять. Запросов на новых людей, новую элиту я не вижу. Есть социальное недовольство, оно вполне отчетливое. Но это недовольство в двух социальных средах. Первая - консервативная, бедная депрессивная периферия. Во всех смыслах, периферия, необязательно географическом. Это пенсионеры, ностальгирующие о том, как они жили в советское время, когда была бесплатная медицина и гарантированная работа люди занятые механической, рутинной работой, проблемой физического выживания. Другая среда - более обоснованное, аргументированное недовольство, условно говоря, людей среднего класса, образованных, информированных, более обеспеченных, жителей более крупных городов. Именно в этой среде есть осознание опасности такого режима и тех последствий, которые наступают для состояния нации после длительного правления бесконтрольной и коррумпированной власти. Это совершенно другое недовольство, другая реакция. Они понимают, что нынешняя политика государства - ведет страну в тупик, в гарантированное состояние национальной деградации. Но это не повышает их готовность к принятию на себя ответственности за состояние дел в стране, большему участию в политике.
Основные устремления людей - потребление. Оно мерило социального «достоинства» и чести отдельного человека или его семьи. Что сейчас беспокоит людей? Все их желания сосредоточены на заботах о себе, о семье, на физическом выживании. К чужим - сильнейшее недоверие, причем и личностное («нельзя доверять незнакомым людям», только своим, самым близким) и институциональное. В этом отношении мы стоим в одном ряду с Гаити или Филиппинами. Для людей все же главная ценность- семья. Человек только этом мире чувствует себя комфортно.
Политические и идеологические взгляды сегодня стерлись. Более половины населения говорят, что у них нет никаких политических или идеологических взглядов и пристрастий.
Картина, которую рисует Лев Гудков впечатляет.
И всем, плюющим вместе, советую помнить - он да еще Левинсон - люди, которые о Российском обществе знают больше всех на свете.
И этот текст я советую читать очень внимательно - тут сказано очень много важного.
Но описанное общество трудно назвать привлекательным.
Общество где массе не интересно будущее, а все лучшее было в прошлом, и главное чтобы не стало хуже - масса желает даже не улучшения, а прежде всего - статус кво. Перемены вызывают опасения.
И Путин как раз символ и гарант стабильности мира.
Войны... они идут где там... далеко... и все равно мы всех побеждаем.
Но главное - что мы за мир, мы всех побеждаем на их территории, но боремся мы за мир.
Не знаю, что почувствует читатель,но у меня ощущение общества, которое отказалось от будущего, оно боится будущего и не верит ему.
Это общество застоя. Однако я уже давно твержу: Путин построил вариант не Сталина, а Брежнева, он построил страну, у которой нет будущего - но оно народу и не нужно
И Путин всегда впереди!
Лев Гудков директор ЛЕВАДА-центра
О страхах войны
На наших фокус-группах люди говорили, что мы уже вошли в третью мировую войну, но пока еще находимся в ее начальной, «холодной фазе». Настроения двойственные: с одной стороны, мы вроде бы всех победим, а с другой стороны, черт его знает, что будет и какова будет цена этой победы, особенно для меня лично.
Мобилизация и конфронтация с Западом вызвала резкое повышение патриотического адреналина, гордости и самонадеянности (особенно у поколения молодых, которое не знало, что такое война, оторвалось от травмированной памяти старших), но - одновременно - и тревожность, диффузный и неартикулированный страх (прежде всего - у тех, кто постарше). Нежелание участвовать в политике (или сознание, что у них и возможности такого участия нет) оборачивается иррациональной установкой: а, это все обычные для политиков словесные угрозы, демонстрация позы устрашения; авось, как-нибудь, все само собой устроится. Ощущение конца света нет, каких-то апокалиптических вещей пока тоже. Больше половины считают, что, несмотря на всю конфронтацию, дело до настоящей драки все-таки не дойдет, и, главное, все спустится на тормозах.
Такая установка очень важная вещь, она - оборотная сторона собственной инфантильности и беспомощности, то есть того строительного материала, из которого выстраивается тоталитарной режим.
О двойственном отношении к Путину
Отношение к Путину двойственное: да, как говорят наши респонденты, он восстановил авторитет России как великой державы, он - решительный и опытный политик, у него нет, как мы видели, реальных конкурентов. Но, с другой стороны, вне сферы внешней политики, его достижения не столь уж велики или их просто нет. Он не добился успеха в экономике, доходы людей падают; проблема коррупции - одна из самых острых; мира, справедливости и стабильности, безопасности нет ни на Северном Кавказе, ни внутри страны. Ну, и, наконец, это широко распространенное, хотя и весьма неопределенное представление о России как о мафиозном и тотально коррумпированном бюрократическом государстве.
Когда мы спрашиваем, виновен ли Путин в тех злоупотреблениях властью, в которых обвиняет его оппозиция, то радикально настроенных россиян, готовых обвинять его в тех же грехах, в каких Навальный обвинял Медведева или Чайку, не очень много - от 11 до 16%. Гораздо более значительная часть опрошенных говорит, ну да, наверное, Путин виноват в этих злоупотреблениях, в коррупции, как все российские чиновники, но я об этом мало знаю. Или, не споря с этим, говорят, какая разница, виноват он или нет, главное же, что при нем жить стало лучше.
Это очень широко распространенные мнения, в сумме они высказываются половиной или несколько больше половины населения. Тех, кто категорически отвергает подобного рода подозрения, от 15 до 20%. В статистике это называется близким к «нормальному» распределением. Оно характеризует обычное состояние массового сознания, точку зрения и опыт повседневной, рутинной жизни. Но как только человек оказывается в контексте разговоров о Величии России, о мировой закулисе, русофобии, Пентагоне или Госдепе, об американцах, он немедленно воспринимает себя в другой плоскости существования - «соперничестве двух супердержав», России - осажденной крепости, врагах и т.п. Все это он не в состоянии ни проверить на своем опыте, ни осмыслить - у него для этого нет интеллектуальных средств, поэтому вся пропаганда принимается безусловно и некритично.
С Путиным такая же история. Оценки достижений Путина во внутренней политике - достаточно сдержаны, представления о том, на кого он опирается и чьи интересы защищает - скорее трезвые и реалистичные, никакой эйфории и признания его «харизмы» тут нет; поэтому его легитимность - хрупкая и неустойчивая. Это понимает и кремлевская администрация. Поэтому пропагандистская машина должна все время говорить об успехах Путин, его планах на будущее, а о проблемах - как навязанных России извне и как Путин хорошо с ними справляется. Легитимность режима в неправовом государстве нужно постоянно поддерживать всеми доступными средствами - от убеждения до чисток.
Почему пропаганда так эффективна? Потому что она ничего не придумывает (на это она не способно), она говорит то, что люди хотят слышать, она использует те стереотипы массового сознания, которые уже давно существуют, а потому воспринимаются как само собой разумеющаяся реальность. Что наши люди знают (могут знать) о действительности американской жизни, о резонах американской политики? Очень мало или ничего. Американцам приписывается привычные и потому понятные мотивы действия наших государственных мужей - от членов брежневского Политбюро до Жириновского или Лаврова. На них проецируется вытесняемая оценка самих себя. Когда мы вот так спрашиваем, а как, по-вашему мнению, люди на Западе относятся к России? И большинство говорит: с презрением, нас не уважают, либо безразлично. А как в России относятся к Западу? До Крыма - большая часть говорила: с симпатией, интересом, с уважением. Сегодня: в лучшем случае - без особых чувств, спокойно, а чаще - враждебно, неприязненно. Другими словами, воображаемому Западу (виртуальным США, Европе) приписываются внутренние вытесняемые самооценки нас самих.
По сути, массовые представления о системе правления Путина описывают ее не просто как конструкцию авторитарного режима, а как своего рода рецидив тоталитарной системы. «Демократия» сегодня - это не ценность для россиян. Они в массе своей не знают, что это такое, не представляют себе как она работает или как устроено демократическое общество и государство. Они никогда не жили при демократии, хотя есть очень смутное, при всей его распространенности, представление, что, почему-то, при демократии люди лучше живут, чем при диктатуре.
А потому, и это, может быть, самое главное, нет никакого желания участвовать в общественных делах, в политике, принять на себя ответственность за ситуацию не только в стране, но и за то, что делается рядом с их домом.
О представлении будущего
Какое-либо представление о будущем страны сегодня исчезло. Горизонт времени у абсолютного большинства населения (если не брать совсем молодых людей) очень короткий - несколько месяцев. Частично отсюда и идет невыраженная диффузная тревожность, причем она носит хронический характер. Ее причины - понимание собственной несостоятельности, беспомощности, уязвимости. Эти эмоции составляют постоянный фон повседневной жизни, уровень депрессии или астении может несколько меняться, но в среднем совокупность фрустрации, депрессии, безадресной агрессии и недовольства колеблется вокруг 60%. Психологи называют это «синдромом заключенного»: смесь апатии и агрессии, иногда связывая это с явлением так называемой «выученной беспомощности».
Мы возвращаемся к некоему варианту вторичного тоталитаризма. Так выстраивается властями новая старая система контроля и организации жизни. Она не от общества, она задается сверху, но при полном отсутствии какого-либо сопротивления снизу. Тоталитаризм - это не политическая система, а система институтов, которая пытается захватывать все области жизни, манипулировать сознанием и моралью людей. Этим он отличается, например, от деспотизма или авторитаризма, который, например, не вмешиваться в личную жизнь. Тоталитаризм же пытается контролировать все сферы частной и личной жизни, от истории и воспитания молодежи до сексуального поведения. И мы видим, как возникает новая государственная идеология - идеология государственного патриотизма, вот-вот объявленная общеобязательной при обучении в массовой школе или вузах. Это не строительство коммунизма, светлого будущего, это попытка выстроить сверху утопию «светлого прошлого». Поскольку сегодня гордиться нам нечем, кроме «Крыма» Все заслуги у нас были в прошлом - в победе 1945 года, в полете Гагарина, в имперских завоеваниях, славе русского оружия и т.п. В строгом смысле это идеологический китч, но, как и всякий китч, он оказывается очень притягательным для нуворишей, пытающихся играть в новую аристократию. Лучше всего о духе времени может сказать стилистика дворцов и особняков, которые строит для себя наша «элита».
О запросе на изменения
Есть страх перед изменениями, фобии нового. Потрясения 90-х годов, действительно, оказались очень тяжелыми, что привело к патологической гипертрофии готовности «терпеть» некоторые ограничения, лишь бы не было худшего, ничего не менять. Запросов на новых людей, новую элиту я не вижу. Есть социальное недовольство, оно вполне отчетливое. Но это недовольство в двух социальных средах. Первая - консервативная, бедная депрессивная периферия. Во всех смыслах, периферия, необязательно географическом. Это пенсионеры, ностальгирующие о том, как они жили в советское время, когда была бесплатная медицина и гарантированная работа люди занятые механической, рутинной работой, проблемой физического выживания. Другая среда - более обоснованное, аргументированное недовольство, условно говоря, людей среднего класса, образованных, информированных, более обеспеченных, жителей более крупных городов. Именно в этой среде есть осознание опасности такого режима и тех последствий, которые наступают для состояния нации после длительного правления бесконтрольной и коррумпированной власти. Это совершенно другое недовольство, другая реакция. Они понимают, что нынешняя политика государства - ведет страну в тупик, в гарантированное состояние национальной деградации. Но это не повышает их готовность к принятию на себя ответственности за состояние дел в стране, большему участию в политике.
Основные устремления людей - потребление. Оно мерило социального «достоинства» и чести отдельного человека или его семьи. Что сейчас беспокоит людей? Все их желания сосредоточены на заботах о себе, о семье, на физическом выживании. К чужим - сильнейшее недоверие, причем и личностное («нельзя доверять незнакомым людям», только своим, самым близким) и институциональное. В этом отношении мы стоим в одном ряду с Гаити или Филиппинами. Для людей все же главная ценность- семья. Человек только этом мире чувствует себя комфортно.
Политические и идеологические взгляды сегодня стерлись. Более половины населения говорят, что у них нет никаких политических или идеологических взглядов и пристрастий.
Картина, которую рисует Лев Гудков впечатляет.
И всем, плюющим вместе, советую помнить - он да еще Левинсон - люди, которые о Российском обществе знают больше всех на свете.
И этот текст я советую читать очень внимательно - тут сказано очень много важного.
Но описанное общество трудно назвать привлекательным.
Общество где массе не интересно будущее, а все лучшее было в прошлом, и главное чтобы не стало хуже - масса желает даже не улучшения, а прежде всего - статус кво. Перемены вызывают опасения.
И Путин как раз символ и гарант стабильности мира.
Войны... они идут где там... далеко... и все равно мы всех побеждаем.
Но главное - что мы за мир, мы всех побеждаем на их территории, но боремся мы за мир.
Не знаю, что почувствует читатель,но у меня ощущение общества, которое отказалось от будущего, оно боится будущего и не верит ему.
Это общество застоя. Однако я уже давно твержу: Путин построил вариант не Сталина, а Брежнева, он построил страну, у которой нет будущего - но оно народу и не нужно