Биографии: Виктор Дмитриевич Замирайло
Даже в весьма пестрой и разнообразной мозаике русского искусства начала XX века творчество Виктора
Дмитриевича Замирайло осознавалось современниками как явление уникальное. «Фантаст божьей милостью», - к
этому сводились в основном все эпитеты. При этом складывалась ситуация парадоксальная: пользуясь репутацией
«одного из самых поразительных русских графиков» (А.А.Сидоров), Замирайло тем не менее не вписывался в
общий ряд. Упоминая имя художника в обзорах, критики оговаривались, что «его искусство является несколько
выпадающим из общей картины». По этой же причине в сегодняшних исследованиях по истории русского
искусства начала XX века Замирайло, как правило, не упоминается вообще.
Ведьма
Стремясь все же поместить графику Замирайло в какой-то контекст, все сходились на нескольких именах: Доре и
Гранвиль - с одной стороны, Врубель - с другой. «Художник с большой известностью, он начал когда-то с
символически инфернальных рисунков, в которых в весьма своеобразном виде сочетались мрачная фантастика
Врубеля и жестокий гротеск Масютина», - пишет А.А.Федоров-Давыдов. «...От Врубеля отправлялся в своей
фантастике Замирайло, но был этот... ни на кого не похожий мастер еще больше заворожен Гюставом Доре», -
подтверждает А.А.Сидоров.
Встреча с Врубелем действительно во многом определила путь Замирайло - еще и оттого, что произошла она
вовремя. Обучение в Киевской художественной школе Н.И. Мурашко, куда будущий график попал еще подростком,
в 1881 году, обеспечило ему широту восприятий и вкусов (система Мурашко давала скорее общую культуру,
нежели жесткий пластический канон). Поэтому когда в числе учеников Мурашко Замирайло участвовал
подмастерьем в реставрационных работах в Кирилловской церкви и во Владимирском соборе и там впервые увидел
врубелевскую живопись, она его ошеломила. Сблизившись со своим кумиром, Замирайло изучал и копировал его
произведения: копии исполнялись столь мастерски, что Врубель однажды подписал акварель "Ангел с кадилом",
приняв ее за собственную работу.
Г.Верейский. Портрет В.Д.Замирайло
Горячим почитателем Врубеля Замирайло остался навсегда. Но Врубель не мог дать молодому художнику
направления - у Врубеля нельзя было учиться, если понимать под обучением овладение системой конкретных
приемов рисования. Нельзя было научиться этому и у любимых Замирайло иллюстраторов XIX века - Доре и
Гранвиля (знакомство с ними тоже относится к пребыванию в школе Мурашко). Но можно было воспринять
романтический пафос искусства, вдохновленного не обыденными впечатлениями натуры, но видениями,
возникающими в мысленной памяти и фантазии творца, прочувствовать изначально символическую его природу
Остальное - то есть, собственно, рисуночные навыки накапливалось в практике, а практика Замирайло
вполне в соответствии с универсальными тенденциями стиля модерн - была разнообразной:
определившись как график, он пробовал свои силы и в монументальных росписях (церковь Хрустального завода
Ю.Нечаева-Мальцова в селе Гусь, 1895; панно «Сеча в Керженце» и «Покорение Казани» по эскизам
Н.К.Рериха для Казанского вокзала в Москве, 1907 -1914), и в театральной декорации («Пер Гюнт»
Г.Ибсена и «Брак поневоле» Ж.-Б.Мольера по эскизам А.Бенуа и Н. Рериха, 1907; «Демон»
А.Рубинштейна, 1919; «Нарцисс и Эхо» Н.Черепнина, 1921 - две последние постановки не осуществлены), и в
журнальной и книжно-оформительской деятельности. Художник сотрудничал в «Мире искусства», «Журнале для
всех», «Лукоморье», в сатирических журналах «Жупел», «Зритель», «Искры», в детских «Тропинка», «Чиж» и «Новый
Робинзон». Работал он в живописи, в иллюстрации: последнее составляет очень существенную сторону его
творчества. Однако главным делом оставалась станковая графика - рисунки тушью, акварелью и сепией,
отдельные линогравюры; в совокупности они составили художнику имя и утвердили его репутацию «фантаста».
Первые эскизы относятся к поре работ во Владимирском соборе, но тогда сам Замирайло еще относился к ним
как к «забаве праздной». Однако дальнейшее развитие подтвердило истинность именно такого пути, и высшим
достижением здесь стала серия «Каприччи», работа над которой длилась более десяти лет (с 1908 года). В
1918 году издательство Общины св. Евгении подготовило часть этих листов к изданию в виде альбома, но выпуск
его не осуществился.
Масленичный гротеск
Причудливы сюжеты рисунков. Трудно понять - во сне или наяву все это происходит: странно затерянные в углу
листа битвы и схватки, полет, похожий на медленное падение, страшный пир, навеянный «пиром во время чумы»
не более, чем апокалиптической атмосферой времени; несутся куда-то кони, сползаются, как перед страшным
судом, звери на звук трубы, мчится рать, ведомая гневным ангелом. Фантазии Замирайло порождены реальными
предчувствиями, в них «воздух» переломной эпохи. В записях художника как бы предвосхищена иррациональная,
тревожная атмосфера листов - здесь возникают жутковатые образы ребенка, играющего в заброшенном доме,
нечаянной встречи в безлюдном лесу... Эти отрывочные записи кажутся вырванными из символистской прозы
- что не случайно. Принадлежащее отчасти эпохе символизма, творчество Замирайло являет собой уникальный
пример образного истолкования символистских идей, отличный и от врубелевского варианта, и от наиболее
цельно воплотивших символизм произведений мастеров «Голубой розы».
Живописный символизм, как известно, существовал в теоретическом русле символизма литературного, питаясь
мотивами, литературой уже разработанными. Как художник эпохи модерна, Замирайло черпает сюжеты своих
произведений из общекультурного мирового фонда. В его акварелях и сепиях нередки мотивы сна («Сон», 1909 и
1919), миража («Наваждение», 1921), мистического переживания («Ведьма», 1910; «Колдовство», 1907;
«Гадалка», 1918); в них возникают состояния зыбкие, трудноуловимые, не подвластные «внешнему опыту».
Сон
Даже в мирискуснических, условно говоря, вещах (не случайно именно в этом кругу приехавший из Киева в
Петербург Замирайло обрел друзей и единомышленников), в которых символический план сведен к подтексту
(«Встреча», 1911; «Купидон», 1921; «Юноша», 1921), за внешней фабулой угадывается до конца не
проясненное внутреннее действие - нечто сродни не до конца открытому занавесу в обложке к альбому
«Каприччи». Но если эфемерность «голуборозовых» видений подчеркивалась «ускользающим» строем живописи -
вибрацией цвета, размытостью контуров и силуэтов, - то графика Замирайло сугубо «графична» - линейно
ясна и материально определенна. Мнимое переживается как реальное, между «сущим» и «иным» нет границы; и в
этом утверждении действительного бытия «иных миров» - главный нерв символизма литературного; достаточно
вспомнить блоковскую « Незнакомку», реально (а вовсе не в воспаленном сознании героя) существующую в душном
воздухе захолустного кабака.
Пластическая убедительность замирайловских «фантазий» сыграла свою роль в безусловном высоком
признании Замирайло-иллюстратора. Деятельность иллюстратора была для самого художника весьма
существенной, и если первые опыты еще достаточно случайны - хрестоматия «Живое слово» (1907 -1909),
хрестоматия «Первоцвет» (1909), - то вскоре Замирайло обрел свой «круг чтения». Главным его «героем» стал
М.Ю.Лермонтов. Для собрания сочинений, выходящего в издательстве «Печатник», художник выполнил, не считая
заставок, семь иллюстраций тушью, сепией и черной акварелью - к поэмам «Корсар» и «Мцыри» и к сказке «
Ашик-Кериб». Трактованный в драматически-взволнованных интонациях, Лермонтов был увиден не только
через призму романтического мироощущения художника, но и в значительной мере, «сквозь Врубеля» (тема
«Демона» сопровождала и творчество Замирайло, воплотившись в двух станковых листах, двух иллюстрациях
и восемнадцати эскизах к опере А.Рубинштейна). И в дальнейшем наибольшие удачи иллюстратора приходились
на литературу с ярко выраженным романтическим началом - «Боги жаждут» А.Франса (1923), «Дон Кихот»
Сервантеса (1925), «Песня о Соколе» М.Горького (1930). Кроме того, интересно выступал он в области
детской книги («Джек - победитель великанов» в переложении К.Чуковского, 1917; «Загадки»
В.Ходасевича, 1918; «Маленький оборвыш» Д.Гринвуда, 1929) - хотя, быть может, именно здесь
Замирайло вписывается в «обойму» ленинградской графики рубежа 1910 - 1920-х годов.
Иллюстрация к поэме "Мцыри" М.Ю. Лермонтова
Следует заметить, что в отношении к книге сказалось мирискусническое «воспитание» художника. Замечательна
тщательность, с которой он исполняет все «мелочи» - виньетки, заставки, шрифт, - в каждой
присутствует ощущение книги в целом. Еще в молодости, в 1899 году, Замирайло по заказу В.Васнецова выполнил
от руки текст пушкинской «Песни о вещем Олеге» для юбилейного издания, в дальнейшем он выступал как
шрифтовик и декоратор в «Мире искусства» и в задуманном И.Грабарем журнале «Вестник искусства»;
множество выполненных им обложек, среди них обложки к поэмам А.Блока «Двенадцать» и «Возмездие»,
отличаются гармоничностью и орнаментальной красотой.
Купидон
Слава покинула Замирайло еще при жизни: его маленькие графические сценки пришлись не ко времени и
постепенно забылись. Учеников и последователей не оказалось: некоторое время Замирайло занимался
преподаванием - в Ленинградском художественном институте фотографии и фотомеханики (1918-1928) и во
Вхутеине (1925-1929) - но по складу художественного темперамента учителем, конечно, не был.
Забвение продолжается и сегодня, хотя несправедливость его уже очевидна. Творчество этого значительного и
глубокого художника заслуживает специального исследования.
Дмитриевича Замирайло осознавалось современниками как явление уникальное. «Фантаст божьей милостью», - к
этому сводились в основном все эпитеты. При этом складывалась ситуация парадоксальная: пользуясь репутацией
«одного из самых поразительных русских графиков» (А.А.Сидоров), Замирайло тем не менее не вписывался в
общий ряд. Упоминая имя художника в обзорах, критики оговаривались, что «его искусство является несколько
выпадающим из общей картины». По этой же причине в сегодняшних исследованиях по истории русского
искусства начала XX века Замирайло, как правило, не упоминается вообще.
Ведьма
Стремясь все же поместить графику Замирайло в какой-то контекст, все сходились на нескольких именах: Доре и
Гранвиль - с одной стороны, Врубель - с другой. «Художник с большой известностью, он начал когда-то с
символически инфернальных рисунков, в которых в весьма своеобразном виде сочетались мрачная фантастика
Врубеля и жестокий гротеск Масютина», - пишет А.А.Федоров-Давыдов. «...От Врубеля отправлялся в своей
фантастике Замирайло, но был этот... ни на кого не похожий мастер еще больше заворожен Гюставом Доре», -
подтверждает А.А.Сидоров.
Встреча с Врубелем действительно во многом определила путь Замирайло - еще и оттого, что произошла она
вовремя. Обучение в Киевской художественной школе Н.И. Мурашко, куда будущий график попал еще подростком,
в 1881 году, обеспечило ему широту восприятий и вкусов (система Мурашко давала скорее общую культуру,
нежели жесткий пластический канон). Поэтому когда в числе учеников Мурашко Замирайло участвовал
подмастерьем в реставрационных работах в Кирилловской церкви и во Владимирском соборе и там впервые увидел
врубелевскую живопись, она его ошеломила. Сблизившись со своим кумиром, Замирайло изучал и копировал его
произведения: копии исполнялись столь мастерски, что Врубель однажды подписал акварель "Ангел с кадилом",
приняв ее за собственную работу.
Г.Верейский. Портрет В.Д.Замирайло
Горячим почитателем Врубеля Замирайло остался навсегда. Но Врубель не мог дать молодому художнику
направления - у Врубеля нельзя было учиться, если понимать под обучением овладение системой конкретных
приемов рисования. Нельзя было научиться этому и у любимых Замирайло иллюстраторов XIX века - Доре и
Гранвиля (знакомство с ними тоже относится к пребыванию в школе Мурашко). Но можно было воспринять
романтический пафос искусства, вдохновленного не обыденными впечатлениями натуры, но видениями,
возникающими в мысленной памяти и фантазии творца, прочувствовать изначально символическую его природу
Остальное - то есть, собственно, рисуночные навыки накапливалось в практике, а практика Замирайло
вполне в соответствии с универсальными тенденциями стиля модерн - была разнообразной:
определившись как график, он пробовал свои силы и в монументальных росписях (церковь Хрустального завода
Ю.Нечаева-Мальцова в селе Гусь, 1895; панно «Сеча в Керженце» и «Покорение Казани» по эскизам
Н.К.Рериха для Казанского вокзала в Москве, 1907 -1914), и в театральной декорации («Пер Гюнт»
Г.Ибсена и «Брак поневоле» Ж.-Б.Мольера по эскизам А.Бенуа и Н. Рериха, 1907; «Демон»
А.Рубинштейна, 1919; «Нарцисс и Эхо» Н.Черепнина, 1921 - две последние постановки не осуществлены), и в
журнальной и книжно-оформительской деятельности. Художник сотрудничал в «Мире искусства», «Журнале для
всех», «Лукоморье», в сатирических журналах «Жупел», «Зритель», «Искры», в детских «Тропинка», «Чиж» и «Новый
Робинзон». Работал он в живописи, в иллюстрации: последнее составляет очень существенную сторону его
творчества. Однако главным делом оставалась станковая графика - рисунки тушью, акварелью и сепией,
отдельные линогравюры; в совокупности они составили художнику имя и утвердили его репутацию «фантаста».
Первые эскизы относятся к поре работ во Владимирском соборе, но тогда сам Замирайло еще относился к ним
как к «забаве праздной». Однако дальнейшее развитие подтвердило истинность именно такого пути, и высшим
достижением здесь стала серия «Каприччи», работа над которой длилась более десяти лет (с 1908 года). В
1918 году издательство Общины св. Евгении подготовило часть этих листов к изданию в виде альбома, но выпуск
его не осуществился.
Масленичный гротеск
Причудливы сюжеты рисунков. Трудно понять - во сне или наяву все это происходит: странно затерянные в углу
листа битвы и схватки, полет, похожий на медленное падение, страшный пир, навеянный «пиром во время чумы»
не более, чем апокалиптической атмосферой времени; несутся куда-то кони, сползаются, как перед страшным
судом, звери на звук трубы, мчится рать, ведомая гневным ангелом. Фантазии Замирайло порождены реальными
предчувствиями, в них «воздух» переломной эпохи. В записях художника как бы предвосхищена иррациональная,
тревожная атмосфера листов - здесь возникают жутковатые образы ребенка, играющего в заброшенном доме,
нечаянной встречи в безлюдном лесу... Эти отрывочные записи кажутся вырванными из символистской прозы
- что не случайно. Принадлежащее отчасти эпохе символизма, творчество Замирайло являет собой уникальный
пример образного истолкования символистских идей, отличный и от врубелевского варианта, и от наиболее
цельно воплотивших символизм произведений мастеров «Голубой розы».
Живописный символизм, как известно, существовал в теоретическом русле символизма литературного, питаясь
мотивами, литературой уже разработанными. Как художник эпохи модерна, Замирайло черпает сюжеты своих
произведений из общекультурного мирового фонда. В его акварелях и сепиях нередки мотивы сна («Сон», 1909 и
1919), миража («Наваждение», 1921), мистического переживания («Ведьма», 1910; «Колдовство», 1907;
«Гадалка», 1918); в них возникают состояния зыбкие, трудноуловимые, не подвластные «внешнему опыту».
Сон
Даже в мирискуснических, условно говоря, вещах (не случайно именно в этом кругу приехавший из Киева в
Петербург Замирайло обрел друзей и единомышленников), в которых символический план сведен к подтексту
(«Встреча», 1911; «Купидон», 1921; «Юноша», 1921), за внешней фабулой угадывается до конца не
проясненное внутреннее действие - нечто сродни не до конца открытому занавесу в обложке к альбому
«Каприччи». Но если эфемерность «голуборозовых» видений подчеркивалась «ускользающим» строем живописи -
вибрацией цвета, размытостью контуров и силуэтов, - то графика Замирайло сугубо «графична» - линейно
ясна и материально определенна. Мнимое переживается как реальное, между «сущим» и «иным» нет границы; и в
этом утверждении действительного бытия «иных миров» - главный нерв символизма литературного; достаточно
вспомнить блоковскую « Незнакомку», реально (а вовсе не в воспаленном сознании героя) существующую в душном
воздухе захолустного кабака.
Пластическая убедительность замирайловских «фантазий» сыграла свою роль в безусловном высоком
признании Замирайло-иллюстратора. Деятельность иллюстратора была для самого художника весьма
существенной, и если первые опыты еще достаточно случайны - хрестоматия «Живое слово» (1907 -1909),
хрестоматия «Первоцвет» (1909), - то вскоре Замирайло обрел свой «круг чтения». Главным его «героем» стал
М.Ю.Лермонтов. Для собрания сочинений, выходящего в издательстве «Печатник», художник выполнил, не считая
заставок, семь иллюстраций тушью, сепией и черной акварелью - к поэмам «Корсар» и «Мцыри» и к сказке «
Ашик-Кериб». Трактованный в драматически-взволнованных интонациях, Лермонтов был увиден не только
через призму романтического мироощущения художника, но и в значительной мере, «сквозь Врубеля» (тема
«Демона» сопровождала и творчество Замирайло, воплотившись в двух станковых листах, двух иллюстрациях
и восемнадцати эскизах к опере А.Рубинштейна). И в дальнейшем наибольшие удачи иллюстратора приходились
на литературу с ярко выраженным романтическим началом - «Боги жаждут» А.Франса (1923), «Дон Кихот»
Сервантеса (1925), «Песня о Соколе» М.Горького (1930). Кроме того, интересно выступал он в области
детской книги («Джек - победитель великанов» в переложении К.Чуковского, 1917; «Загадки»
В.Ходасевича, 1918; «Маленький оборвыш» Д.Гринвуда, 1929) - хотя, быть может, именно здесь
Замирайло вписывается в «обойму» ленинградской графики рубежа 1910 - 1920-х годов.
Иллюстрация к поэме "Мцыри" М.Ю. Лермонтова
Следует заметить, что в отношении к книге сказалось мирискусническое «воспитание» художника. Замечательна
тщательность, с которой он исполняет все «мелочи» - виньетки, заставки, шрифт, - в каждой
присутствует ощущение книги в целом. Еще в молодости, в 1899 году, Замирайло по заказу В.Васнецова выполнил
от руки текст пушкинской «Песни о вещем Олеге» для юбилейного издания, в дальнейшем он выступал как
шрифтовик и декоратор в «Мире искусства» и в задуманном И.Грабарем журнале «Вестник искусства»;
множество выполненных им обложек, среди них обложки к поэмам А.Блока «Двенадцать» и «Возмездие»,
отличаются гармоничностью и орнаментальной красотой.
Купидон
Слава покинула Замирайло еще при жизни: его маленькие графические сценки пришлись не ко времени и
постепенно забылись. Учеников и последователей не оказалось: некоторое время Замирайло занимался
преподаванием - в Ленинградском художественном институте фотографии и фотомеханики (1918-1928) и во
Вхутеине (1925-1929) - но по складу художественного темперамента учителем, конечно, не был.
Забвение продолжается и сегодня, хотя несправедливость его уже очевидна. Творчество этого значительного и
глубокого художника заслуживает специального исследования.