Рецензия
Наталия Черных написала о моей книге «Зеленый гребень». Спасибо ей!
НАСЛЕДИЕ ПРЕДКОВ
Лев Оборин. Зеленый гребень. Стихи. Нью-Йорк: Айлурос, 2013.
Задаю себе вопрос. Если считаю, что разбираюсь в поэзии, то, несомненно, выбираю для отзыва лучшие произведения и всячески подчеркиваю, что это лучшие произведения.
Отвечаю, что в том поле текстов, в котором существую, выбор лучшего из того, что есть, крайне затруднён. Тексты как товар, который можно приобрести за высказывание, в любом сегменте неубедительны. Но есть хочется, денег нет, и всё равно идёшь в магазин.
Наконец, если есть то, что условно назову «чувство текста» (довольно авантюрное), есть возможность написать о любом произведении так, что оно не покажется, а станет - ценным и значительным. Не потому что любой текст имеет смысл и значение. Потому что авантюрная жилка всё равно выведет к добыче. С этой точки зрения книга Льва Оборина «Зеленый Гребень» - неожиданный подарок. Для авантюриста - огромная двухэтажная квартира, пустая в середине дня, уставленная довольно ценными вещами. Которых - огромное количество. Многие - антиквариат. Вот самое первое стихотворение книги:
выбрал из предложенных ремесел
мастерство фигурного стекла
выдувал стекло и купоросил
синева мерцала и влекла
между полок и фамильных кресел
этажерок занавесей
клад
чуть звучал
но плотный воздух перевесил
«Айлурос» - издательство, уже имеющее стаж работы и набравшее солидное количество книг и имён, молодое, энергичное и крайне тенденциозное в выборе авторов. Стихи Льва Оборина знаю с 2009 года. Его появление как поэта в круге авторов «Воздуха» и выход первой книги «Мауна Кеа» (NB: самая высокая гора на планете, но находится она в океане) в издательстве «Арго-Риск» - разделены незначительным временным промежутком. В 2013 и 2014 Лев Оборин входит в жюри нескольких премий. Такова общая картина, но она мало дает информации об авторе одновременно очень странных и очень тщательных стихов. Когда-то говорили: в нём отразилось время. Или: он выразил время. Возможно, теперь времени в том понимании нет. Но именно в стихах Льва Оборина я нашла вмурованные в обыденный песчаник детали, которые тщетно искала у его ровесников-стихотворцев. Эти детали подсказало автору чувство, имитация его невозможна.
мандарины: дело пошло к зиме
то же самое о хурме
один пишем, а два в уме
ничего в тебе важного нет канат
умозрения грязно-бел
ты уютная комната, где сократ
оставаться не захотел
Что-то при чтении книги с самого начала меня задело. Прошла сразу к оглавлению, расположенному в конце книги, прочитала его и поняла: названия разделов. «Видовая погрешность», «disjecta membra» (разбросанные фрагменты), «herzlich verboten» (сердечно запрещено), «пары». Даже почти ироничный, но очень мягкий «Танец маленьких снегирей» приобрел униформу (с красным пластроном). Названия сложились четко, абсолютно четко - в концепт. Полагаю, что всего поэтического творчества Льва Оборина в данный период. Я бы назвала этот концепт - наследие предков.
Вышел этот концепт не из идеи естественного отбора, а как раз из прямо противоположной идеи синергии природе, в которой соработничество человека скорее направляет и контролирует, чем сотрудничает. Здесь (и во всей книге, во всех стихах книги) - идея искусства как жесткой дисциплины, раз и навсегда установленных правил поведения со словами и мыслями, сознательное нарушение которых приводит к катастрофе. Не нужно думать, что жесткая дисциплина в стихах - размер и рифмы. Но даже с этой точки зрения стихи Льва Оборина в этой книге - показательны. Они не настолько уходят от иллюзорной, но привычной и устойчивой, «нормы», и не настолько причудливы, чтобы смотреть на них, как смотрели некогда на «Фонтан» Аполлинера. Однако при чтении (даже первого стихотворения) странность этих стихов может выбить из равновесия, а это для стихов хорошо.
Попробуем представить шаржированное изображение того, кто писал эти стихи. Скорее всего, увидим мальчика из хорошей семьи, учившегося в хорошем вузе, соблюдающего принятые поведенческие и жизненные нормы. Одно посвящение чего стоит: «моим родителям»! Странность и замечательная особенность этих стихов в том, что автор одному ему ведомым способом показал скрытую (и очень агрессивную) жизнь слова, идущую параллельно жизни некоей идеи, тоже скрытой. То есть, особенность именно в наследии предков. У этих стихов - двойная жизнь. Одна - трогательная, ностальгическая, немного дурашливая. Другая - яркая, мощная, военная. Это создает диссонанс восприятия. Автор (на мое ухо) еще не вполне умеет манипулировать своими половинами, и это отражается в стихах: слабых моментов довольно много, но здесь не в них дело. При том, что в дневном свете ординарной критики некоторые стихи почти безукоризненны.
Ассоциативный ряд, вызванный стихами Льва Оборина в «Зеленом Гребне»: герой «Гибели богов» Висконти, тепловатые кадры Росселини с бегущей Анной Маньяни, вдруг возникающие полотна позднего Пикассо, обрывки концертов «Поп-механики», грузные двери подъездов - дома в центре Москвы середины 80-х, белые венские стулья в одном уже упраздненном кафе с видом на пруды и лебедей, неловкость быть в гостях в отсутствие родителей, хотя хозяин крайне приветлив. Удивительным образом все эти культурно-социальные мелочи (то тут, то там капает звук с клавиши слова) из прошлого акустируют в настоящее, и именно от них настоящее настолько нагревается, что в пластической массе слова остается единственный отпечаток. Вензель времени.
а метафора конца проста
вид пятиоконного креста
Лексика книги милитаризована: «концлагерь», «острие ножа», «воинственная способность к размножению» (что твоя воля к власти). Окисляющийся металл (мир - металл), битое стекло (тот же пятиоконный крест). Все эти детали индустриального пейзажа напоминают о военных действиях. А стихи написаны до 2013 года и собственно в 2013. Если же заняться лексикой подробнее, откроется прихотливая работа, на грани эстетства и панка. Автор балансирует от уличных просторечий к довольно аристократичному говорку. Просторечие («один пишем, а два в уме») соседствует с меланхоличным светским «театральным разъездом».
Эта прихотливая аристократичная лексика выражает идею децентрализации устоявшейся языковой схемы (как аристократия выражала идею антимонархическую). Но полностью от идеи схемы автор отказаться не может. Первое же стихотворение в книге - изящный девятистрочник с четко просчитанными слогами.
Удивительно не то, что автор хорошо знает стихи современных поэтов, а то, что он пишет совсем не так как они. Может быть, он соблюдает некую неписанную стиховую норму поведения, и конечно проще всего отыскать сходство со стихами поэтов, которых он читал. Но задача рассказа о стихах - найти разницу, даже признавая соблюдение стиховой нормы. Оборин шагает в ногу, да. Но он шагает не так, как другие, и с этим надо родиться. При желании «встроить в контекст» - конечно, в этих стихах слышны (кроме Бродского и М. Айзенберга) Елена Фанайлова, Александр Скидан, Дина Гатина, Ирина Шостаковская, Денис Ларионов, Кирилл Корчагин. Бытовые моменты, мягкие и остро-точные, напоминают о верлибрах Дмитрия Кузьмина. Где-то может помститься полуцитата из Линор Горалик или Марии Степановой, или даже - Станислава Львовского. Но стихи Льва Оборина тем и отличаются, что усвоив некоторые жесты, они ведут себя чуть-чуть иначе. Это очень современный взгляд и манера. Это абсолютный индивидуализм, это стихи сетевого человека - живого, несмотря на весь корпус отрицаний. И тем эти стихи пугают. Живет маска, а личности нет, и она невозможна при живой маске, потому что личность в таком мире и есть - маска.
Название книги прекрасно иллюстрирует эту особенность в избранности: зеленый гребень. Гребень - символ избранности, отличия, рыцарский знак. Зеленый - не такой как у всех. Гребень в русском языке - гребень петуха, он скорее красный. Зеленый и красный путает человек с нарушенным (часто - врожденно) цветовосприятием. Далее - советские ассоциации, решающего значения для чтения стихов не имеющие. Но зеленый гребень запоминается. Стихотворение, где этот гребень возникает в конце второй строфы (кульминация!) - является и, так сказать, омфалосом всей книги. В нем и смягченно-снисходительная ностальгия, и снисходительное же принятие несколько бледного будущего (без сиропа шиповника). Автор в частной переписке с полуулыбкой (напоминающей стихи книги) сказал, что гребень - это куст. Деталь ландшафта!
где строкою юркой
был означен сад
серой штукатуркой
вымазан распад
битый шифер. щебень
но над ним опять
встал зеленый гребень -
слов не подобрать
загляни-ка в словник
там внутри серо
(вот расцвел шиповник
помнишь, был сироп?)
Лев Оборин переживает довольно сложный момент. У него, в отличие от многих его сверстников, солидный фамильный фундамент, с которым договориться нельзя. Нарастает то, что можно назвать «тревогой выбора». Эта тревога связана с «видовой погрешностью». И обе эти вещи связаны с тем, что назвала бы дрожащими строчками стихов. Этот эффект подчеркивается всегда абсолютно уместными сцеплениями звуков, как круги от камня по воде, как звон от легкого удара по краю бокала: «любуюсь ими улыбаюсь». Этим стихам идут повторения звуков и слов внутри строки. Как лицу идет определенный цвет. (Интересно, что в прозаических фрагментах эффект дрожания пропадает). Для примера - стихотворение, которое мне кажется очень красивым. Оно стоит первым в книге и на мой глаз, это недостаток.
Порой эти стихи делают тривиально-эксцентричные жесты. Одна-две строчки - и читать дальше уже не нужно. Но обаятельная интонация рассказчика увлекает в омут стихотворения. Особенно эта стихотворная жестикуляция проявилась в последнем разделе - «Пары». Стихотворения-дистихи. «Подняться с колен, победа» (выделено курсивом) и «оттого-то любимым певцом молодежи был некий виктор» (без курсива). Победа - Виктор (Цой). Здесь можно было бы хорошо поговорить о постконцептуализме, но уверена, что в лице (или маске) этой книги имеем дело с концептом, с чего и начала рассказ.
НАСЛЕДИЕ ПРЕДКОВ
Лев Оборин. Зеленый гребень. Стихи. Нью-Йорк: Айлурос, 2013.
Задаю себе вопрос. Если считаю, что разбираюсь в поэзии, то, несомненно, выбираю для отзыва лучшие произведения и всячески подчеркиваю, что это лучшие произведения.
Отвечаю, что в том поле текстов, в котором существую, выбор лучшего из того, что есть, крайне затруднён. Тексты как товар, который можно приобрести за высказывание, в любом сегменте неубедительны. Но есть хочется, денег нет, и всё равно идёшь в магазин.
Наконец, если есть то, что условно назову «чувство текста» (довольно авантюрное), есть возможность написать о любом произведении так, что оно не покажется, а станет - ценным и значительным. Не потому что любой текст имеет смысл и значение. Потому что авантюрная жилка всё равно выведет к добыче. С этой точки зрения книга Льва Оборина «Зеленый Гребень» - неожиданный подарок. Для авантюриста - огромная двухэтажная квартира, пустая в середине дня, уставленная довольно ценными вещами. Которых - огромное количество. Многие - антиквариат. Вот самое первое стихотворение книги:
выбрал из предложенных ремесел
мастерство фигурного стекла
выдувал стекло и купоросил
синева мерцала и влекла
между полок и фамильных кресел
этажерок занавесей
клад
чуть звучал
но плотный воздух перевесил
«Айлурос» - издательство, уже имеющее стаж работы и набравшее солидное количество книг и имён, молодое, энергичное и крайне тенденциозное в выборе авторов. Стихи Льва Оборина знаю с 2009 года. Его появление как поэта в круге авторов «Воздуха» и выход первой книги «Мауна Кеа» (NB: самая высокая гора на планете, но находится она в океане) в издательстве «Арго-Риск» - разделены незначительным временным промежутком. В 2013 и 2014 Лев Оборин входит в жюри нескольких премий. Такова общая картина, но она мало дает информации об авторе одновременно очень странных и очень тщательных стихов. Когда-то говорили: в нём отразилось время. Или: он выразил время. Возможно, теперь времени в том понимании нет. Но именно в стихах Льва Оборина я нашла вмурованные в обыденный песчаник детали, которые тщетно искала у его ровесников-стихотворцев. Эти детали подсказало автору чувство, имитация его невозможна.
мандарины: дело пошло к зиме
то же самое о хурме
один пишем, а два в уме
ничего в тебе важного нет канат
умозрения грязно-бел
ты уютная комната, где сократ
оставаться не захотел
Что-то при чтении книги с самого начала меня задело. Прошла сразу к оглавлению, расположенному в конце книги, прочитала его и поняла: названия разделов. «Видовая погрешность», «disjecta membra» (разбросанные фрагменты), «herzlich verboten» (сердечно запрещено), «пары». Даже почти ироничный, но очень мягкий «Танец маленьких снегирей» приобрел униформу (с красным пластроном). Названия сложились четко, абсолютно четко - в концепт. Полагаю, что всего поэтического творчества Льва Оборина в данный период. Я бы назвала этот концепт - наследие предков.
Вышел этот концепт не из идеи естественного отбора, а как раз из прямо противоположной идеи синергии природе, в которой соработничество человека скорее направляет и контролирует, чем сотрудничает. Здесь (и во всей книге, во всех стихах книги) - идея искусства как жесткой дисциплины, раз и навсегда установленных правил поведения со словами и мыслями, сознательное нарушение которых приводит к катастрофе. Не нужно думать, что жесткая дисциплина в стихах - размер и рифмы. Но даже с этой точки зрения стихи Льва Оборина в этой книге - показательны. Они не настолько уходят от иллюзорной, но привычной и устойчивой, «нормы», и не настолько причудливы, чтобы смотреть на них, как смотрели некогда на «Фонтан» Аполлинера. Однако при чтении (даже первого стихотворения) странность этих стихов может выбить из равновесия, а это для стихов хорошо.
Попробуем представить шаржированное изображение того, кто писал эти стихи. Скорее всего, увидим мальчика из хорошей семьи, учившегося в хорошем вузе, соблюдающего принятые поведенческие и жизненные нормы. Одно посвящение чего стоит: «моим родителям»! Странность и замечательная особенность этих стихов в том, что автор одному ему ведомым способом показал скрытую (и очень агрессивную) жизнь слова, идущую параллельно жизни некоей идеи, тоже скрытой. То есть, особенность именно в наследии предков. У этих стихов - двойная жизнь. Одна - трогательная, ностальгическая, немного дурашливая. Другая - яркая, мощная, военная. Это создает диссонанс восприятия. Автор (на мое ухо) еще не вполне умеет манипулировать своими половинами, и это отражается в стихах: слабых моментов довольно много, но здесь не в них дело. При том, что в дневном свете ординарной критики некоторые стихи почти безукоризненны.
Ассоциативный ряд, вызванный стихами Льва Оборина в «Зеленом Гребне»: герой «Гибели богов» Висконти, тепловатые кадры Росселини с бегущей Анной Маньяни, вдруг возникающие полотна позднего Пикассо, обрывки концертов «Поп-механики», грузные двери подъездов - дома в центре Москвы середины 80-х, белые венские стулья в одном уже упраздненном кафе с видом на пруды и лебедей, неловкость быть в гостях в отсутствие родителей, хотя хозяин крайне приветлив. Удивительным образом все эти культурно-социальные мелочи (то тут, то там капает звук с клавиши слова) из прошлого акустируют в настоящее, и именно от них настоящее настолько нагревается, что в пластической массе слова остается единственный отпечаток. Вензель времени.
а метафора конца проста
вид пятиоконного креста
Лексика книги милитаризована: «концлагерь», «острие ножа», «воинственная способность к размножению» (что твоя воля к власти). Окисляющийся металл (мир - металл), битое стекло (тот же пятиоконный крест). Все эти детали индустриального пейзажа напоминают о военных действиях. А стихи написаны до 2013 года и собственно в 2013. Если же заняться лексикой подробнее, откроется прихотливая работа, на грани эстетства и панка. Автор балансирует от уличных просторечий к довольно аристократичному говорку. Просторечие («один пишем, а два в уме») соседствует с меланхоличным светским «театральным разъездом».
Эта прихотливая аристократичная лексика выражает идею децентрализации устоявшейся языковой схемы (как аристократия выражала идею антимонархическую). Но полностью от идеи схемы автор отказаться не может. Первое же стихотворение в книге - изящный девятистрочник с четко просчитанными слогами.
Удивительно не то, что автор хорошо знает стихи современных поэтов, а то, что он пишет совсем не так как они. Может быть, он соблюдает некую неписанную стиховую норму поведения, и конечно проще всего отыскать сходство со стихами поэтов, которых он читал. Но задача рассказа о стихах - найти разницу, даже признавая соблюдение стиховой нормы. Оборин шагает в ногу, да. Но он шагает не так, как другие, и с этим надо родиться. При желании «встроить в контекст» - конечно, в этих стихах слышны (кроме Бродского и М. Айзенберга) Елена Фанайлова, Александр Скидан, Дина Гатина, Ирина Шостаковская, Денис Ларионов, Кирилл Корчагин. Бытовые моменты, мягкие и остро-точные, напоминают о верлибрах Дмитрия Кузьмина. Где-то может помститься полуцитата из Линор Горалик или Марии Степановой, или даже - Станислава Львовского. Но стихи Льва Оборина тем и отличаются, что усвоив некоторые жесты, они ведут себя чуть-чуть иначе. Это очень современный взгляд и манера. Это абсолютный индивидуализм, это стихи сетевого человека - живого, несмотря на весь корпус отрицаний. И тем эти стихи пугают. Живет маска, а личности нет, и она невозможна при живой маске, потому что личность в таком мире и есть - маска.
Название книги прекрасно иллюстрирует эту особенность в избранности: зеленый гребень. Гребень - символ избранности, отличия, рыцарский знак. Зеленый - не такой как у всех. Гребень в русском языке - гребень петуха, он скорее красный. Зеленый и красный путает человек с нарушенным (часто - врожденно) цветовосприятием. Далее - советские ассоциации, решающего значения для чтения стихов не имеющие. Но зеленый гребень запоминается. Стихотворение, где этот гребень возникает в конце второй строфы (кульминация!) - является и, так сказать, омфалосом всей книги. В нем и смягченно-снисходительная ностальгия, и снисходительное же принятие несколько бледного будущего (без сиропа шиповника). Автор в частной переписке с полуулыбкой (напоминающей стихи книги) сказал, что гребень - это куст. Деталь ландшафта!
где строкою юркой
был означен сад
серой штукатуркой
вымазан распад
битый шифер. щебень
но над ним опять
встал зеленый гребень -
слов не подобрать
загляни-ка в словник
там внутри серо
(вот расцвел шиповник
помнишь, был сироп?)
Лев Оборин переживает довольно сложный момент. У него, в отличие от многих его сверстников, солидный фамильный фундамент, с которым договориться нельзя. Нарастает то, что можно назвать «тревогой выбора». Эта тревога связана с «видовой погрешностью». И обе эти вещи связаны с тем, что назвала бы дрожащими строчками стихов. Этот эффект подчеркивается всегда абсолютно уместными сцеплениями звуков, как круги от камня по воде, как звон от легкого удара по краю бокала: «любуюсь ими улыбаюсь». Этим стихам идут повторения звуков и слов внутри строки. Как лицу идет определенный цвет. (Интересно, что в прозаических фрагментах эффект дрожания пропадает). Для примера - стихотворение, которое мне кажется очень красивым. Оно стоит первым в книге и на мой глаз, это недостаток.
Порой эти стихи делают тривиально-эксцентричные жесты. Одна-две строчки - и читать дальше уже не нужно. Но обаятельная интонация рассказчика увлекает в омут стихотворения. Особенно эта стихотворная жестикуляция проявилась в последнем разделе - «Пары». Стихотворения-дистихи. «Подняться с колен, победа» (выделено курсивом) и «оттого-то любимым певцом молодежи был некий виктор» (без курсива). Победа - Виктор (Цой). Здесь можно было бы хорошо поговорить о постконцептуализме, но уверена, что в лице (или маске) этой книги имеем дело с концептом, с чего и начала рассказ.