Предисловие Захара Прилепина к книге Игоря Мухина "Моя Москва" (2012 г.)
"Н Е Х О Ч У У З Н А Т Ь С В О Ё Л И Ц О …
Такое ощущение, что здесь почти все случайно. Что в кадре должен был оказаться кто-то другой - а есть вот этот или вот эта, незвано попавшие под объектив, сами не зная зачем. И сейчас куда-то уйдут из кадра, сами не зная куда. И мы никогда не вспомним их лиц.
Своих лиц.
Как будто фотограф хотел снять кого-то другого, а не нас. Или каких-то других нас.
Но были только эти мы, других не нашлось.
Другой Москвы у нас для вас нет.
Другой России тоже нет.
Здесь мало улыбаются. Улыбаются только пьяные и подростки, иногда - пьяные подростки.
Нет, вот девушка, которая, кажется, улыбается - но у неё на голову надет противогаз, а на темени она держит фаллоимитатор.
Остальным, как правило, грустно, суетно, кисло. Даже салют не радует. Как будто этот салют без звука. Как будто этот салют отдаётся болью в висках.
Мы очень смурная нация. Есть только одна фотография, где улыбаются все, глядя
в небо. Я сразу назвал эту фотографию «Второе Пришествие». Но она одна такая. Хорошо, что не видно, куда они все смотрят. Тем более, если отлистнуть 50 страниц, увидишь почти такую же
толпу, но уже печальную: пришествие не состоя-лось. Девушка обнимает парня и грустит.
Здесь очень часто, почти всегда, сыро и холодно. Даже собаки мёрзнут - собак как всегда жальче всех. С нами-то всё ясно, а пёс за что страдает? Где вы сделали эту фотографию, фотограф, скажите! Я пойду отвяжу эту собаку. Дам ей тёплого молока. Больше никому не дам. Женщины танцуют так, что хочется разогнать этот танец из брандспойта. Мужчины пьют и ссут тут же.Митингующие похожи на юродивых.
Леший торгует газетой «Завтра». У «наших» первозданная поросячья глупость в глазах. Рядом неонацисты прячут свои неонацистские лица в масках. Представляете - сорвёшь маску - а там те же лица, что на соседней фотографии, где поросята с розовыми губами и в майках с президентом?
Ленин на красном флаге митингующих коммунистов очень постарел, и похож на осенний гриб. Табун невест идёт по Красной площади, но мимо него, мимо него.
Картонный Путин на фоне каменных стен. Явлинский в луже головой. У Березовского на лбу написано «Предатель». Из белесого тумана выходит мутант в треуголке.
Ужасно много ментов и нищих. Менты выглядят как менты- это неистребимо, они никогда не станут ни милицией, ни полицией.
На ментах всё время много одежды. На женщинах всё время мало одежды.
Нагота отвратительна. Голые похожи на дынные объедки, только хуже. Кажется, что над каждой фотографией, где есть голое тело, должны летать нудные помойные мухи.
Девушки всё время норовят раздеться ещё дальше, а вот не надо, не надо, очень прошу, прекратите это немедленно. Хорошо, что девушка написала «сука» на груди. Это искренне. Но всё равно убери грудь.
Нет ничего отвратительнее голого человека. Мы вошли в эпоху гламура с белой, угреватой кожей, на боках у нас лишняя кожа, как будто нас надули, а потом мы сдулись. В нас то ли чего-то недостаёт, то ли, напротив, осталось что-то лишнее.
Если есть еда - то она как правило недоедена. Если кофе - то не допито. Всё как-то наполовину. Как будто кто-то тут жил и не дожил до нужной кондиции, завис где-то в полупустоте.
Мужчина закрыл лицо тряпкой - ему противно дышать.На каждой второй странице мне хочется закрыть глаза: я не могу это видеть, мне так тяжело- я опять узнал себя, своего соседа, свою Родину.
Родина! Ты чего?
Раньше я говорил: Москва - душная и жадная барыня в тяжёлых перинах - любит себя, наслаждается собой, упивается собой.
Я говорил, что Москва не тонет. Москва не летает. Москва стоит, как пень, посреди страны: куда не пойди - обязательно запнёшься, ноги обобьёшь.Я говорил, что всякая провинция стремится в Москву - сесть на пенёк, съесть пирожок.Теперь я вижу, что Москва разлюбила себя. Перины её истлели, пирожки её высохли, барство её дурацкое и бессмысленное.
Здесь всё время что-то празднуют, либо готовятся к концерту, но наверняка знаешь - им всем весело только пока они пьяные. Потом сразу станет противно. Здесь никто не работает. Здесь вообще люди не заняты делом.
Мужик вышел в поле, пнул колесо - колесо покатилось по полю. Предпринял действие. Колесо катится. Страна катится.
Чем мы занимались все эти годы и где плоды наших трудов - никто не ответит. Я искал здесь, в этом альбоме, листая всё подряд, а потом в разбивку. Не нашёл.
Космонавты не стремятся на луну, они спустились с небес на землю и разгоняют митинги в своих космических скафандрах. Дедушка в медалях стоит с воздушным шариком и ждёт, когда его унесёт на небо.Ни одно лицо не отражает мысли. Если люди трезвые - у них оторопь в глазах. Они не знают, как они сюда попали.Под снежной моросью играет гармонист.
Что он играет? Что же он играет? Какая музыка звучит?".
Фотографии Игоря Мухина.
Все совпадения случайны.
Такое ощущение, что здесь почти все случайно. Что в кадре должен был оказаться кто-то другой - а есть вот этот или вот эта, незвано попавшие под объектив, сами не зная зачем. И сейчас куда-то уйдут из кадра, сами не зная куда. И мы никогда не вспомним их лиц.
Своих лиц.
Как будто фотограф хотел снять кого-то другого, а не нас. Или каких-то других нас.
Но были только эти мы, других не нашлось.
Другой Москвы у нас для вас нет.
Другой России тоже нет.
Здесь мало улыбаются. Улыбаются только пьяные и подростки, иногда - пьяные подростки.
Нет, вот девушка, которая, кажется, улыбается - но у неё на голову надет противогаз, а на темени она держит фаллоимитатор.
Остальным, как правило, грустно, суетно, кисло. Даже салют не радует. Как будто этот салют без звука. Как будто этот салют отдаётся болью в висках.
Мы очень смурная нация. Есть только одна фотография, где улыбаются все, глядя
в небо. Я сразу назвал эту фотографию «Второе Пришествие». Но она одна такая. Хорошо, что не видно, куда они все смотрят. Тем более, если отлистнуть 50 страниц, увидишь почти такую же
толпу, но уже печальную: пришествие не состоя-лось. Девушка обнимает парня и грустит.
Здесь очень часто, почти всегда, сыро и холодно. Даже собаки мёрзнут - собак как всегда жальче всех. С нами-то всё ясно, а пёс за что страдает? Где вы сделали эту фотографию, фотограф, скажите! Я пойду отвяжу эту собаку. Дам ей тёплого молока. Больше никому не дам. Женщины танцуют так, что хочется разогнать этот танец из брандспойта. Мужчины пьют и ссут тут же.Митингующие похожи на юродивых.
Леший торгует газетой «Завтра». У «наших» первозданная поросячья глупость в глазах. Рядом неонацисты прячут свои неонацистские лица в масках. Представляете - сорвёшь маску - а там те же лица, что на соседней фотографии, где поросята с розовыми губами и в майках с президентом?
Ленин на красном флаге митингующих коммунистов очень постарел, и похож на осенний гриб. Табун невест идёт по Красной площади, но мимо него, мимо него.
Картонный Путин на фоне каменных стен. Явлинский в луже головой. У Березовского на лбу написано «Предатель». Из белесого тумана выходит мутант в треуголке.
Ужасно много ментов и нищих. Менты выглядят как менты- это неистребимо, они никогда не станут ни милицией, ни полицией.
На ментах всё время много одежды. На женщинах всё время мало одежды.
Нагота отвратительна. Голые похожи на дынные объедки, только хуже. Кажется, что над каждой фотографией, где есть голое тело, должны летать нудные помойные мухи.
Девушки всё время норовят раздеться ещё дальше, а вот не надо, не надо, очень прошу, прекратите это немедленно. Хорошо, что девушка написала «сука» на груди. Это искренне. Но всё равно убери грудь.
Нет ничего отвратительнее голого человека. Мы вошли в эпоху гламура с белой, угреватой кожей, на боках у нас лишняя кожа, как будто нас надули, а потом мы сдулись. В нас то ли чего-то недостаёт, то ли, напротив, осталось что-то лишнее.
Если есть еда - то она как правило недоедена. Если кофе - то не допито. Всё как-то наполовину. Как будто кто-то тут жил и не дожил до нужной кондиции, завис где-то в полупустоте.
Мужчина закрыл лицо тряпкой - ему противно дышать.На каждой второй странице мне хочется закрыть глаза: я не могу это видеть, мне так тяжело- я опять узнал себя, своего соседа, свою Родину.
Родина! Ты чего?
Раньше я говорил: Москва - душная и жадная барыня в тяжёлых перинах - любит себя, наслаждается собой, упивается собой.
Я говорил, что Москва не тонет. Москва не летает. Москва стоит, как пень, посреди страны: куда не пойди - обязательно запнёшься, ноги обобьёшь.Я говорил, что всякая провинция стремится в Москву - сесть на пенёк, съесть пирожок.Теперь я вижу, что Москва разлюбила себя. Перины её истлели, пирожки её высохли, барство её дурацкое и бессмысленное.
Здесь всё время что-то празднуют, либо готовятся к концерту, но наверняка знаешь - им всем весело только пока они пьяные. Потом сразу станет противно. Здесь никто не работает. Здесь вообще люди не заняты делом.
Мужик вышел в поле, пнул колесо - колесо покатилось по полю. Предпринял действие. Колесо катится. Страна катится.
Чем мы занимались все эти годы и где плоды наших трудов - никто не ответит. Я искал здесь, в этом альбоме, листая всё подряд, а потом в разбивку. Не нашёл.
Космонавты не стремятся на луну, они спустились с небес на землю и разгоняют митинги в своих космических скафандрах. Дедушка в медалях стоит с воздушным шариком и ждёт, когда его унесёт на небо.Ни одно лицо не отражает мысли. Если люди трезвые - у них оторопь в глазах. Они не знают, как они сюда попали.Под снежной моросью играет гармонист.
Что он играет? Что же он играет? Какая музыка звучит?".
Фотографии Игоря Мухина.
Все совпадения случайны.