в честь мартовских ид
Пару лет назад я, помнится, уже выкладывала свои стишки про Брута и всех-всех-всех единым блоком. Но с тех пор много чего добавилось, а кое-что, напротив, убралось, и теперь этот цикл выглядит иначе. Так что я решила выложить вторую редакцию, с сохранением старых и добавлением кое-каких новых примечаний. Названия у этого цикла нет. Имена античных (и других) авторов в заглавиях стихов указывают, чем, так сказать, автор вдохновлялся =)
Тацит. Маргиналии
Явится Август, чуть полноватый в талии,
в сладких плодах, на солнечных костылях:
«Где твои незабвенные маргиналии?»
Где, говоришь? У Тацита на полях. [1]
Кровь на чужбине падала на торфяники,
так на поля ложился и мой графит.
Вдруг подвернётся памятка о Германике:
всё позабылось намертво - кем убит?
Память моя, навязчивая и куцая,
в жёлтый закат впаяла его полки…
Лучше давай про Юния и Кремуция, [2]
тоже довольно славные дураки.
Плутарх. Брут на болоте [3]
у трясины в полумраке чужая масть
и туман коптит как дым из походных печек
бродит римлянин ругается
вашу мать
гражданин я или
долбаный перебежчик
ветерок в кустах посвистывает как плеть
огоньки горят
у духов своя купальня
просит римлянин
помыться и умереть
помирать немытым он не готов морально
для достойной смерти эх нехорош плацдарм
только выжившие могут себе позволить
наживать врагов
и спрятанных по кустам
нежить лелеять холить
Светоний. Реформа календаря [4]
Для месяцев, рассевшихся по ложам,
пополним умирающий словарь.
К календарю правителей приложим
убийц и жертв суровый календарь.
Вот месяц брут, за ним, положим, кассий.
Вот месяц туллий, с ним не пререкайся.
Как дерево ноябрьское, твёрд
какой-нибудь кремуций или корд.
В германике читателя знобит.
С сенекой подыхаешь, без обид;
сеян заляпал алым всю палитру,
и тошно жить петронию арбитру.
Прощай навеки, каждый император,
нелепый атрибут календаря!
Тебе Светоний был транквилизатор,
а я - уже не брат и не судья.
Иды. Девочки весны [5]
Правитель, у меня чудные сны!
Они о том, как ты сломался или
зачах, и девочки весны
в сырой земле тебя похоронили. [6]
Сказать такое - страшно при живом
правителе, служа его системе.
Но был ты не двуногим существом,
а крокусом на неподвижном стебле.
Ты вынес прозябанье и снега,
потом припомнил недругам обиды,
но жизнь в тебе почуяла врага.
...Вот и бегут к тебе через луга
все эти крошки - мартовские иды.
Конспект о диктаторе Ц. [7]
горстка праха - там, где галльский шиповник цвёл
десять лет ждала просроченная награда
египтяночка, завёрнутая в ковёр
тонкокостный штиль посреди торнадо
эпилепсию не залечил смарагд
боевому скакуну не по нраву стойло
милый марк - хотел, а всё выходило: "мрак"
милый мрак, закрыть глаза и уйти достойно
Иды непреходящие
На улице ли, в чаще ли, в степи ли,
в груди ли что-то прыгает - алле!
И мартовские иды наступили
по всей земле.
Вот крокусы с кинжалами тупыми,
болезненнее острых в сотни раз.
Да, мартовские иды наступили;
спасибо, не на нас.
Об этом не писал покойный Вилли [8]
и позабыли короли,
что мартовские иды наступили.
Но так и не прошли.
Цицерон. Из римской жизни [9]
Вот письмо, дорогой мой Аттик, -
не послание, а пустяк.
Посудачим-ка о собратьях,
о согражданах и друзьях.
Вновь эпоха меняет номер; [10]
только кровь не меняет цвет.
И логично, что Цезарь помер,
и типично, что Брута нет.
Ни у матери нет, ни в банях,
ни в постели, ни на посту...
Сколько реплик, истерик, паник
провоцируют суету!
Сколько лживых пророчеств, сколько
покидающих в спешке Рим
(я бы тоже уехал, только
это позже обговорим).
В самом деле, кто в Риме пленник,
тот в провинции бунтовщик:
обживётся, накопит денег
и распробует вкус интриг.
Жизнь обходится с нами круто;
за плечами - её расцвет.
Вся надежда моя на Брута,
но его, как известно, нет.
Как он выглядит? Гордый? Пылкий?
В окруженье каких колонн?
Коли встретишь его не в ссылке,
процитируй и мой поклон:
"Чертовщина и сбоку бантик -
вот награда судьбы за труд.
Поучительно это, Аттик.
Примечательно это, Брут".
Ораторы [11]
Мука готова. Сам буханку выпеки
во внутренней печи.
Учитель говорил свои филиппики?
Ты тоже не молчи.
Ты оказался вывеской и выпиской,
теперь валяй, показывать изволь,
как добавлять к муке его египетской
аттическую соль.
Объединяй филиппики с Филиппами. [12]
Не спрашивай стучащее в груди:
"могли бы мы?.."
Конечно же, могли бы мы.
Но это - позади.
Плутарх. Смерть Цицерона [13]
Бегство к морю. Тропинка, едва-едва
различимая, разлучает с насиженными местами.
На морщинистой шее круглая голова
то мелькает за нестрижеными кустами,
то скрывается, как голова пловца.
Из окна именья не разглядеть лица.
А лицо беглеца между тем отражает смесь
неуверенности с надеждой. Поставлен перед
непреложным фактом, в то, что возможна смерть,
он всерьёз не верил. Да и теперь не верит.
Разве может быть, чтоб напрасно его несли
из удобных комнат - в тёмный раздор земли?
Там дичает флора. Сломан хрупкий завод ключа.
Тишина такая, что слышится: "Не молчи нах!
Лучше ссылки - точный удар меча".
Так сказал военный, чей лоб в морщинах
и с рукой срастается рукоять,
если он командует: "Всем стоять!"
Уходя, он горбит плечи, центурион.
Вся погоня удаляется по наклонной,
умаляется, исчезает в саду - а он
вдруг растёт и тянется вверх колонной,
накрывая грозной тенью дверной проход,
за которым прячется доброхот.
В тот же миг внизу беглец прощается с головой.
Все фигурки предков слезают с полок
и спешат к нему. Рабы поднимают вой.
Из окна именья глядит Филолог,
ожидая вещих знаков. Но для него
всё мертво. Ни единого проблеска.
Ничего.
Плутарх. Разговор Брута с призраком при Филиппах [14]
- Здравствуй, призрак.
- Здравствуй, Брут. Наварил ты каши.
Чьи войска идейней мрут, те, должно быть, наши…
- Нет, не смейся, пожалей сердце человечье.
- Просто логике моей нанесли увечье.
Где болотистей всего, там гуляют лярвы.
Где исчезло божество - это круг полярный. [15]
Мысли вьются - о, кульбит мотыльков капризных!
- Потому что ты убит?
- Потому что не добыт сожаленья признак.
Плутарх. Полночное чтение [16]
Летняя ночь отмеряет сверх
положенного воды.
Дождь моросит и зелёный свет
выплёскивает в сады.
Переметнёшься, устав плутать,
к чтению за столом:
то ли пришёптывает Плутарх,
то ли стучит стилом.
Древнее войско стоит у Сард.
Чай недопит, недопит.
И умножается сад на сад,
и за двоих скрипит.
Движется, дышит, боясь блеснуть
лезвием на ходу.
Если страницу перелистнуть,
всё войско умрёт в саду.
Войско умрёт, командир в летах
радостно примет смерть...
Чай остывает. Молчит Плутарх.
Звуки на облачных плотах
плывут на зелёный свет.
Шекспир. Посмертная болтовня [17]
Похожи в чём-то, а в чём-то нет,
вот Гамлет, а рядом - Брут.
Один другому почти сосед:
ведь оба они умрут.
И в Первом фолио, как в гробу,
очнутся - ни бе, ни ме,
творцом закованные в строфу
и в Дании, как в тюрьме.
Но с передачами к ним в тюрьму
являются - так быстры -
Офелия - к милому своему -
и Порция; две сестры.
Хотя уже между ними нет
ни горечи, ни огня,
но задушевнее всех бесед -
посмертная болтовня.
"Зачем разрезала ты бедро
и внутренности сожгла?" [18]
"Затем, что сына бы твоего
я выносить не смогла".
"Зачем твой облик в реке завис
и тиной покрылся лоб?"
"Меня два горя тянули вниз.
Ну, как тут не пить взахлёб?"
"А ты, любимый? На что твой пыл
("А ты, родной? Обо что твой пыл)
наткнулся -
(разбился -)
щёлк?"
"Я гражданином
(Я сыном)
был.
И родина -
(месть -)
мой долг".
Примечания:
[1] Имеется в виду экземпляр «Анналов» Тацита, в юности варварски исчерканный автором ради проработки материала.
[2] «В консульство Корнелия Косса и Азиния Агриппы привлекается к судебной ответственности Кремуций Корд по дотоле неслыханному и тогда впервые предъявленному обвинению, за то, что в выпущенных им в свет анналах он похвалил Брута и назвал Кассия последним римлянином». Далее Тацит пишет, что Кремуций Корд «отказался от пищи и тем лишил себя жизни». (Тацит, Анналы, IV, 34-35).
[3] «Битва при Фарсале была проиграна, и Помпей бежал к морю, а Цезарь напал на вражеские укрепления, но Брут, незаметно выскользнув какими-то воротами и укрывшись на болоте, залитом водою и густо поросшем камышами, ночью благополучно добрался до Лариссы, откуда написал Цезарю». (Плутарх, Брут, 6)
[4] Навеяно стихотворением В. Пуханова «Уж август кончился, германик наступил...», на что в тексте есть конкретная отсылка.
[5] «Многие рассказывают также, что какой-то гадатель предсказал Цезарю, что в тот день месяца марта, который римляне называют идами, ему следует остерегаться большой опасности. Когда наступил этот день, Цезарь, отправляясь в сенат, поздоровался с предсказателем и шутя сказал ему: «А ведь мартовские иды наступили!», на что тот спокойно ответил: «Да, наступили, но не прошли!» (Плутарх, Цезарь, 43)
[6] «Мальчики шли впереди с луками на плечах; за ними маленькая Ида с мертвыми цветами в коробке. Вырыли в саду могилу, Ида поцеловала цветы и опустила коробку в яму, а Ионас с Адольфом выстрелили над могилкой из луков, - ни ружей, ни пушек у них ведь не было». (Г.Х. Андерсен, Цветы маленькой Иды)
[7] Светоний, «Божественный Юлий».
[8] Т. е. Шекспир.
[9] Цицерон, «Письма».
[10] Тут художественная вольность, т. к. до 1 г. н. э. было ещё пилить и пилить.
[11] Когда-то давно я читала текст, из которого в голове отложилось, что Цицерон и Брут, при взаимном восхищении ораторскими способностями друг друга, относили себя к разным школам красноречия. Цицерон предпочитал пышный «азианский» стиль, Брут же в своих речах старался быть ясным и кратким. Цитату теперь уже вряд ли найду, так что пересказываю по памяти.
[12] Филиппиками Цицерон называл свои речи против Марка Антония. Делал он это в подражание Демосфену, которому принадлежат речи против македонского царя Филиппа. Филиппы - македонский город на побережье Эгейского моря; около него произошли два решающих сражения между войсками республиканцев и триумвиров; место поражения и смерти Кассия, Брута и многих других республиканцев.
[13] «Тем временем подоспели палачи со своими подручными - центурион Геренний и военный трибун Попилий, которого Цицерон когда-то защищал от обвинения в отцеубийстве. Найдя двери запертыми, они вломились в дом силой, но Цицерона не нашли, а все, кто был внутри, твердили, что знать ничего не знают, и лишь какой-то юнец, по имени Филолог, получивший у Цицерона благородное воспитание и образование, вольноотпущенник его брата Квинта, шепнул трибуну, что носилки глухими тенистыми дорожками понесли к морю. Захватив с собою нескольких человек, трибун поспешил к выходу из рощи окольным путем, а Геренний бегом бросился по дорожкам. Цицерон услыхал топот и приказал рабам остановиться и опустить носилки на землю. Подперев, по своему обыкновению, подбородок левою рукой, он пристальным взглядом смотрел на палачей, грязный, давно не стриженный, с иссушенным мучительной заботою лицом, и большинство присутствовавших отвернулось, когда палач подбежал к носилкам. Цицерон сам вытянул шею навстречу мечу, и Геренний перерезал ему горло. Так он погиб на шестьдесят четвертом году жизни». (Плутарх, Цицерон, 48). Моё вторичное обращение к этому сюжету см. тут.
[14] «Итак, Брут готовился переправить войско из Азии. Была глухая полночь, в палатке был слабый свет, во всём лагере царила тишина. И вот Бруту, погружённому в размышления и с самим собой рассуждавшему, почудилось, будто кто-то вошёл к нему. Он взглянул по направлению к входу и видит: перед ним молча стоит ужасный, необычайный призрак устрашающего, неестественного вида. Брут отважился спросить: «Кто ты, из людей или из богов, и чего хочешь ты, явившись ко мне?» - «Я твой злой гений, - отвечал призрак, - и ты увидишь меня под Филиппами». Брут же, не смутившись, сказал: «Увижу». (Плутарх, Брут, 36)
[15] Тут в болтовню призрака почему-то вплетается посторонний сюжет о Гиперборее.
[16] «Тут кто-то промолвил, что медлить дольше нельзя и надо бежать, и Брут, поднявшись, отозвался: «Вот именно, бежать, и как можно скорее. Но только с помощью рук, а не ног». Храня вид безмятежный и даже радостный, он простился со всеми по очереди и сказал, что для него было огромною удачей убедиться в искренности каждого из друзей». (Плутарх, Брут, 52)
[17] О перекличке образов Брута и Гамлета у Шекспира я также читала весьма интересную журнальную статью. В тексте «Гамлета» имеются вполне недвусмысленные и зачастую пародийные отсылки на фабулу «Юлия Цезаря» (написанного раньше, чем «Гамлет»). Наиболее яркое место - диалог Полония и Гамлета, где Полоний признаётся, что в молодости ему довелось сыграть роль Цезаря. Впоследствии Гамлет закалывает Полония, как Брут заколол Цезаря, хотя и делает это по ошибке, спутав Полония с Клавдием. Намёк на оригинальную сцену усиливает абсурдность ситуации. В моём сознании гамлетовская тема тесно переплетается с историей Брута, спасибо Вильяму нашему Шекспиру, доказательства этому можно найти по тегу бугагамлет.
[18] «Порция, которая любила своего мужа и обладала гордым умом и образованием, решила спросить мужа о его тайне не раньше, как подвергнув себя суровому испытанию. Взяв маленький нож… и выслав из спальни всех служанок, она сделала себе на бедре такой глубокий разрез, что кровь хлынула из него ручьём…» (Плутарх, Брут, 13); «А жена Брута Порция… решила умереть. Но так как друзья её, не желая этого допустить, не отходили от неё ни на шаг и зорко за ней следили, то она, вынув из огня несколько горячих углей, проглотила их, закрыв рот, сжала зубы и таким образом лишила себя жизни». (Плутарх, Брут, 53)
Тацит. Маргиналии
Явится Август, чуть полноватый в талии,
в сладких плодах, на солнечных костылях:
«Где твои незабвенные маргиналии?»
Где, говоришь? У Тацита на полях. [1]
Кровь на чужбине падала на торфяники,
так на поля ложился и мой графит.
Вдруг подвернётся памятка о Германике:
всё позабылось намертво - кем убит?
Память моя, навязчивая и куцая,
в жёлтый закат впаяла его полки…
Лучше давай про Юния и Кремуция, [2]
тоже довольно славные дураки.
Плутарх. Брут на болоте [3]
у трясины в полумраке чужая масть
и туман коптит как дым из походных печек
бродит римлянин ругается
вашу мать
гражданин я или
долбаный перебежчик
ветерок в кустах посвистывает как плеть
огоньки горят
у духов своя купальня
просит римлянин
помыться и умереть
помирать немытым он не готов морально
для достойной смерти эх нехорош плацдарм
только выжившие могут себе позволить
наживать врагов
и спрятанных по кустам
нежить лелеять холить
Светоний. Реформа календаря [4]
Для месяцев, рассевшихся по ложам,
пополним умирающий словарь.
К календарю правителей приложим
убийц и жертв суровый календарь.
Вот месяц брут, за ним, положим, кассий.
Вот месяц туллий, с ним не пререкайся.
Как дерево ноябрьское, твёрд
какой-нибудь кремуций или корд.
В германике читателя знобит.
С сенекой подыхаешь, без обид;
сеян заляпал алым всю палитру,
и тошно жить петронию арбитру.
Прощай навеки, каждый император,
нелепый атрибут календаря!
Тебе Светоний был транквилизатор,
а я - уже не брат и не судья.
Иды. Девочки весны [5]
Правитель, у меня чудные сны!
Они о том, как ты сломался или
зачах, и девочки весны
в сырой земле тебя похоронили. [6]
Сказать такое - страшно при живом
правителе, служа его системе.
Но был ты не двуногим существом,
а крокусом на неподвижном стебле.
Ты вынес прозябанье и снега,
потом припомнил недругам обиды,
но жизнь в тебе почуяла врага.
...Вот и бегут к тебе через луга
все эти крошки - мартовские иды.
Конспект о диктаторе Ц. [7]
горстка праха - там, где галльский шиповник цвёл
десять лет ждала просроченная награда
египтяночка, завёрнутая в ковёр
тонкокостный штиль посреди торнадо
эпилепсию не залечил смарагд
боевому скакуну не по нраву стойло
милый марк - хотел, а всё выходило: "мрак"
милый мрак, закрыть глаза и уйти достойно
Иды непреходящие
На улице ли, в чаще ли, в степи ли,
в груди ли что-то прыгает - алле!
И мартовские иды наступили
по всей земле.
Вот крокусы с кинжалами тупыми,
болезненнее острых в сотни раз.
Да, мартовские иды наступили;
спасибо, не на нас.
Об этом не писал покойный Вилли [8]
и позабыли короли,
что мартовские иды наступили.
Но так и не прошли.
Цицерон. Из римской жизни [9]
Вот письмо, дорогой мой Аттик, -
не послание, а пустяк.
Посудачим-ка о собратьях,
о согражданах и друзьях.
Вновь эпоха меняет номер; [10]
только кровь не меняет цвет.
И логично, что Цезарь помер,
и типично, что Брута нет.
Ни у матери нет, ни в банях,
ни в постели, ни на посту...
Сколько реплик, истерик, паник
провоцируют суету!
Сколько лживых пророчеств, сколько
покидающих в спешке Рим
(я бы тоже уехал, только
это позже обговорим).
В самом деле, кто в Риме пленник,
тот в провинции бунтовщик:
обживётся, накопит денег
и распробует вкус интриг.
Жизнь обходится с нами круто;
за плечами - её расцвет.
Вся надежда моя на Брута,
но его, как известно, нет.
Как он выглядит? Гордый? Пылкий?
В окруженье каких колонн?
Коли встретишь его не в ссылке,
процитируй и мой поклон:
"Чертовщина и сбоку бантик -
вот награда судьбы за труд.
Поучительно это, Аттик.
Примечательно это, Брут".
Ораторы [11]
Мука готова. Сам буханку выпеки
во внутренней печи.
Учитель говорил свои филиппики?
Ты тоже не молчи.
Ты оказался вывеской и выпиской,
теперь валяй, показывать изволь,
как добавлять к муке его египетской
аттическую соль.
Объединяй филиппики с Филиппами. [12]
Не спрашивай стучащее в груди:
"могли бы мы?.."
Конечно же, могли бы мы.
Но это - позади.
Плутарх. Смерть Цицерона [13]
Бегство к морю. Тропинка, едва-едва
различимая, разлучает с насиженными местами.
На морщинистой шее круглая голова
то мелькает за нестрижеными кустами,
то скрывается, как голова пловца.
Из окна именья не разглядеть лица.
А лицо беглеца между тем отражает смесь
неуверенности с надеждой. Поставлен перед
непреложным фактом, в то, что возможна смерть,
он всерьёз не верил. Да и теперь не верит.
Разве может быть, чтоб напрасно его несли
из удобных комнат - в тёмный раздор земли?
Там дичает флора. Сломан хрупкий завод ключа.
Тишина такая, что слышится: "Не молчи нах!
Лучше ссылки - точный удар меча".
Так сказал военный, чей лоб в морщинах
и с рукой срастается рукоять,
если он командует: "Всем стоять!"
Уходя, он горбит плечи, центурион.
Вся погоня удаляется по наклонной,
умаляется, исчезает в саду - а он
вдруг растёт и тянется вверх колонной,
накрывая грозной тенью дверной проход,
за которым прячется доброхот.
В тот же миг внизу беглец прощается с головой.
Все фигурки предков слезают с полок
и спешат к нему. Рабы поднимают вой.
Из окна именья глядит Филолог,
ожидая вещих знаков. Но для него
всё мертво. Ни единого проблеска.
Ничего.
Плутарх. Разговор Брута с призраком при Филиппах [14]
- Здравствуй, призрак.
- Здравствуй, Брут. Наварил ты каши.
Чьи войска идейней мрут, те, должно быть, наши…
- Нет, не смейся, пожалей сердце человечье.
- Просто логике моей нанесли увечье.
Где болотистей всего, там гуляют лярвы.
Где исчезло божество - это круг полярный. [15]
Мысли вьются - о, кульбит мотыльков капризных!
- Потому что ты убит?
- Потому что не добыт сожаленья признак.
Плутарх. Полночное чтение [16]
Летняя ночь отмеряет сверх
положенного воды.
Дождь моросит и зелёный свет
выплёскивает в сады.
Переметнёшься, устав плутать,
к чтению за столом:
то ли пришёптывает Плутарх,
то ли стучит стилом.
Древнее войско стоит у Сард.
Чай недопит, недопит.
И умножается сад на сад,
и за двоих скрипит.
Движется, дышит, боясь блеснуть
лезвием на ходу.
Если страницу перелистнуть,
всё войско умрёт в саду.
Войско умрёт, командир в летах
радостно примет смерть...
Чай остывает. Молчит Плутарх.
Звуки на облачных плотах
плывут на зелёный свет.
Шекспир. Посмертная болтовня [17]
Похожи в чём-то, а в чём-то нет,
вот Гамлет, а рядом - Брут.
Один другому почти сосед:
ведь оба они умрут.
И в Первом фолио, как в гробу,
очнутся - ни бе, ни ме,
творцом закованные в строфу
и в Дании, как в тюрьме.
Но с передачами к ним в тюрьму
являются - так быстры -
Офелия - к милому своему -
и Порция; две сестры.
Хотя уже между ними нет
ни горечи, ни огня,
но задушевнее всех бесед -
посмертная болтовня.
"Зачем разрезала ты бедро
и внутренности сожгла?" [18]
"Затем, что сына бы твоего
я выносить не смогла".
"Зачем твой облик в реке завис
и тиной покрылся лоб?"
"Меня два горя тянули вниз.
Ну, как тут не пить взахлёб?"
"А ты, любимый? На что твой пыл
("А ты, родной? Обо что твой пыл)
наткнулся -
(разбился -)
щёлк?"
"Я гражданином
(Я сыном)
был.
И родина -
(месть -)
мой долг".
Примечания:
[1] Имеется в виду экземпляр «Анналов» Тацита, в юности варварски исчерканный автором ради проработки материала.
[2] «В консульство Корнелия Косса и Азиния Агриппы привлекается к судебной ответственности Кремуций Корд по дотоле неслыханному и тогда впервые предъявленному обвинению, за то, что в выпущенных им в свет анналах он похвалил Брута и назвал Кассия последним римлянином». Далее Тацит пишет, что Кремуций Корд «отказался от пищи и тем лишил себя жизни». (Тацит, Анналы, IV, 34-35).
[3] «Битва при Фарсале была проиграна, и Помпей бежал к морю, а Цезарь напал на вражеские укрепления, но Брут, незаметно выскользнув какими-то воротами и укрывшись на болоте, залитом водою и густо поросшем камышами, ночью благополучно добрался до Лариссы, откуда написал Цезарю». (Плутарх, Брут, 6)
[4] Навеяно стихотворением В. Пуханова «Уж август кончился, германик наступил...», на что в тексте есть конкретная отсылка.
[5] «Многие рассказывают также, что какой-то гадатель предсказал Цезарю, что в тот день месяца марта, который римляне называют идами, ему следует остерегаться большой опасности. Когда наступил этот день, Цезарь, отправляясь в сенат, поздоровался с предсказателем и шутя сказал ему: «А ведь мартовские иды наступили!», на что тот спокойно ответил: «Да, наступили, но не прошли!» (Плутарх, Цезарь, 43)
[6] «Мальчики шли впереди с луками на плечах; за ними маленькая Ида с мертвыми цветами в коробке. Вырыли в саду могилу, Ида поцеловала цветы и опустила коробку в яму, а Ионас с Адольфом выстрелили над могилкой из луков, - ни ружей, ни пушек у них ведь не было». (Г.Х. Андерсен, Цветы маленькой Иды)
[7] Светоний, «Божественный Юлий».
[8] Т. е. Шекспир.
[9] Цицерон, «Письма».
[10] Тут художественная вольность, т. к. до 1 г. н. э. было ещё пилить и пилить.
[11] Когда-то давно я читала текст, из которого в голове отложилось, что Цицерон и Брут, при взаимном восхищении ораторскими способностями друг друга, относили себя к разным школам красноречия. Цицерон предпочитал пышный «азианский» стиль, Брут же в своих речах старался быть ясным и кратким. Цитату теперь уже вряд ли найду, так что пересказываю по памяти.
[12] Филиппиками Цицерон называл свои речи против Марка Антония. Делал он это в подражание Демосфену, которому принадлежат речи против македонского царя Филиппа. Филиппы - македонский город на побережье Эгейского моря; около него произошли два решающих сражения между войсками республиканцев и триумвиров; место поражения и смерти Кассия, Брута и многих других республиканцев.
[13] «Тем временем подоспели палачи со своими подручными - центурион Геренний и военный трибун Попилий, которого Цицерон когда-то защищал от обвинения в отцеубийстве. Найдя двери запертыми, они вломились в дом силой, но Цицерона не нашли, а все, кто был внутри, твердили, что знать ничего не знают, и лишь какой-то юнец, по имени Филолог, получивший у Цицерона благородное воспитание и образование, вольноотпущенник его брата Квинта, шепнул трибуну, что носилки глухими тенистыми дорожками понесли к морю. Захватив с собою нескольких человек, трибун поспешил к выходу из рощи окольным путем, а Геренний бегом бросился по дорожкам. Цицерон услыхал топот и приказал рабам остановиться и опустить носилки на землю. Подперев, по своему обыкновению, подбородок левою рукой, он пристальным взглядом смотрел на палачей, грязный, давно не стриженный, с иссушенным мучительной заботою лицом, и большинство присутствовавших отвернулось, когда палач подбежал к носилкам. Цицерон сам вытянул шею навстречу мечу, и Геренний перерезал ему горло. Так он погиб на шестьдесят четвертом году жизни». (Плутарх, Цицерон, 48). Моё вторичное обращение к этому сюжету см. тут.
[14] «Итак, Брут готовился переправить войско из Азии. Была глухая полночь, в палатке был слабый свет, во всём лагере царила тишина. И вот Бруту, погружённому в размышления и с самим собой рассуждавшему, почудилось, будто кто-то вошёл к нему. Он взглянул по направлению к входу и видит: перед ним молча стоит ужасный, необычайный призрак устрашающего, неестественного вида. Брут отважился спросить: «Кто ты, из людей или из богов, и чего хочешь ты, явившись ко мне?» - «Я твой злой гений, - отвечал призрак, - и ты увидишь меня под Филиппами». Брут же, не смутившись, сказал: «Увижу». (Плутарх, Брут, 36)
[15] Тут в болтовню призрака почему-то вплетается посторонний сюжет о Гиперборее.
[16] «Тут кто-то промолвил, что медлить дольше нельзя и надо бежать, и Брут, поднявшись, отозвался: «Вот именно, бежать, и как можно скорее. Но только с помощью рук, а не ног». Храня вид безмятежный и даже радостный, он простился со всеми по очереди и сказал, что для него было огромною удачей убедиться в искренности каждого из друзей». (Плутарх, Брут, 52)
[17] О перекличке образов Брута и Гамлета у Шекспира я также читала весьма интересную журнальную статью. В тексте «Гамлета» имеются вполне недвусмысленные и зачастую пародийные отсылки на фабулу «Юлия Цезаря» (написанного раньше, чем «Гамлет»). Наиболее яркое место - диалог Полония и Гамлета, где Полоний признаётся, что в молодости ему довелось сыграть роль Цезаря. Впоследствии Гамлет закалывает Полония, как Брут заколол Цезаря, хотя и делает это по ошибке, спутав Полония с Клавдием. Намёк на оригинальную сцену усиливает абсурдность ситуации. В моём сознании гамлетовская тема тесно переплетается с историей Брута, спасибо Вильяму нашему Шекспиру, доказательства этому можно найти по тегу бугагамлет.
[18] «Порция, которая любила своего мужа и обладала гордым умом и образованием, решила спросить мужа о его тайне не раньше, как подвергнув себя суровому испытанию. Взяв маленький нож… и выслав из спальни всех служанок, она сделала себе на бедре такой глубокий разрез, что кровь хлынула из него ручьём…» (Плутарх, Брут, 13); «А жена Брута Порция… решила умереть. Но так как друзья её, не желая этого допустить, не отходили от неё ни на шаг и зорко за ней следили, то она, вынув из огня несколько горячих углей, проглотила их, закрыв рот, сжала зубы и таким образом лишила себя жизни». (Плутарх, Брут, 53)