Осаму Дадзай - Романеск
Наконец-то закончил. Всего-то два месяца, чего. Последние два дня моя голова напоминает пустое ведро, поэтому перевод второй и третьей частей вышел не ахти каким, но вроде бы всё же читабельным.
Драчун Дзиробэй
Давным-давно в Мисима, что на дороге Токайдо, жил человек по имени Иппэй Сикамая. У него была винодельня, которую построил ещё его прадед, и там он варил сакэ, чем и зарабатывал себе на жизнь. Говорят, что сакэ отражает характер винодела. Сакэ Сикамая было невероятно прозрачным и довольно горьким. Называлось оно «Водяная мельница». Детей у Иппэя было четырнадцать - шесть сыновей и восемь дочерей. Старший сын к делам житейским был неприспособлен и, повинуясь отцу, полностью отдавал себя семейной профессии. Он сам не доверял своим мыслям, и хотя иногда ему хватало храбрости высказать отцу своё мнение, он терял её, не закончив говорить.
-Отец, я думаю,… правда, кажется, я во многом неправ и наверняка ошибаюсь. Отец, как ты думаешь? Наверное, я всё таки ошибся, - выдавливая из себя слова, он сам же отметал свою точку зрения. И тогда Иппэй отвечал просто и коротко.
-Ошибаешься.
Второй же сын, Дзиробэй, был не таков. Ему было свойственно подходить ко всему прямо и выражать свои мнения и суждения без обиняков и любезностей. За такое он прослыл в Мисима негодяем и бездельником. То, что называют «деловой хваткой», Дзиробэй не переносил. Мир - не счёты, а ценнее всего то, что не имеет ценности. Свято веря этим принципам, он каждый день пил. При этом, однако, он никогда не пил сакэ, сваренное в его доме, так как лично знал, что отец варит его, чтобы нагрести себе побольше незаслуженных денег. Если же по ошибке ему приходилось его выпить, то он тут же засовывал себе в глотку руку и вызывал у себя тошноту.
День за днём Дзиробэй шатался в одиночестве по улицам от кабака к кабаку. Отец же ничуть его за это не упрекал. Не упрекал потому, что ум у Иппэя был такой же чистый, как его сакэ. Детей у него было много, и он считал, что это даже лучше, разнообразнее, если один из них дурак. К тому же, Иппэй был бригадиром городских пожарников и планировал когда-нибудь этот почётный пост отдать Дзиробэю. Он проницательно полагал, что если сын будет пить и буянить, то обзаведётся всеми необходимыми для такой службы качествами. Так что, на все его распутства отец великодушно закрывал глаза.
Когда ему было двадцать два года, Дзиробэй решил во что бы то ни стало научиться хорошо драться. И вот почему.
В храме Мисима Тайся каждый год 15 августа устраивают праздник. В этот день у храма собирались десятки тысяч людей, вооруженных веерами - сами горожане и гости из рыбацких деревень в Нумадзу и горных поселений в Идзу. С древности было известно, что в день праздника в Мисима всегда идёт дождь. Горожанам это только нравилось - они любили щеголять своей стойкостью перед гостями, и прямо под дождём, терпя холод, размахивали веерами, провожали повозки, на которых танцевали актёры и любовались салютами.
В год, когда Дзиробэю исполнилось двадцать два, в день праздника было на удивление ясно. В небе кружил коршун и люди, приходившие в храм, сначала молились там, а затем с таким же благоговением обращались к небу и к птице. После полудня на северо-востоке начали собираться тучи. Пару раз сверкнула молния, и вот уже весь город погрузился в сумерки, а по земле закружился тяжёлый влажный ветер. Сразу же, как по команде, с неба начали падать крупные капли, и вскоре с силой полил дождь. Дзиробэй в это время сидел в кабаке у ворот храма и наблюдал за струями ливня и за семенившими мимо женщинами. Внезапно, увидев знакомое лицо, он поднялся из-за стойки. Мимо кабака шла дочка учителя каллиграфии, который жил напротив их винодельни. На девушке было тяжёлое красное кимоно, расписанное цветами. Пробежав чуть-чуть, она переходила на шаг, а затем, передохнув, снова бежала. Оттолкнув висящие на входе занавески, Дзиробэй выскочил на улицу.
-Постойте! Возьмите зонт, а то кимоно намокнет! - девушка остановилась, медленно повернулась, посмотрела на Дзиробэя и на её белоснежных щеках появился румянец, - Подождите!
С этими словами Дзиробэй вернулся в кабак. Наорав на хозяина, он заставил того одолжить ему бумажный зонт. «Смотри, учительская, дочка, какой я человек. И папаша и мамаша твои, и сама ты, думаете, что я плохой, хулиган, пьяница, а я вот какой! Уж если я кого пожалею, то и зонт, и что угодно добуду! Вот, какой я мужчина. Что, съела?» - думал он про себя. Когда он оттолкнул занавески и снова вышел на улицу, девушки уже не было - лишь ещё сильнее поливший дождь, да толкотня бесчисленных прохожих. Из кабака послышались насмешливые голоса - человек шесть каких-то бродяг смеялись над ним. Дзиробэй же, стоя с зонтом, жалел о том, что не умеет драться. Ведь когда с тобой происходит такое, словами делу не поможешь. Стать бы таким человеком, который может одним тычком и коня повалить - вот тогда было бы хорошо. Следующие три года Дзиробэй тайком учился драться.
В драке важна неустрашимость. Дзиробэй свою храбрость соорудил из сакэ. Он стал больше пить, и глаза его стали холодными и мутными, как глаза мёртвой рыбины, а на лбу появилось три толстых морщины - получилось весьма неприветливое лицо. Куря трубку, он всегда широко взмахивал рукой из-за спины, подносил её ко рту и наконец резко затягивался. Выглядел он и впрямь как неустрашимый мужчина.
Дальше - речь. Говорить, решил Дзиробэй, нужно глубоким, низким и с хрипотцой, голосом. Перед дракой нужно обязательно сказать что-нибудь умное. Выбрать слова оказалось трудно. Шаблонные вещи говорить нельзя - силы нет. В конце концов, он придумал такую оригинальную присказку: «Ты ничего не попутал? Или шутишь со мной? Вот разобью тебе нос - будет он сто дней распухший и синий. Все смеяться будут. Нет, я думаю, ты всё таки что-то попутал». Чтобы смочь в любой момент без запинки произнести эти слова, Дзиробэй каждый вечер перед сном тридцать раз их повторял. Вдобавок, он прилежно следил за тем, чтобы во время присказки не хмуриться сильнее необходимого и не ухмыляться.
Наконец, приготовления были завершены и началось настоящее обучение драке. Оружие Дзиробэй не любил. Кто победил благодаря силе оружия - тот не мужчина. Если же победишь голыми руками - вот тогда на сердце легко. Начал он с того, что изучил, как складывается кулак. Если оставлять большой палец снаружи, то рискуешь его сломать. Закончив свои штудии, Дзиробэй вложил большой палец в ладонь, а остальные согнул и выставил наружу костяшками. Кулак получился отменный. Он попробовал ударить себя костяшками пальцев в колено. Руке оказалось совсем не больно, а вот колено заболело так, что он чуть не подпрыгнул. Вот это изобретение!
Дальше Дзиробэй спланировал, как сделать кожу на костяшках пальцев толстой и грубой. Каждое утро, только проснувшись, он первым делом складывал свой новоизобретённый кулак и бил шкатулку, где хранилась трубка и табак. Гуляя по городу, он бил стены и заборы. Бил столы в кабаках. Бил кромку очага в доме. На эту тренировку он потратил год. Шкатулка разбилась, в стенах и заборах появились неисчислимые дыры, столы покрылись трещинами, а кромка очага стала неровной и похожей на мятый ворот рубашки. Тогда Дзиробэй наконец-то уверился, что его кулак достаточно твёрд. За этот год он также обнаружил, что наносить удар тоже нужно уметь. Он узнал, что если замахиваться не сбоку, а снизу, двигая рукой, как поршнем, то получается раза в три сильнее. Если же во время движения ещё и повернуть руку на полоборота, то эффект увеличивается ещё в четыре раза, потому что кулак вгрызается в тело противника, словно по спирали.
Следующий год Дзиробэй тренировался в сосновой роще, которая росла на развалинах буддистского монастыря за его домом. Он нашёл там пень в форме человека и ростом в пять сяку и примерно четыре-пять сун и бил его. Попробовав бить себя в разные места, он узнал, что больнее всего - в переносицу и в солнечное сплетение. Он также думал и о слабом месте всех мужчин, про которое известно с глубокой древности, но ему показалось, что бить туда всё же неприлично и по-настоящему отважный мужчина такого не сделает. Ещё он узнал, что весьма уязвимое место - голень. Но в неё удобнее бить ногой, а Дзиробэй считал, что в драке ноги использует только трус. В конце концов, он остановился на переносице и солнечном сплетении. Вырезав ножиком на пне на нужной высоте треугольники, он каждый день приходил его бить.
-Ты ничего не попутал? Или шутишь со мной? Вот разобью тебе нос - будет он сто дней распухший и синий. Все смеяться будут. Нет, я думаю, ты всё таки что-то попутал, - и тут же кулаком в переносицу. А левой - в солнечное сплетение.
Спустя год тренировок на месте вырезанных треугольников образовались впадины глубиной с руку. Дзиробэй задумался. Пока что он ни разу не ударил мимо цели, но расслабляться было нельзя. Живой противник - не пень и стоять на месте не будет. Живой противник двигается. И тогда Дзиробэй вспомнил про водяные мельницы, стоявшие в Мисима почти на каждом углу. Когда на подножье Фудзи тает снег, он превращается в несколько десятков прозрачных ручейков, и они текут через все дома в Мисима по подвалам, по краям и через сады, а на каждом их повороте медленно крутятся поросшие мхом мельницы. Теперь каждый вечер, возвращаясь из кабака, Дзиробэй покорял одну из них. Одну за другой он разбивал ударом каждую из шестнадцати деревянных лопастей. Поначалу получалось плохо - трудно было попасть, - но вскоре в Мисима стало много стоящих без дела мельниц, с которых свисали обломки лопастей.
Дзиробэй частенько купался в ручьях. Иногда он нырял глубоко и оставался там на какое-то время. Так он готовился на случай, если вдруг во время драки оступится и упадёт в ручей. Они в Мисима текут по всему городу, поэтому такое вполне могло случиться. Ещё он стал плотнее завязывать свою набедренную повязку из хлопка, чтобы в желудок помещалось меньше сакэ. Ведь если сильно опьянеть, то ноги перестанут слушаться и можно наделать в драке ошибок. Так прошло три года. В третий раз наступил в храме праздник и в третий раз он прошёл. Тренировка Дзиробэя закончилась. На вид он стал ещё более суровым и тяжёлым. Даже на то, чтобы повернуть голову направо или налево ему требовалась минута.
Родственники из-за кровной связи всегда чутче других ощущают, что происходит с человеком. Вот и Иппэй заметил, что Дзиробэй тренируется. Суть тренировок он так и не разгадал, но понял, что его сын добился немалых успехов, и решил осуществить свой давний план - передать ему пост главы городских пожарников. Непонятно откуда взявшаяся тяжёлая поступь и манера поведения быстро заслужили Дзиробэю уважение всех пожарников. Теперь все величали его бригадиром и вели себя крайне почтительно, а поводов для драк не было вовсе. Молодой бригадир же был погружён в безрадостные мысли - неужели теперь всю жизнь так и не предстанет случая подраться? Каждый вечер он проводил в печали, а его руки, так тщательно натренированные, начинали чесаться, и он с силой царапал их. Тяготясь своей силой и отчаявшись найти ей применение, от безделья Дзиробэй сделал себе татуировку во всю спину. Это была алая роза диаметром в пять сун, которую по кругу общипывали пять продолговатых рыбок, похожих на скумбрий, а по всему телу от спины до груди покачивались маленькие синие волны. Благодаря этой татуировке он обрёл известность уже по всему Токайдо. Теперь его почитали не только пожарники, но даже городские хулиганы. Надежд на драку не осталось совсем, и Дзиробэй отчаялся.
Но случай всё же совершенно неожиданно нашёлся. В то время в Мисима был ещё один богатый винодел, дела у которого шли не хуже, чем у Сикамая. Звали его Дзёроку Дзинсюя и сакэ у него было весьма сладким, с густым цветом. Сам винодел был под стать своему продукту - у него было четыре любовницы, и он шёл на всяческие хитрости, чтобы теперь обзавестись и пятой. Однажды крышу дома Дзиробэя насквозь пробила стрела с хвостом из белых соколиных перьев, и воткнулась в соломенную крышу скромного дома напротив, где жил учитель каллиграфии. Хозяин воспринял это тяжело - дважды он пытался совершить сэппуку, но его ловили за этим домашние. Когда Дзиробэй услышал об этом, он почувствовал, как чешутся руки, и принялся ждать повода.
Повод случился через три месяца. В начале декабря в Мисима выпало на редкость много снега. С раннего вечера был лёгкий снегопад, но совсем скоро повалили огромные хлопья. Когда сугробы достигли трёх сун, на дорожной заставе загремели все шесть пожарных колоколов. Где-то горело. Дзиробэй спокойно вышел из дома.
Пожар был в доме, где торговали настилками татами по соседству с винодельней Дзинсюя. Бедняга хозяин. Частички огня плясали по крыше, разбрасывая вокруг тысячи искр. То и дело огонь взлетал вверх и искры, словно пыльца, широко разлетались во все стороны. То и дело лениво поднимались клубы чёрного дыма, похожие на морское чудовище Умибодзу, и покрывали всю крышу. Не прекращающие идти снежные хлопья в отблесках огня выглядели ещё более тяжёлыми и густыми. Пожарники о чём-то спорили с Дзинсюя. Тот никак не хотел, чтобы его винодельню залили водой и требовал поскорее обрушить крышу горящего дома, чтобы спустить огонь вниз. Пожарники же отказывались, говоря, что это противозаконно. В этот момент и пришёл Дзиробэй.
-Господин Дзинсюя, - заговорил он как можно более низким голосом, при этом не переставая приветливо улыбаться - Ты ничего не попутал? Или шутишь со мной?
Дзинсюя резко запнулся.
-О, юный господин Сикамая. Ха-ха. Конечно, я шучу. Просто выпил лишнего. Пожалуйста, пожалуйста, лейте, сколько хотите.
Драки не получилось. Дзиробэй в бессилии смотрел на пожар. Драки не получилось, но этот случай подарил ему ещё большую славу. Все знали, что он - настоящий мужчина. Среди пожарников после этого долгое время ходила байка о том, что когда Дзиробэй в отблесках пожара отчитывал зарвавшегося винодела, на его раскрасневшееся лицо упало, не растаяв, с десяток огромных снежинок, и лицо это внушало ужас и благоговение, словно лик божества.
В феврале следующего года наступил счастливый день, когда Дзиробэй обзавёлся собственным жилищем на окраине города. В доме было три комнаты - в шесть татами, в четыре с половиной татами и в три татами - и двухэтажная пристройка в восемь татами. Окна пристройки выходили прямиком на гору Фудзи. А в марте наступил ещё более счастливый день - дочка учителя каллиграфии вышла замуж за Дзиробэя и поселилась вместе с ним. В тот вечер пожарники дружно собрались у него, чтобы отпраздновать и выпить. Один за другим они принялись выделывать различные фокусы, кто во что горазд. К утру последний из них показал толпе мертвецки пьяных и спящих товарищей трюк с двумя тарелками и был награждён слабыми аплодисментами из угла комнаты. Праздничный банкет закончился.
Дзиробэй наконец осознал, что всё несомненно так, как и должно быть, и вёл теперь спокойную и размеренную жизнь. Его отец Иппэй тоже был доволен и часто бормотал про себя «Ну, теперь всё хорошо», вытряхивая трубку в пепельницу тогэппо.
Однако, вскоре случилась трагедия, которую не мог предугадать даже такой обладатель ясного ума, как Иппэй. Одним вечером на третий месяц после свадьбы, Дзиробэй пил у себя дома сакэ, которое подливала молодая жена, и хвастался:
-А знаешь, как я здорово умею драться? Когда дерёшься, нужно вот так стукнуть правой промеж бровей, а левой вот так вот - в солнечное сплетение.
Он ударил её совсем легко, в шутку, но жена тут же повалилась на пол и умерла. Видимо, неудачно попал. За столь тяжкое преступление его сразу же осудили и отправили в тюрьму. А ведь всё его преступление заключалось в том, что он что-то слишком хорошо умел делать. В тюрьме Дзиробэй сохранял свой невозмутимый вид, благодаря чему чиновники над ним не издевались, а другие заключенные даже выдвинули его своим старостой. Так он и сидел на месте чуть повыше всех остальных, заунывно бормоча про себя сочинённую им самим не то песенку, не то молитву:
Шепчу я скале, краснея,
«Смотри, какой я сильный»
Не отвечает скала.
Врун Сабуро
Как-то в Эдо, в Фукагава, жил учёный-вдовец по имени Косон Харамия. Он хорошо разбирался в китайской религии. Был у него один сын - Сабуро. Соседи всё время судачили о том, что назвать единственного ребёнка Сабуро, что значит «третий сын», - сумасбродство под стать учёному. Почему именно это было под стать учёному - никто не знал. Собственно, и учёным его считали именно за это сумасбродство. Соседи не очень любили Косона, считая его чересчур скупым. Говорили даже, что, поев риса, он возвращал в тарелку ровно половину и делал из неё потом крахмал.
Цветы лжи в Сабуро взрастила именно скупость Косона. До восьми лет отец не давал мальчику ни сэна на свои расходы, а лишь заставлял того учить изречения китайских мудрецов. Хлюпая носом и повторяя цитаты, Сабуро слонялся из комнаты в комнату и выковыривал из стен и подпорок гвозди. Когда гвоздей накапливался десяток, он относил их старьёвщику и продавал за один-два сэна, на которые покупал себе сладкую лепёшку. Позже старьёвщик рассказал ему, что отцовские книги можно продать ещё выгоднее, и тогда Сабуро стал выносить их по одной-две. На шестой его поймал Косон. Заливаясь слезами, отец крепко отругал воришку-сына, стукнул его три раза по голове и сказал:
-Больше я тебя ругать не буду. От этого и мне, и тебе только есть захочется. Садись сюда.
Он усадил плачущего Сабуро на пол и заставил поклясться, что тот раскаивается. С этого и началась ложь Сабуро.
Тем летом Сабуро убил любимого соседского пса. Пёс был породы хин. Однажды ночью он стал шуметь, издавая самые разные звуки. То завоет, то нетерпеливо заверещит, то заскулит так, будто его мучает нестерпимая боль. Через час такого шума, Косон разбудил спавшего рядом Сабуро и велел ему пойти посмотреть. А Сабуро и сам уже проснулся и теперь лежал, хлопая глазами и прислушиваясь. Он встал, отодвинул ставни и увидел, что привязанный к бамбуковой ограде пес, извиваясь, катается по земле.
-Не шуми! - строго сказал Сабуро, но пёс, увидев его, с ещё большим неистовством принялся извиваться, кусать изгородь и с визгом лаять. Сабуро сильно разозлился на избалованное животное - Не шуми! А ну не шуми! Не шуми! - выдавил он из себя, а затем выскочил во двор, схватил камень и швырнул в сторону соседской изгороди.
Камень попал псу прямо в голову. Тот громко взвизгнул, закрутился, словно юла, а затем повалился на землю и умер. Закрыв за собой ставни, Сабуро вернулся в свой футон.
-Что случилось? - сонно спросил отец.
-Замолчал, - накрывшись с головой ответил Сабуро - Кажется, болеет. Наверное, завтра сдохнет.
Той осенью Сабуро убил человека. Он столкнул одного из своих приятелей в реку Сумидагава с моста Кототоибаси. Столкнул без особой причины. Тот, играя, изобразил, будто выстрелил ему в ухо из пистолета. Младший сын торговца тофу, падая вниз, несколько раз взмахнул ногами, словно утёнок, и с тихим всплеском скрылся под водой. Круги на воде проплыли вниз по течению около одного кэна, а затем из самого их центра внезапно появилась ручка, крепко сжатая в кулак, и тут же снова скрылась под водой. Круги на воде теряли форму и плыли всё дальше. Проводив их взглядом, Сабуро наконец громко закричал. Сбежавшиеся люди, увидев, куда он показывал пальцем, быстро поняли, что случилось. Самый сообразительный из них подошёл к Сабуро и похлопал его по плечу.
-Молодец, что позвал. Твой товарищ упал в реку? Не плачь, сейчас мы его спасём. Молодец, что позвал.
Из толпы вышли трое мужчин, уверенных в своей способности плавать и, будто соревнуясь, нырнули в реку. Щеголяя своими умениями, они принялись искать сына торговца тофу, но были так озабочены тем, чтобы хорошо выглядеть, что отнеслись к делу небрежно и вытащили на берег уже окоченевший труп.
Сабуро не почувствовал ничего. Вместе с отцом он сходил на похороны друга. Однако, когда ему исполнилось десять, а затем и одиннадцать лет, память об этом никому не известном преступлении, стала всё больше мучить его. От этого проступка цветы лжи в его сердце распутились пышным цветом. Он врал людям и себе, изо всех сил стараясь сделать так, чтобы от его преступления не осталось и следа ни в мире, ни в его собственном сердце. Одна ложь накладывалась на другую и вскоре вырос огромный ком.
К двадцати годам Сабуро послушного в послушного и застенчивого юношу. Каждое лето в праздник Бон он, тяжело вздыхая, рассказывал соседям о своей покойной матушке. Все его жалели. Он не знал свой матери - та умерла почти сразу после того, как родила его. Сабуро никогда даже не думал о ней.
Вскоре он очень хорошо приспособился врать и взялся писать письма за мальчишек, которые учились о Косона. Лучше всего у него получались письма к родителям с просьбами прислать денег. Начиналось такое письмо обычно с вежливого приветствия и пары слов о природе. Затем следовал шаблонный вопрос о здоровье батюшки, после которого автор письма переходил к делу. Нельзя было сначала разбрасываться лестью, а затем просить денег. От такой просьбы вся лесть рушится и выглядит грязным и подлым подлизыванием. Наоборот - нужна смело говорить о деле сразу и как можно просто и прямо. Например можно было написать так: «В нашей школе начинаются лекции по китайской «Книге песен». В городских книжных магазинах учебник стоит 22 йены, но учитель Косон позаботился о бедных учениках и заказал книги прямиком из Китая, и цена оказалась 15 йен 80 сэнов. Не хотелось бы упускать такой выгодный случай - вышлите, будьте добры, мне 15 йен 80 сэнов». Затем нужно было рассказать о каких-нибудь мелочах из жизни автора письма. Например, как он выглянул вчера в окно и увидел, как несколько ворон храбро сражались с коршуном. Или, как позавчера на берегу Сумидагава он нашёл удивительное растение - цветы у него то маленькие и белые, как ипомея, то большие и красноватые, как горох - и, привлечённый его причудливым видом, выкопал и поставил в горшок у себя в комнате. Если написать такие вещи, будто бы автор и сам забыл уже о том, что просил денег, то и батюшка, прочитав письмо, порадуется душевном спокойствию своего дитяти, устыдится своего раздражения и с радостью отправит деньги. И действительно, письма Сабуро всего приносили давали желаемый результат. Все мальчишки приходили к нему, прося написать или надиктовать письмо, а когда получали деньги, звали его с собой и прогуливали всё до последнего мона. Школа Косона вскоре начала процветать - со всего Эдо туда собирались ученики, желавшие втайне научиться у молодого преподавателя искусству составления писем.
Тогда Сабуро задумался. Каждый день писать и диктовать десятки писем - чересчур хлопотное дело. Не издать ли учебник «Что сделать, чтобы родители прислали денег»? Но на его пути встало одно препятствие: что же будет, если этот учебник прочитают родители учеников? Результат может быть крайне неприятным. Пришлось от идеи издать учебник отказаться. Да и сами ученики были против. Впрочем, решимость написать книгу в Сабуро не исчезла. Он остановился на жанре книг, которые были в то время популярны в Эдо - сарабанд. Начинались они обычно с чего-нибудь вроде «Хо-хо, вот послушайте, что я поведаю…», и рассказывалось в них о всяких хулиганских выходках и плутовстве. Этот жанр прекрасно подходил его характеру. В двадцать два года он выпустил несколько книг под псевдонимом «Никчёмный Пьяница-сэнсэй», и они продались неожиданно хорошо. Однажды Сабуро обнаружил в отцовской библиотеке своё лучшее произведение - «Нет худа без добра, нет правды без лжи». Как бы невзначай, он спросил у Косона, хорошие ли книги пишет Пьяница-сэнсэй.
-Плохие - ответил тот, нахмурившись.
-А это мой псевдоним, - с улыбкой сообщил ему Сабуро.
Стараясь скрыть замешательство, Косон громко закашлялся, а затем, словно боясь, что их услышат, тихо спросил:
-Сколько заработал?
В книге «Нет худа без добра, нет правды без лжи» рассказывалось о том, как бродит по миру циничный юноша по имени Гадина-сэнсэй. Он посещал бордельные кварталы, прикидывался актёром или дворянином, путешествующим инкогнито. И так изысканны были его уловки, что и гейши, и актёры, все всегда верили ему, да и сам он поверил, что так его жизнь и пройдёт - вечером он могущественный богач, утром он знаменитый актёр, любимец публики. Умерев же, он превратился в прежнего Гадину-сэнсэя - бродягу без гроша в кармане. Для Сабуро это произведение было в каком-то смысле «романом о себе». К двадцати двум годам его ложь дошла даже до бога, и когда он врал о чём-то, то грязное враньё превращалось в сияющую золотым блеском правду. Перед Косоном он был покорным сыном, перед его учениками - великим мудрецом, а в борделях - актёром кабуки, феодалом или криминальным авторитетом. И во всём этом не было ни капли лжи или даже неестественности.
В следующем году Косон умер. В его завещании было написано примерно следующее: «Я - лжец и лицемер. Китайская религия всегда была мне противна. И всё же, я продолжал так жить из любви к единственному сыну, у которого никогда не было матери. Я не смог построить свою жизнь и хотел, чтобы хотя бы он добился успеха. Но, похоже, он тоже потерпит неудачу. Я оставляю ему все деньги, что скопил по монетке за шестьдесят лет своей жизни - всего 500 монов». Прочитав это, Сабуро побледнел и слабо ухмыльнулся. Затем он разорвал завещание на две части. Потом на четыре. Потом на восемь. Косон, который не ругал сына, чтобы не проголодаться и не съесть больше нужного. Косон, которого больше волновала не писательская слава сына, а налоги на прибыль с книг. Косон, про которого говорили, что в погребе он прячет горшок с золотом, оставил сыну жалкие 500 монов и спокойно отошёл в мир иной. Вот и конец лжи. Сабуро почувствовал мерзкий запах, который, словно перепуганный хорёк, испускало враньё его враньё.
Похороны отца он провёл в расположенном неподалёку буддистском храме секты Нитирэн. Прислушиваюсь к грубому ритму, который невпопад выстукивал священник, Сабуро слышал там что-то злобное и тревожное и что-то шутовское, что как будто пыталось смягчить эти чувства. Сидя, ссутулившись, в окружении мальчишек-учеников, перебирая чётки и разглядывая край татами, постеленного в трёх сяку от него, Сабуро размышлял.
-Ложь - это зловонные ветры, которые испускает какой-нибудь проступок. Моя ложь - из убийства, которое я совершил в детстве. Ложь отца вышла из тяжкого греха - он пытался заставить других уверовать в религию, в которую не верил сам. Люди врут, чтобы добавить хоть немного свежести в свои тяжкие жизни, но ложь как алкоголь - со временем её нужно всё больше и больше. Человек начинает испускать всё более и более густую ложь, усердно старается для этого, и в конце концов сияет правдой. Думаю, не я один такой.
«Нет худа без добра, нет правды без лжи». Слова всплыли из памяти и тут же липко прикрепились к его телу. Сабуро горько усмехнулся - что может быть потешнее?
Бережно похоронив останки Косона, он решил, что с этого дня больше никогда не будет врать. Каждый скрывает какой-то проступок. Бояться и стесняться нечего.
Жизнь без вранья. Но ведь сами эти слова - уже ложь. Называть хорошее хорошим, а плохое - плохим. И это тоже ложь. С самим желанием назвать что-то хорошим она поселяется в сердце, ведь в любой вещи есть что-то нечистое. Каждую ночь, мучаясь такими мыслями, Сабуро никак не мог уснуть. Наконец, он придумал, как себя вести - нужно было отринуть все стремления и эмоции и стать слабоумным. Жить как ветерок. С того момента все свои решение он принимал гаданием на календаре. В жизни его осталась лишь одна радость - сны, которые он видел по ночам.
Однажды утром Сабуро ел завтрак, как вдруг задумался, покачал головой и резко положил палочки на стол. Он встал, обошёл три раза вокруг комнаты, а затем засунул руки в карманы и вышел на улицу. Это он усомнился - не зря ли он отринул стремления и эмоции? Не зашёл ли он так ещё глубже в горный лабиринт вранья? С чего он взял, что слабоумие, которое он с таким в себе взращивал - не лживо? Да ведь всё это время он только и делал, что складывал одну поверх другой всё новую и новую ложь. Пропади ты пропадом, безвольная жизнь! С самого утра Сабуро направился в кабак.
Оттолкнув верёвочную занавеску он вошёл и обнаружил, что там уже сидят двое. Вы удивитесь, но это были колдун Таро и драчун Дзиробэй. Таро сидел в юго-восточном углу стола. Его пухлые щёки были красны от вина, и он продолжал пить, вертя в пальцах свои длинные свисающие усы. Дзиробэй сидел напротив - в северо-западном углу. Нахмурив своё огромное распухшее лицо, он широким движением из-за спины подносил ко рту чашку, делал глоток, а потом подносил её к глазам и рассеянно разглядывал. Сабуро уселся между ними и начал пить.
Они не были знакомы и принялись украдкой поглядывать друг на друга. Таро разглядывал соседей, наполовину закрыв свои глаза-щёлочки, Дзиробэй, с трудом ворочая шеей, переводил взгляд с одного на другого, а Сабуро смотрел беспокойными, лисьими глазами. Чем больше они пьянели, тем ближе придвигались друг к другу. Когда они не выдержали, и хмель окончательно одолел их, первым заговорил Сабуро.
-Наверняка, мы не просто так вместе здесь пьём. Говорят, в Эдо столько людей, что пройдёшь полквартала - и ты словно в чужой стране. Разве же не удивительно, что мы с вами вот так сидим в тесном кабаке в один день и в одно время?
-Я просто пью, потому что мне нравится. Чего уставился? - зевнув, лениво ответил Таро и прикрыл лицо полотенцем.
-Да, не иначе, как судьба. Я ведь только что из тюрьмы вышел - сказал Дзиробэй, гулко стукнув по столу. На столе осталась впадина диаметром в три сун и глубиной в один.
-А за что тебя посадили? - спросил Сабуро.
-А вот за что… - глубоким басом ответил Дзиробэй, и рассказал о своей жизни, а закончив, уронил в чашку с вином единственную слезу и залпом выпил.
Услышав его рассказ, Сабуро заметил, что теперь Дзиробэй ему как старший брат, и, изо всех сил стараясь не врать и делая паузы после каждого предложения, принялся рассказывать о себе.
-Нет, я чего-то не понимаю, - сказал вскоре Дзиробэй и задремал. Таро же, до этого со скучающим видом зевавший, открыл наконец глаза и внимательно слушал. Когда Сабуро завершил свой рассказ, он торжественно снял с лица полотенце.
-Как, говоришь, тебя зовут? Сабуро? Я тебя понимаю. Меня зовут Таро. Я из Цугару. Вот уже два года, как я ушёл оттуда в Эдо и слоняюсь без дела. Послушай меня - и он, не меняя сонного тона, поведал в подробностях и о своей жизни. Внезапно, Сабуро вскричал.
-Понимаю, я тебя понимаю! - от этого крика Дзиробэй приоткрыл свои мутные глаза.
-Что понимаешь? - спросил он у Сабуро.
Сабуро заметил собственную безграничную радость и смутился. Радость - вот ведь сгусток лжи. Он попытался сдержаться, но алкоголь не позволил. Наоборот, эта попытка обернулась против него самого. Сабуро внезапно ощутил страшное отчаяние, ему стало абсолютно плевать, что будет, и он наобум соврал первое, что пришло в голову.
-Мы - творцы! - ложь всё больше и больше раззадоривала его - Мы трое - братья! Как встретились здесь сегодня, так и будем вместе до самой смерти! Теперь нам и море по колено! Я - творец! Давайте же изложим на письме и покажем народу эти образцы человеческой жизни - как жили колдун Таро, драчун Дзиробэй и, не будем скромничать, я сам. О чём нам тревожиться? - костёр лжи в Сабуро достиг своего апогея - Мы же творцы! Что нам знать да правители? И деньги в наших руках легки - всё равно, что опавшие листья!