Рождение цинизма из духа аполитичности
"Диссиденты 70-80-х расцениваются сегодня как сборище недальновидных мегаломанов, хоть и протестовавших против чего-то и даже рисковавших - но ради какого-то своего извращенного удовольствия, ради возможности жить мимосоветской жизнью, будучи при этом по-особенному глубинно советскими.
Диссиденты действительно не были все поголовно героями, но причина такой теперешней консенсусной к ним нелюбви, очевидно, не в этом. Герои и не герои, талантливые и не очень, они, так или иначе, обладали принципами. Принципами, которые, возможно, и предавали, но ради которых и страдали. А наши принципы заключаются в том, что у нас их нет - сегодняшний мир, знаете ли, в отличие от советского наивняка, слишком для этого сложен и неоднороден".
Заметка, послужившая актуализации темы
Если диссиденты отказались от грязной политики в пользу чистой морали, то их пост-советские дети по какой-то загадочной закономерности стали ощущать дефицит и моральной оптики. Если раньше боролись с принципами, то теперь на все выдаются деньги.
Ст. Львовский: "Этот большой нарратив называется, если выбирать самое простое и близко лежащее слово, цинизмом. Он носит массовый характер, но не направляется, как прежние идеологии, из единого центра. Однако он означает такое состояние общества, при котором любая искренняя деятельность - вспомним, что говорилось уже здесь о страстности, которой характеризуется диссидентское движение 70-х, - так вот, любая деятельность подобного рода подвергается сомнению; любая искренность, любое утверждение о том, что некто делает нечто по убеждениям, тоже подвергается сомнению. Общий консенсус, частью которого является консенсус относительно диссидентского движения 70-х годов, состоит в том, что никакого искреннего политического или искреннего общественного поступка или высказывания просто не может существовать. Либо пиар, либо это проплачено вашингтонским обкомом, либо человек просто полный идиот. Не может быть ситуации, при которой кто-то идет в политику - или не в политику, а в правозащитное/гражданское движение - по моральной причине. Я извиняюсь за употребление слова «моральный», - и это важно, что мне приходится извиняться".
Александр Иванов: "Диссидентов сейчас нет - в том смысле, что нет больших идей и нечему оппонировать, или, что то же самое, диссидентами являются все. Смерть наступает не просто тогда, когда кто-то умирает или что-то заканчивается. Она наступает, когда умирающее становится невероятно сложным и мультиплицированным. Когда его становится очень много. Это очень странная, веселая смерть. Критиков, например, становится просто тысячи, писателей - миллионы, диссидентов - тоже миллионы".
На самом деле ближайшими потомками диссидентов по типу отношений с властью являются т.н. "экстремисты", и хотя эта речевая конструкция призвана обозначать слишком негомогенную группу (им собственно должен быть способен стать любой), как правило "экстремист" это не тот, кто фрондирует, а скорее тот, кто попадается под руку. Если диссиденты вместо утопической программы трансформации мира понимали политическое как экзистенциальное противостояние (А. Иванов предлагает термин "советский идеализм"), то сегодня оно окончательно измельчало и теперь даже локальная оборона собственного комфорта (хипстерское политическое в отсутствие больших нарративов) обречена стать протестом.
Борис Куприянов: "Нужно вернуться к нециничному и страстному отношению к борьбе. К тому, о чем говорилось ранее, - к политическому бытованию в миру. Ведь сейчас, когда политическое в миру практически невозможно, сама фигура диссидента является образом очевидного неудачника - очевидно, что человек, который сейчас политически мыслит, является неудачником. Вместо того чтобы зарабатывать нормальные деньги, торгуя нефтью, колбасой или чем-то еще, он пытается анализировать ситуацию".
Большой разговор, напоминающий общение после амнезии
Нравственный подход к политике, говорят левые, возможен только в ситуации застоя, когда все позиции четко определены: с одной стороны - активные или пассивные пособники режима, с другой - те, кто героически противостоит ему во имя правды и человеческого достоинства. Однако когда история приходит в движение, картина становится гораздо менее однозначной - что и происходило на протяжении 90-х, когда от бывших диссидентов потребовались четкие политические позиции по самым разным вопросам - от разгона российского Парламента в 1993 и выборов 1996 до бомбардировок Югославии во имя «прав человека». И многие из выбранных позиций оказывались, с этической точки зрения, мягко говоря, неоднозначны.
С этим связано и одно из разногласий, выявившихся на дебатах, - по поводу того, победили или проиграли диссиденты. В моральном смысле диссиденты, конечно же, победили - доказав, что личная отвага, благородство, активное неприятие лжи и лицемерия способны приблизить крах мощнейшей и, казалось бы, незыблемой системы. Но настолько же очевиден их политический проигрыш - не сумев облечь нравственные представления о правде и справедливости в конкретную политическую программу, они оказались идеологической обслугой перекрасившихся партократов и «новых русских», захвативших под лозунгами «мира, прогресса, прав человека» власть и собственность (после чего для охраны «завоеваний капитализма» в 2000-е потребовались уже другие средства и другие лозунги.)
Комментарий Российского Социалистического движения к дискусии «Идеи и наследие Сахарова: правое или левое?»
Диссиденты действительно не были все поголовно героями, но причина такой теперешней консенсусной к ним нелюбви, очевидно, не в этом. Герои и не герои, талантливые и не очень, они, так или иначе, обладали принципами. Принципами, которые, возможно, и предавали, но ради которых и страдали. А наши принципы заключаются в том, что у нас их нет - сегодняшний мир, знаете ли, в отличие от советского наивняка, слишком для этого сложен и неоднороден".
Заметка, послужившая актуализации темы
Если диссиденты отказались от грязной политики в пользу чистой морали, то их пост-советские дети по какой-то загадочной закономерности стали ощущать дефицит и моральной оптики. Если раньше боролись с принципами, то теперь на все выдаются деньги.
Ст. Львовский: "Этот большой нарратив называется, если выбирать самое простое и близко лежащее слово, цинизмом. Он носит массовый характер, но не направляется, как прежние идеологии, из единого центра. Однако он означает такое состояние общества, при котором любая искренняя деятельность - вспомним, что говорилось уже здесь о страстности, которой характеризуется диссидентское движение 70-х, - так вот, любая деятельность подобного рода подвергается сомнению; любая искренность, любое утверждение о том, что некто делает нечто по убеждениям, тоже подвергается сомнению. Общий консенсус, частью которого является консенсус относительно диссидентского движения 70-х годов, состоит в том, что никакого искреннего политического или искреннего общественного поступка или высказывания просто не может существовать. Либо пиар, либо это проплачено вашингтонским обкомом, либо человек просто полный идиот. Не может быть ситуации, при которой кто-то идет в политику - или не в политику, а в правозащитное/гражданское движение - по моральной причине. Я извиняюсь за употребление слова «моральный», - и это важно, что мне приходится извиняться".
Александр Иванов: "Диссидентов сейчас нет - в том смысле, что нет больших идей и нечему оппонировать, или, что то же самое, диссидентами являются все. Смерть наступает не просто тогда, когда кто-то умирает или что-то заканчивается. Она наступает, когда умирающее становится невероятно сложным и мультиплицированным. Когда его становится очень много. Это очень странная, веселая смерть. Критиков, например, становится просто тысячи, писателей - миллионы, диссидентов - тоже миллионы".
На самом деле ближайшими потомками диссидентов по типу отношений с властью являются т.н. "экстремисты", и хотя эта речевая конструкция призвана обозначать слишком негомогенную группу (им собственно должен быть способен стать любой), как правило "экстремист" это не тот, кто фрондирует, а скорее тот, кто попадается под руку. Если диссиденты вместо утопической программы трансформации мира понимали политическое как экзистенциальное противостояние (А. Иванов предлагает термин "советский идеализм"), то сегодня оно окончательно измельчало и теперь даже локальная оборона собственного комфорта (хипстерское политическое в отсутствие больших нарративов) обречена стать протестом.
Борис Куприянов: "Нужно вернуться к нециничному и страстному отношению к борьбе. К тому, о чем говорилось ранее, - к политическому бытованию в миру. Ведь сейчас, когда политическое в миру практически невозможно, сама фигура диссидента является образом очевидного неудачника - очевидно, что человек, который сейчас политически мыслит, является неудачником. Вместо того чтобы зарабатывать нормальные деньги, торгуя нефтью, колбасой или чем-то еще, он пытается анализировать ситуацию".
Большой разговор, напоминающий общение после амнезии
Нравственный подход к политике, говорят левые, возможен только в ситуации застоя, когда все позиции четко определены: с одной стороны - активные или пассивные пособники режима, с другой - те, кто героически противостоит ему во имя правды и человеческого достоинства. Однако когда история приходит в движение, картина становится гораздо менее однозначной - что и происходило на протяжении 90-х, когда от бывших диссидентов потребовались четкие политические позиции по самым разным вопросам - от разгона российского Парламента в 1993 и выборов 1996 до бомбардировок Югославии во имя «прав человека». И многие из выбранных позиций оказывались, с этической точки зрения, мягко говоря, неоднозначны.
С этим связано и одно из разногласий, выявившихся на дебатах, - по поводу того, победили или проиграли диссиденты. В моральном смысле диссиденты, конечно же, победили - доказав, что личная отвага, благородство, активное неприятие лжи и лицемерия способны приблизить крах мощнейшей и, казалось бы, незыблемой системы. Но настолько же очевиден их политический проигрыш - не сумев облечь нравственные представления о правде и справедливости в конкретную политическую программу, они оказались идеологической обслугой перекрасившихся партократов и «новых русских», захвативших под лозунгами «мира, прогресса, прав человека» власть и собственность (после чего для охраны «завоеваний капитализма» в 2000-е потребовались уже другие средства и другие лозунги.)
Комментарий Российского Социалистического движения к дискусии «Идеи и наследие Сахарова: правое или левое?»