«Сталин стремится нанести удар не по идеям своего оппонента, а по его черепу»
ТРОЦКИЙ УВЕКОВЕЧИЛ ПАМЯТЬ СВОИХ ОХРАННИКОВ
Действительно, отношения узника и стражника, охраняемого и охранника - загадочны, можно сказать, интимные. Близость, которая возникает между ними, непонятна непосвященному.
Наверное, не случайно родившийся в семье крупного землевладельца Лейба Бронштейн взял себе в качестве псевдонима фамилию своего охранника. На стороне жандарма была сила и воля, которых заключенный Бронштейн был лишен. Вероятно, поэтому он решил перевоплотиться в своего охранника - Троцкого. На уровне фамилий произошла метаморфоза. Лазарь Каганович говорил: «Это Троцкий объясняет, что у него фамилия Троцкий по имени того жандарма, который его допрашивал. А у нас в Туркестане был народный комиссар продовольствия Троцкий. Он пришел ко мне, я говорю: «Здравствуйте, товарищ Троцкий! Вы что, родственник?» - «Да нет, что вы! Я русский человек, я настоящий Троцкий, а он ненастоящий Троцкий!».
В память о жандарме Троцком он взял себе партийный псевдоним, в память о другом охраннике - Роберте Шелдоне Харте - он изготовил мемориальную чугунную доску, которую в мексиканской резиденции Троцкого прикрепили к флигелю, где находились секретари и охранники. /253/
Троцкий был прав, когда в 1936 году писал: «Сталин стремится нанести удар не по идеям своего оппонента, а по его черепу».
Хорошо известно, что для Сталина Троцкий являлся политическим преступником № 1. Следует отметить, что само понятие «политическое (государственное) преступление» появилось в русской жизни не сразу, сначала оно не выделялось среди других тяжких преступлений. Только Соборное уложение царя Алексея Михайловича (1649 год) четко отделяет политические преступления от других.
Соборное уложение выделяло три разновидности политических преступлений. Во-первых, это - умысел на жизнь и здоровье государя, то есть то, что нынче называют покушением. Во-вторых, это измена - преступный умысел против власти государя. Он выражался в намерении сменить подданство, в бегстве за рубеж, а также в «пересылке» («связи») с неприятелем и сдаче врагу крепости ее комендантом. Наконец, в-третьих, так называемый «скоп и заговор» - умысел к насильственному свержению власти государя с помощью переворота.
10 апреля 1730 года был подписан указ, ставший вместе с Соборным уложением и Воинским уставом основным законом для сыска. В указе говорилось, что смертной казни подлежал не только имевший намерение покуситься на жизнь и здоровье государя, но «той же казни подлежит всякий хулительными словами погрешивший против Величества или действие и намерение императорское презревший или непристойно об оном рассуждающий».
Для Сталина Троцкий был идеальным государственным преступником. /254/
Троцкисты любили анекдот: «Когда из кремлевских ворот показывался Троцкий, все говорили: «Глядите, глядите, Троцкий, Троцкий!». Teперь, когда да из ворот выезжает Ворошилов, все говорят: « Глядите, глядите, какая лошадь, нет, какая лошадь!».
Жить в СССР и положительно относиться к Троцкому и его идеям было практически невозможно. Даже сказочник Корней Чуковский записал в 1933 году в своем дневнике:
«28 января. Троцкисты для меня были всегда ненавистны не как политические деятели, а раньше всего как характеры. Я ненавижу их фразерство, их позерство, их жестикуляцию, их патетику. Самый их вождь был для меня всегда эстетически невыносим: шевелюра, узкая бородка, дешевый провинциальный демонизм. Смесь Мефистофеля и помощника присяжного поверенного. Что-то есть в нем от Керенского. У меня к нему отвращение физиологическое. Замечательно, что и у него ко мне - то же самое: в своих статейках «Революция и Литература» он ругает меня с тем же самым презрением, какое я испытываю к нему».
На московском «открытом» судебном процессе в августе 1936 года Троцкий был заочно приговорен к смертной казни. В это время он жил еще в Норвегии. Узнав первые подробности о московском процессе, Троцкий сразу же нарушил запрет: делал заявления для печати, направлял телеграммы в Лигу Наций, посылал обращения к различным митингам. Правительство Норвегии немедленно предложило Троцкому покинуть страну. Однако ни одна страна Запада не хотела пускать его. Только Мексика дала согласие предоставить Троцкому политическое убежище. Он прибыл туда 9 января. /255/
При всей остроте ума Троцкого, у него была одна опасная черта характера: он был легковерен в своих знакомствах.
В темном мире советских спецслужб был соткан заговор против Троцкого. Особое досье Троцкого в здании НКВД на улице Дзержинского № 2 занимало три этажа. Организация убийства Троцкого была поручена полковнику НКВД Эйтингону.
Эйтингон отправился в Мексику. В порядке подготовки покушения пришлось сменить все руководство мексиканской компартии. Власть досталась группе, в состав которой входил известный художник-коммунист Сикейрос.
Первую попытку убийства Троцкого Эйтингон организовал в виде широкомасштабной операции. Сикейрос и его соучастники переоделись в форму мексиканской полиции. Вооружившись дисковой электропилой, зажигательными бомбами, автоматами, захватили с собой штурмовые лестницы. Сам Сикейрос переоделся майором мексиканской армии. Около двух часов ночи убийцы подъехали к вилле на четырех автомобилях. Охранников предварительно заманили подальше от виллы. Охранники, находившиеся в будке на углу улиц Вена и Морелос, откуда осуществлялась наружная охрана обнесенного высокой стеной дома напротив, увидев людей в полицейской форме и услышав приказ: «Руки вверх!», не успели оказать сопротивления, быстро были обезоружены, связаны и оставлены под охраной.
Переодетые полицейские - группа около двадцати человек под командой пехотного майора - приблизились к воротам, и майор нажал на кнопку звонка. За воротами послышался голос: «Кто там?». Один из пришедших ответил, и дверь в во/256/ротах отворилась. Расположение дома им было известно до мельчайших подробностей, хотя никто из них прежде в нем не бывал, каждый знал, что ему следовало делать.
Охранников под дулами автоматов связали.
Личного охранника Троцкого, Роберта Шелдона Харта, ждала страшная судьба. По одной из версий, охранник Шелдон был именно тем человеком, который помог нападавшим попасть на виллу. Может, он и был участником покушения, только доказать этого никщр не смог: Шелдона просто убрали.
Самым большим заблуждением людей, которые в той или иной форме «сотрудничали» с НКВД, была иллюзия, что дело ограничится первым и единственным преступлением. Но попавший в сети однажды соглашался заключить второй, а затем и третий контракт. После этого, как правило, он сам исчезал при загадочных обстоятельствах, особенно если совершал даже незначительные глупости или начинал воображать себя главарем.
Его устранением занимались вчерашние коллеги. Можно задать вопрос, почему люди, завербованные НКВД и неоднократно становившиеся свидетелями подобных расправ или сами принимавшие в них участие, позволяли заманить себя в ловушку и отправлялись на бойню без тени подозрения. Видно, несмотря на знание таких фактов, каждый из обреченных был глубоко убежден, что лично ему нечего бояться, что его заслуги, репутация или ранг ограждают его от такого рода злоключений. Почему они должны чего-то бояться, если их не в чем упрекнуть и они не чувствуют за собой вины, если они пунктуально и без лишних /257/ рассуждений подчиняются получаемым приказам. До самого момента уничтожения обреченный не мог пожаловаться на изменение отношения к нему, на проявление недоверия. Приговор обрушивался на него как гром среди ясного неба и приводился в исполнение без возможности обреченному представить какие-то объяснения или доказательства в свое оправдание.
Никакая услуга, пусть даже самая значительная, оказанная в прошлом, никакой стаж пребывания в организации, никакие дружеские или деловые связи с вождями не могли защитить его и дать хоть малейший шанс избежать смерти. Наивным кажется то, что все они верили в свою собственную неприкосновенность и не могли представить себе, что их хладнокровно и без тени сомнения могут ликвидировать уже за то, что они слишком много знают.
Сам объект покушения, Лев Троцкий, так описал в своем дневнике события 23 мая 1940 года: «Нападение произошло на рассвете, около 4-х часов. Я спал крепко, так как после напряженной работы принял снотворное. Проснувшись от грохота выстрелов с тяжелой головой, я вообразил сперва, что за оградой происходит народный праздник с ракетами. Но взрывы раздавались слишком близко, тут же, в комнате, возле меня и надо мною. Запах пороха становился все резче и ощутительнее. Ясно: случилось то, чего мы всегда ждали: на нас напали. Где полиция? Где стража? Связаны, захвачены или перебиты? Моя жена уже успела вскочить с постели. Выстрелы продолжались непрерывно. Позже жена сказала мне, что она подтолкнула меня на пол, в пространство между кроватью и стеной: это было совершенно правильно. /258/
Сама она еще несколько секунд простояла надо мной у стены, как бы защищая меня своим телом, но я шепотом и движениями убедил ее спуститься на пол. Выстрелы шли со всех сторон, но откуда именно, трудно было отдать себе отчет. В известный момент жена, как она сказала мне позже, ясно различала огоньки взрывов: следовательно, стреляли тут же, в комнате, но мы никого не видели. Впечатление было такое, что выстрелов было в общем около двухсот, из них около сотни тут же, возле нас. Осколки оконных рам и стен падали в разных направлениях. Несколько позже я почувствовал, что правая нога была легко контужена в двух местах.
Когда выстрелы притихли, раздался голос внука, который спал в соседней комнате: дедушка! Этот детский голос во тьме под выстрелами остался как самое трагическое воспоминание этой ночи. Мальчик после первого выстрела, пересекшего по диагонали его постель, как свидетельствуют следы в двери и в стене, бросился под кровать. Один из нападавших, очевидно, в состоянии паники, выстрелил в кровать: пуля пробила матрац, ранила внука в палец ноги и прошла сквозь пол. Бросив тут же два зажигательных снаряда, нападавшие покинули комнату внука. С криком: «дедушка!» он выскочил, вслед за ними, во двор, оставляя кровавый след, и под выстрелами перебежал в помещение одного из членов охраны, Гарольда Робинса.
Моя жена бросилась на крик внука в его комнату, которая оказалась уже пуста. В комнате горели пол, двери и небольшой шкаф. «Они захватили Севу», - сказал я жене. Это была наиболее жуткая минута. Выстрелы еще продолжались, но уже /259/ дальше от нашей спальни, где-то во дворе или непосредственно за оградой: видимо, террористы прикрывали отступление. Жена поспешила потушить разгоревшийся пожар, набросив на огонь ковер. В течение недели ей пришлось потом лечиться от ожогов.
Появились два члена охраны, Отто Шюсслер и Чарлз Корнелл, которые в минуту нападения были отрезаны от нас пулеметным огнем. Они подтвердили, что нападавшие, видимо, уже скрылись, так как во дворе никого не видно. Исчез также сам ночной дежурный, Роберт Шелдон. Исчезли оба автомобиля. Почему молчали полицейские внешней охраны? Они оказались связаны нападавшими, которые при этом кричали: «Да здравствует Аль-мазан!». Таков был рассказ связанных.
Мы с женой были в первый день совершенно уверены, что нападавшие стреляли только через окна и двери и что в спальню никто не входил. Однако изучение траекторий выстрелов с несомненностью свидетельствует, что те восемь выстрелов, которые оставили следы в стене у изголовья кроватей, продырявили в четырех местах оба матраца и оставили следы в полу под кроватями, могли быть выпущены только внутри самой спальни. Об этом же свидетельствовали и найденные на полу гильзы, а также два следа в одеяле, с обожженной каймой.
Когда террорист вошел в спальню? В первый ли момент операции, когда мы еще не успели проснуться? Или, наоборот, в последний момент, когда мы лежали на полу? Я склоняюсь ко второму допущению. Всадив через двери и окна несколько десятков пуль в направлении кровати и не слыша ни криков, ни стонов, нападавшие имели все осно/260/нания думать, что они с успехом выполнили свою работу. Один из них мог в последний момент вскочить в комнату для проверки. Возможно, что одеяла и подушки сохранили еще форму человеческих тел. В четыре часа утра в комнате царил полумрак. Мы с женой оставались на полу неподвижны и безмолвны. Перед тем как покинуть нашу спальню, террорист, пришедший для проверки, мог дать «для очистки совести» несколько выстрелов по нашим кроватям, считая, что дело закончено уже и без того.
Было бы слишком утомительно разбирать здесь различные легенды, созданные недоразумением или злой волей и легшие прямо или косвенно в основу теории «самопокушения». В прессе говорили о том, будто мы с женой находились в ночь покушения вне нашей спальни. «Эль Популяр» писал о моих «противоречиях»: по одной версии, я будто бы забрался в угол спальни, по другой - опустился на пол и пр. Во всем этом нет ни слова правды. Все комнаты нашего дома заняты ночью определенными лицами, кроме библиотеки, столовой и моего кабинета. Но как раз через эти три комнаты проходили и нападавшие, и там они нас не нашли. Мы спали там же, где всегда: в нашей спальне. Я, как уже сказано, спустился на пол в углу комнаты: немножко позже ко мне присоединилась моя жена.
Каким образом мы уцелели? Очевидно, благодаря счастливому случаю. Кровати были взяты под перекрестный огонь. Возможно, что нападавшие боялись перестрелять друг друга и инстинктивно стреляли либо выше, либо ниже, чем нужно было. Но это только психологическая догадка. Возможно также, что мы с женой помогли счастливо/261/му случаю тем, что не потеряли головы, не метались по комнате, не кричали, не звали на помощь, когда это было бы безнадежно, не стреляли, когда это было бы безрассудно, а молча лежали на полу, притворяясь мертвыми».
После расстрела кроватей Сикейрос - плотный, умевший носить форму и командовать твердым голосом, в котором ликование било через край, - отдал короткий приказ.
Стрельба прекратилась. Нападавшие оставили виллу. Ворота распахнулись - старый «форд» и новый «додж», стоявшие внутри двора с нападавшими, вместе с охранником, который, возможно, впустил их в дом, помчались прочь.
Может быть, за рулем «доджа» сидел Роберт Шелдон Харт - охранник дома, в котором летом 1940 года проживал Л. Д. Троцкий, один из вождей октябрьского переворота, председатель РВС РСФСР, организатор Красной Армии, ближайший соратник Ленина.
Люди в штатском, охранявшие разоруженных полицейских, мгновенно растворились в ночи.
Управляемый Шелдоном «додж», в котором находились Сикейрос и его подчиненные, долго петлял по улицам спавшего Мехико, выпуская на перекрестках то одного, то другого пассажира.
Полковника Леандро Санчеса Саласара, начальника тайной полиции Мексики, разбудили телефонным звонком. Через полчаса он был на месте преступления, казавшегося невероятным и не сулившего тайной полиции абсолютно ничего приятного.
Опросив продолжавших находиться без оружия полицейских, полковник Санчес Саласар и его помощники направились к воротам дома. Калитка /262/ приоткрылась ровно настолько, чтобы в щель можно было разглядеть лица звонивших и сквозь нее получить предъявленные ими удостоверения.
Секретари Троцкого и охранники его дома были спокойны, каждый в руках держал оружие.
Сева, внук Троцкого, недавно прибывший из Парижа в Мексику, встретился с полковником на лестнице. У него была перевязана левая нога.
«Пуля слегка оцарапала кожу», - объяснил один из секретарей.
Генерал Нуньес, начальник полиции Мексики, и полковник вошли в спальню, где в халатах их встретили Троцкий и его жена Наталья Седова. Оба сохраняли спокойствие, словно их собственные жизни только что не подвергались смертельной опасности.
Троцкий улыбался, лицо хозяйки, обрамленное аккуратно причесанными с пепельным оттенком волосами, некогда, должно быть, красивое, было поразительно спокойным.
Полковник решил, что все это - хорошо разыгранное нападение. Политэмигрант таким образом желает привлечь к себе внимание и бросить тень на своих врагов.
«Организовал покушение Иосиф Сталин. Он действовал средствами НКВД. Сталин! Он зачинщик покушения. Разве вы не читали? Я совсем недавно писал, что авторы кампании против меня, раздуваемой уже в прессе, уже готовы сменить перья на пулеметы», - сказал Троцкий.
Полковник мексиканской полиции не знал, что 0ГПУ еще в середине 20-х годов ввело в практику похищение и убийство «предателей» и «врагов народа», нашедших прибежище в зарубежных странах. В 1936 году для этой цели в НКВД было созда/263/ но «управление специальных заданий», которое сами чекисты окрестили «управлением мокрых дел». На его счету - ликвидация многих видных «троцкистов» и, наконец, самого Л. Д. Троцкого в 1940 году, а также других «врагов народа».
Длинная рука этого органа государственного терроризма добиралась и до тех сотрудников НКВД, которые, не желая попадать в сталинские застенки, оставались на Западе. В марте 1938 года был похищен резидент советской разведки в Турции Агабеков, который скрывался в Бельгии...
Полковник ожидал услышать имя человека, который находился в поле деятельности полиции Мексики, а тут - Сталин. Идея самопокушения стала казаться еще более реальной.
Троцкий предложил опросить местных сталинистов, задержать наиболее видных из них.
Полковник, подумав, обратился с одним вопросом ко всем: начальнику внутренней охраны Гарольду Робинсу, секретарям и охранникам - немцу Отто Шуисслеру, англичанину Вальтеру Керлею и просто охранникам Чарлзу Корнеллу и Жаку Куперу.
Вопрос был таков: «Кто нес охрану ворот и калитки в момент нападения?». И все отвечали: «Роберт Шелдон Харт».
«Он исчез с нападавшими! Его увезли или он сам уехал?» - спрашивал полковник.
Все говорили: «Боб не мог быть соучастником покушавшихся!». Мнение Троцкого было таким же.
Кроме уже названных лиц, в доме во время покушения находились повариха, служанка и садовник - все трое мексиканцы, а также гостившие Альфред и Маргерит Розмеры, давние - со вре/264/мен, предшествующих первой мировой войне, - друзья семьи Троцких. Альфред Розмер, писатель и журналист, являлся одним из основателей Французской компартии и Коминтерна, а последние двадцать лет - одним из наиболее верных последователей Троцкого. Они с женой привезли с собой в Мексику Севу и вскоре собирались отправиться в Нью-Йорк.
Троцкий жаждал забрать к себе внука - видно, потому, что боялся оставить сироту на попечении, как он выразился, «недоверчивого и неуравновешенного человека». Он решил апеллировать к закону. Последовала непристойная судебная тяжба.
Придя в отчаяние при мысли о возможной разлуке с ребенком, вторая жена сына Троцкого - Седова, Жанна, решила нейтрализовать иск Троцкого заявлением, что он не регистрировал формально ни первый, ни второй свои браки; Троцкому пришлось это заявление опровергать. Но даже несмотря на поступок Жанны, он выразил (в письме суду) понимание ее затруднений и чувств, признавал ее моральное, хотя и не юридическое, право на ребенка и возобновил приглашение, предлагая оплатить стоимость ее проезда »в Мексику. Троцкий даже изъявил готовность рассмотреть возможность возвращения ей Севы, но не ранее чем повидается с ним. Суд дважды решил дело в пользу Троцкого и назначал доверенных лиц, которым надлежало проследить за возвращением внука деду, но Жанна отказалась выполнять решение суда, увезла мальчика из Парижа и спрятала его. Лишь в результате долгих поисков и «зимней экспедиции» в Вогезы Маргерита Роз-мер сумела найти ребенка и вырвать его из рук /265/ тетки. Но и на этом дело не кончилось, ибо друзья Жанны предприняли попытку похитить мальчика, и лишь в октябре 1939 года Розмеры доставили его наконец в Койоакан.
В патетическом письме Троцкий пытался объяснить Севе, почему он настаивал на его переезде в Мексику. Избегая каких-либо обидных для Жанны замечаний, он не мог объяснить ребенку истинной причины, поэтому объяснение вышло неуклюжим и неубедительным.
Вот письмо Л. Троцкого министру юстиции Франции с просьбой разрешить приезд в Мексику его внука Всеволода Волкова, родившегося в Ялте 7 мая 1926 года. В. Волков, сын дочери Троцкого от первого брака, и Платона Волкова, бывшего члена ЦК профсоюза работников просвещения, арестованного в 1928 году, приехал в Мексику за год до гибели Л. Троцкого в сопровождении активных членов французской секции IV Интернационала Альфреда Грио и его супруги. Жанна Моли-нье, воспитывавшая Всеволода в течение нескольких лет и очень привязанная к нему, опасаясь за его жизнь, противилась отъезду Всеволода к деду.
Койоакан, 7 февраля 1939 года Г. министр!
Если я позволяю себе отвлечь ваше внимание по личному делу, то не только, конечно, потому, что оно крайне важно для меня, - этого было бы недостаточно, но и потому, что оно в вашей компетенции. Речь идет о моем внуке Всеволоде Волкове, мальчугане 13 лет, который сейчас живет в Париже и которого я хочу взять к себе в Мексику, где живу сейчас. /266/
Вкратце история этого мальчугана такова. В 1931 году он уехал из Москвы со своей матерью, моей дочерью Зинаидой, по мужу Волковой, которая с разрешения советского правительства выехала за границу для лечения туберкулеза. В этот самый момент советские власти лишили меня, как и мою дочь, советского гражданства. Моя дочь вынуждена была забрать свой паспорт после визита в советское консульство в Берлине. Оторванная от других членов своей семьи, Зинаида Волкова покончила с собой в январе 1933 года. Всеволод остался в семье моего сына Льва Седова, который жил тогда в Берлине со своей подругой г. Жанной Молинье, француженкой по национальности. После прихода Гитлера к власти мой сын вынужден был эмигрировать в Париж с г. Жанной Молинье и мальчуганом. Как вы, г. министр, может быть, знаете, мой сын умер 16.11.38 г. в Париже при обстоятельствах, которые продолжают оставаться для меня таинственными. С тех пор мальчик находится в руках г. Жанны Молинье.
Юридическая ситуация Всеволода Волкова следующая. Его мать, как я сказала, умерла. Его отец, который жил в СССР, исчез бесследно почти 5 лет назад. Так как он принимал в прошлом активное участие в деятельности оппозиции, не может быть сомнения, что он погиб во время одной из «чисток». Советские власти считают, конечно, Всеволода Волкова лишенным советского гражданства, ждать от них справок или каких-либо документов было бы абсолютной иллюзией. Я остаюсь, таким образом, единственным кровным родственником Всеволода, моего законного внука. Если в настоящих условиях нелегко доказать это официальными документами, можно без труда установить это (ес/267/ли какие-то уточнения необходимы) свидетельством десятка французских граждан, которые хорошо знают ситуацию моей семьи. В списке, приложенном к этому письму, я даю фамилии некоторых из них.
Всеволод Волков не имеет никаких родственных связей, прямых или косвенных, во Франции или в какой-то другой стране.
Г. Жанна Молинье не имеет с ним никакой родственной связи ни по крови, но по браку. Я предложил г. Жанне Молинье, в руках которой находится сейчас мальчуган, приехать с ним в Мексику. Из-за своего характера она отказалась. Не имея возможности самому поехать во Францию, я вынужден организовать отъезд внука через третьих лиц. Представитель моих интересов в этом вопросе г. Жерар Розенталь, судебный адвокат, Париж, д'Эдинбург, 15.
Чтобы облегчить необходимые расследования, я позволю себе указать, что французские власти 2 раза разрешали Всеволоду Волкову проживание во Франции, первый раз в конце 1932 года при отъезде из Константинополя, второй раз в 1934 году при отъезде из Вены. Оба раза Всеволод Волков получал разрешение как мой внук. Переписка по этому делу должна находиться в архивах МВД и дает надежное основание для того решения, о котором я ходатайствую. Мексиканское правительство уже передало инструкции своему консульству в Париже, чтобы Всеволоду Волкову был без всяких осложнений разрешен въезд в Мексику. Остальное зависит только от французских властей.
Прошу принять, г. министр, уверения в моих искренних чувствах.
Лев Троцкий. /268/
Действительно, отношения узника и стражника, охраняемого и охранника - загадочны, можно сказать, интимные. Близость, которая возникает между ними, непонятна непосвященному.
Наверное, не случайно родившийся в семье крупного землевладельца Лейба Бронштейн взял себе в качестве псевдонима фамилию своего охранника. На стороне жандарма была сила и воля, которых заключенный Бронштейн был лишен. Вероятно, поэтому он решил перевоплотиться в своего охранника - Троцкого. На уровне фамилий произошла метаморфоза. Лазарь Каганович говорил: «Это Троцкий объясняет, что у него фамилия Троцкий по имени того жандарма, который его допрашивал. А у нас в Туркестане был народный комиссар продовольствия Троцкий. Он пришел ко мне, я говорю: «Здравствуйте, товарищ Троцкий! Вы что, родственник?» - «Да нет, что вы! Я русский человек, я настоящий Троцкий, а он ненастоящий Троцкий!».
В память о жандарме Троцком он взял себе партийный псевдоним, в память о другом охраннике - Роберте Шелдоне Харте - он изготовил мемориальную чугунную доску, которую в мексиканской резиденции Троцкого прикрепили к флигелю, где находились секретари и охранники. /253/
Троцкий был прав, когда в 1936 году писал: «Сталин стремится нанести удар не по идеям своего оппонента, а по его черепу».
Хорошо известно, что для Сталина Троцкий являлся политическим преступником № 1. Следует отметить, что само понятие «политическое (государственное) преступление» появилось в русской жизни не сразу, сначала оно не выделялось среди других тяжких преступлений. Только Соборное уложение царя Алексея Михайловича (1649 год) четко отделяет политические преступления от других.
Соборное уложение выделяло три разновидности политических преступлений. Во-первых, это - умысел на жизнь и здоровье государя, то есть то, что нынче называют покушением. Во-вторых, это измена - преступный умысел против власти государя. Он выражался в намерении сменить подданство, в бегстве за рубеж, а также в «пересылке» («связи») с неприятелем и сдаче врагу крепости ее комендантом. Наконец, в-третьих, так называемый «скоп и заговор» - умысел к насильственному свержению власти государя с помощью переворота.
10 апреля 1730 года был подписан указ, ставший вместе с Соборным уложением и Воинским уставом основным законом для сыска. В указе говорилось, что смертной казни подлежал не только имевший намерение покуситься на жизнь и здоровье государя, но «той же казни подлежит всякий хулительными словами погрешивший против Величества или действие и намерение императорское презревший или непристойно об оном рассуждающий».
Для Сталина Троцкий был идеальным государственным преступником. /254/
Троцкисты любили анекдот: «Когда из кремлевских ворот показывался Троцкий, все говорили: «Глядите, глядите, Троцкий, Троцкий!». Teперь, когда да из ворот выезжает Ворошилов, все говорят: « Глядите, глядите, какая лошадь, нет, какая лошадь!».
Жить в СССР и положительно относиться к Троцкому и его идеям было практически невозможно. Даже сказочник Корней Чуковский записал в 1933 году в своем дневнике:
«28 января. Троцкисты для меня были всегда ненавистны не как политические деятели, а раньше всего как характеры. Я ненавижу их фразерство, их позерство, их жестикуляцию, их патетику. Самый их вождь был для меня всегда эстетически невыносим: шевелюра, узкая бородка, дешевый провинциальный демонизм. Смесь Мефистофеля и помощника присяжного поверенного. Что-то есть в нем от Керенского. У меня к нему отвращение физиологическое. Замечательно, что и у него ко мне - то же самое: в своих статейках «Революция и Литература» он ругает меня с тем же самым презрением, какое я испытываю к нему».
На московском «открытом» судебном процессе в августе 1936 года Троцкий был заочно приговорен к смертной казни. В это время он жил еще в Норвегии. Узнав первые подробности о московском процессе, Троцкий сразу же нарушил запрет: делал заявления для печати, направлял телеграммы в Лигу Наций, посылал обращения к различным митингам. Правительство Норвегии немедленно предложило Троцкому покинуть страну. Однако ни одна страна Запада не хотела пускать его. Только Мексика дала согласие предоставить Троцкому политическое убежище. Он прибыл туда 9 января. /255/
При всей остроте ума Троцкого, у него была одна опасная черта характера: он был легковерен в своих знакомствах.
В темном мире советских спецслужб был соткан заговор против Троцкого. Особое досье Троцкого в здании НКВД на улице Дзержинского № 2 занимало три этажа. Организация убийства Троцкого была поручена полковнику НКВД Эйтингону.
Эйтингон отправился в Мексику. В порядке подготовки покушения пришлось сменить все руководство мексиканской компартии. Власть досталась группе, в состав которой входил известный художник-коммунист Сикейрос.
Первую попытку убийства Троцкого Эйтингон организовал в виде широкомасштабной операции. Сикейрос и его соучастники переоделись в форму мексиканской полиции. Вооружившись дисковой электропилой, зажигательными бомбами, автоматами, захватили с собой штурмовые лестницы. Сам Сикейрос переоделся майором мексиканской армии. Около двух часов ночи убийцы подъехали к вилле на четырех автомобилях. Охранников предварительно заманили подальше от виллы. Охранники, находившиеся в будке на углу улиц Вена и Морелос, откуда осуществлялась наружная охрана обнесенного высокой стеной дома напротив, увидев людей в полицейской форме и услышав приказ: «Руки вверх!», не успели оказать сопротивления, быстро были обезоружены, связаны и оставлены под охраной.
Переодетые полицейские - группа около двадцати человек под командой пехотного майора - приблизились к воротам, и майор нажал на кнопку звонка. За воротами послышался голос: «Кто там?». Один из пришедших ответил, и дверь в во/256/ротах отворилась. Расположение дома им было известно до мельчайших подробностей, хотя никто из них прежде в нем не бывал, каждый знал, что ему следовало делать.
Охранников под дулами автоматов связали.
Личного охранника Троцкого, Роберта Шелдона Харта, ждала страшная судьба. По одной из версий, охранник Шелдон был именно тем человеком, который помог нападавшим попасть на виллу. Может, он и был участником покушения, только доказать этого никщр не смог: Шелдона просто убрали.
Самым большим заблуждением людей, которые в той или иной форме «сотрудничали» с НКВД, была иллюзия, что дело ограничится первым и единственным преступлением. Но попавший в сети однажды соглашался заключить второй, а затем и третий контракт. После этого, как правило, он сам исчезал при загадочных обстоятельствах, особенно если совершал даже незначительные глупости или начинал воображать себя главарем.
Его устранением занимались вчерашние коллеги. Можно задать вопрос, почему люди, завербованные НКВД и неоднократно становившиеся свидетелями подобных расправ или сами принимавшие в них участие, позволяли заманить себя в ловушку и отправлялись на бойню без тени подозрения. Видно, несмотря на знание таких фактов, каждый из обреченных был глубоко убежден, что лично ему нечего бояться, что его заслуги, репутация или ранг ограждают его от такого рода злоключений. Почему они должны чего-то бояться, если их не в чем упрекнуть и они не чувствуют за собой вины, если они пунктуально и без лишних /257/ рассуждений подчиняются получаемым приказам. До самого момента уничтожения обреченный не мог пожаловаться на изменение отношения к нему, на проявление недоверия. Приговор обрушивался на него как гром среди ясного неба и приводился в исполнение без возможности обреченному представить какие-то объяснения или доказательства в свое оправдание.
Никакая услуга, пусть даже самая значительная, оказанная в прошлом, никакой стаж пребывания в организации, никакие дружеские или деловые связи с вождями не могли защитить его и дать хоть малейший шанс избежать смерти. Наивным кажется то, что все они верили в свою собственную неприкосновенность и не могли представить себе, что их хладнокровно и без тени сомнения могут ликвидировать уже за то, что они слишком много знают.
Сам объект покушения, Лев Троцкий, так описал в своем дневнике события 23 мая 1940 года: «Нападение произошло на рассвете, около 4-х часов. Я спал крепко, так как после напряженной работы принял снотворное. Проснувшись от грохота выстрелов с тяжелой головой, я вообразил сперва, что за оградой происходит народный праздник с ракетами. Но взрывы раздавались слишком близко, тут же, в комнате, возле меня и надо мною. Запах пороха становился все резче и ощутительнее. Ясно: случилось то, чего мы всегда ждали: на нас напали. Где полиция? Где стража? Связаны, захвачены или перебиты? Моя жена уже успела вскочить с постели. Выстрелы продолжались непрерывно. Позже жена сказала мне, что она подтолкнула меня на пол, в пространство между кроватью и стеной: это было совершенно правильно. /258/
Сама она еще несколько секунд простояла надо мной у стены, как бы защищая меня своим телом, но я шепотом и движениями убедил ее спуститься на пол. Выстрелы шли со всех сторон, но откуда именно, трудно было отдать себе отчет. В известный момент жена, как она сказала мне позже, ясно различала огоньки взрывов: следовательно, стреляли тут же, в комнате, но мы никого не видели. Впечатление было такое, что выстрелов было в общем около двухсот, из них около сотни тут же, возле нас. Осколки оконных рам и стен падали в разных направлениях. Несколько позже я почувствовал, что правая нога была легко контужена в двух местах.
Когда выстрелы притихли, раздался голос внука, который спал в соседней комнате: дедушка! Этот детский голос во тьме под выстрелами остался как самое трагическое воспоминание этой ночи. Мальчик после первого выстрела, пересекшего по диагонали его постель, как свидетельствуют следы в двери и в стене, бросился под кровать. Один из нападавших, очевидно, в состоянии паники, выстрелил в кровать: пуля пробила матрац, ранила внука в палец ноги и прошла сквозь пол. Бросив тут же два зажигательных снаряда, нападавшие покинули комнату внука. С криком: «дедушка!» он выскочил, вслед за ними, во двор, оставляя кровавый след, и под выстрелами перебежал в помещение одного из членов охраны, Гарольда Робинса.
Моя жена бросилась на крик внука в его комнату, которая оказалась уже пуста. В комнате горели пол, двери и небольшой шкаф. «Они захватили Севу», - сказал я жене. Это была наиболее жуткая минута. Выстрелы еще продолжались, но уже /259/ дальше от нашей спальни, где-то во дворе или непосредственно за оградой: видимо, террористы прикрывали отступление. Жена поспешила потушить разгоревшийся пожар, набросив на огонь ковер. В течение недели ей пришлось потом лечиться от ожогов.
Появились два члена охраны, Отто Шюсслер и Чарлз Корнелл, которые в минуту нападения были отрезаны от нас пулеметным огнем. Они подтвердили, что нападавшие, видимо, уже скрылись, так как во дворе никого не видно. Исчез также сам ночной дежурный, Роберт Шелдон. Исчезли оба автомобиля. Почему молчали полицейские внешней охраны? Они оказались связаны нападавшими, которые при этом кричали: «Да здравствует Аль-мазан!». Таков был рассказ связанных.
Мы с женой были в первый день совершенно уверены, что нападавшие стреляли только через окна и двери и что в спальню никто не входил. Однако изучение траекторий выстрелов с несомненностью свидетельствует, что те восемь выстрелов, которые оставили следы в стене у изголовья кроватей, продырявили в четырех местах оба матраца и оставили следы в полу под кроватями, могли быть выпущены только внутри самой спальни. Об этом же свидетельствовали и найденные на полу гильзы, а также два следа в одеяле, с обожженной каймой.
Когда террорист вошел в спальню? В первый ли момент операции, когда мы еще не успели проснуться? Или, наоборот, в последний момент, когда мы лежали на полу? Я склоняюсь ко второму допущению. Всадив через двери и окна несколько десятков пуль в направлении кровати и не слыша ни криков, ни стонов, нападавшие имели все осно/260/нания думать, что они с успехом выполнили свою работу. Один из них мог в последний момент вскочить в комнату для проверки. Возможно, что одеяла и подушки сохранили еще форму человеческих тел. В четыре часа утра в комнате царил полумрак. Мы с женой оставались на полу неподвижны и безмолвны. Перед тем как покинуть нашу спальню, террорист, пришедший для проверки, мог дать «для очистки совести» несколько выстрелов по нашим кроватям, считая, что дело закончено уже и без того.
Было бы слишком утомительно разбирать здесь различные легенды, созданные недоразумением или злой волей и легшие прямо или косвенно в основу теории «самопокушения». В прессе говорили о том, будто мы с женой находились в ночь покушения вне нашей спальни. «Эль Популяр» писал о моих «противоречиях»: по одной версии, я будто бы забрался в угол спальни, по другой - опустился на пол и пр. Во всем этом нет ни слова правды. Все комнаты нашего дома заняты ночью определенными лицами, кроме библиотеки, столовой и моего кабинета. Но как раз через эти три комнаты проходили и нападавшие, и там они нас не нашли. Мы спали там же, где всегда: в нашей спальне. Я, как уже сказано, спустился на пол в углу комнаты: немножко позже ко мне присоединилась моя жена.
Каким образом мы уцелели? Очевидно, благодаря счастливому случаю. Кровати были взяты под перекрестный огонь. Возможно, что нападавшие боялись перестрелять друг друга и инстинктивно стреляли либо выше, либо ниже, чем нужно было. Но это только психологическая догадка. Возможно также, что мы с женой помогли счастливо/261/му случаю тем, что не потеряли головы, не метались по комнате, не кричали, не звали на помощь, когда это было бы безнадежно, не стреляли, когда это было бы безрассудно, а молча лежали на полу, притворяясь мертвыми».
После расстрела кроватей Сикейрос - плотный, умевший носить форму и командовать твердым голосом, в котором ликование било через край, - отдал короткий приказ.
Стрельба прекратилась. Нападавшие оставили виллу. Ворота распахнулись - старый «форд» и новый «додж», стоявшие внутри двора с нападавшими, вместе с охранником, который, возможно, впустил их в дом, помчались прочь.
Может быть, за рулем «доджа» сидел Роберт Шелдон Харт - охранник дома, в котором летом 1940 года проживал Л. Д. Троцкий, один из вождей октябрьского переворота, председатель РВС РСФСР, организатор Красной Армии, ближайший соратник Ленина.
Люди в штатском, охранявшие разоруженных полицейских, мгновенно растворились в ночи.
Управляемый Шелдоном «додж», в котором находились Сикейрос и его подчиненные, долго петлял по улицам спавшего Мехико, выпуская на перекрестках то одного, то другого пассажира.
Полковника Леандро Санчеса Саласара, начальника тайной полиции Мексики, разбудили телефонным звонком. Через полчаса он был на месте преступления, казавшегося невероятным и не сулившего тайной полиции абсолютно ничего приятного.
Опросив продолжавших находиться без оружия полицейских, полковник Санчес Саласар и его помощники направились к воротам дома. Калитка /262/ приоткрылась ровно настолько, чтобы в щель можно было разглядеть лица звонивших и сквозь нее получить предъявленные ими удостоверения.
Секретари Троцкого и охранники его дома были спокойны, каждый в руках держал оружие.
Сева, внук Троцкого, недавно прибывший из Парижа в Мексику, встретился с полковником на лестнице. У него была перевязана левая нога.
«Пуля слегка оцарапала кожу», - объяснил один из секретарей.
Генерал Нуньес, начальник полиции Мексики, и полковник вошли в спальню, где в халатах их встретили Троцкий и его жена Наталья Седова. Оба сохраняли спокойствие, словно их собственные жизни только что не подвергались смертельной опасности.
Троцкий улыбался, лицо хозяйки, обрамленное аккуратно причесанными с пепельным оттенком волосами, некогда, должно быть, красивое, было поразительно спокойным.
Полковник решил, что все это - хорошо разыгранное нападение. Политэмигрант таким образом желает привлечь к себе внимание и бросить тень на своих врагов.
«Организовал покушение Иосиф Сталин. Он действовал средствами НКВД. Сталин! Он зачинщик покушения. Разве вы не читали? Я совсем недавно писал, что авторы кампании против меня, раздуваемой уже в прессе, уже готовы сменить перья на пулеметы», - сказал Троцкий.
Полковник мексиканской полиции не знал, что 0ГПУ еще в середине 20-х годов ввело в практику похищение и убийство «предателей» и «врагов народа», нашедших прибежище в зарубежных странах. В 1936 году для этой цели в НКВД было созда/263/ но «управление специальных заданий», которое сами чекисты окрестили «управлением мокрых дел». На его счету - ликвидация многих видных «троцкистов» и, наконец, самого Л. Д. Троцкого в 1940 году, а также других «врагов народа».
Длинная рука этого органа государственного терроризма добиралась и до тех сотрудников НКВД, которые, не желая попадать в сталинские застенки, оставались на Западе. В марте 1938 года был похищен резидент советской разведки в Турции Агабеков, который скрывался в Бельгии...
Полковник ожидал услышать имя человека, который находился в поле деятельности полиции Мексики, а тут - Сталин. Идея самопокушения стала казаться еще более реальной.
Троцкий предложил опросить местных сталинистов, задержать наиболее видных из них.
Полковник, подумав, обратился с одним вопросом ко всем: начальнику внутренней охраны Гарольду Робинсу, секретарям и охранникам - немцу Отто Шуисслеру, англичанину Вальтеру Керлею и просто охранникам Чарлзу Корнеллу и Жаку Куперу.
Вопрос был таков: «Кто нес охрану ворот и калитки в момент нападения?». И все отвечали: «Роберт Шелдон Харт».
«Он исчез с нападавшими! Его увезли или он сам уехал?» - спрашивал полковник.
Все говорили: «Боб не мог быть соучастником покушавшихся!». Мнение Троцкого было таким же.
Кроме уже названных лиц, в доме во время покушения находились повариха, служанка и садовник - все трое мексиканцы, а также гостившие Альфред и Маргерит Розмеры, давние - со вре/264/мен, предшествующих первой мировой войне, - друзья семьи Троцких. Альфред Розмер, писатель и журналист, являлся одним из основателей Французской компартии и Коминтерна, а последние двадцать лет - одним из наиболее верных последователей Троцкого. Они с женой привезли с собой в Мексику Севу и вскоре собирались отправиться в Нью-Йорк.
Троцкий жаждал забрать к себе внука - видно, потому, что боялся оставить сироту на попечении, как он выразился, «недоверчивого и неуравновешенного человека». Он решил апеллировать к закону. Последовала непристойная судебная тяжба.
Придя в отчаяние при мысли о возможной разлуке с ребенком, вторая жена сына Троцкого - Седова, Жанна, решила нейтрализовать иск Троцкого заявлением, что он не регистрировал формально ни первый, ни второй свои браки; Троцкому пришлось это заявление опровергать. Но даже несмотря на поступок Жанны, он выразил (в письме суду) понимание ее затруднений и чувств, признавал ее моральное, хотя и не юридическое, право на ребенка и возобновил приглашение, предлагая оплатить стоимость ее проезда »в Мексику. Троцкий даже изъявил готовность рассмотреть возможность возвращения ей Севы, но не ранее чем повидается с ним. Суд дважды решил дело в пользу Троцкого и назначал доверенных лиц, которым надлежало проследить за возвращением внука деду, но Жанна отказалась выполнять решение суда, увезла мальчика из Парижа и спрятала его. Лишь в результате долгих поисков и «зимней экспедиции» в Вогезы Маргерита Роз-мер сумела найти ребенка и вырвать его из рук /265/ тетки. Но и на этом дело не кончилось, ибо друзья Жанны предприняли попытку похитить мальчика, и лишь в октябре 1939 года Розмеры доставили его наконец в Койоакан.
В патетическом письме Троцкий пытался объяснить Севе, почему он настаивал на его переезде в Мексику. Избегая каких-либо обидных для Жанны замечаний, он не мог объяснить ребенку истинной причины, поэтому объяснение вышло неуклюжим и неубедительным.
Вот письмо Л. Троцкого министру юстиции Франции с просьбой разрешить приезд в Мексику его внука Всеволода Волкова, родившегося в Ялте 7 мая 1926 года. В. Волков, сын дочери Троцкого от первого брака, и Платона Волкова, бывшего члена ЦК профсоюза работников просвещения, арестованного в 1928 году, приехал в Мексику за год до гибели Л. Троцкого в сопровождении активных членов французской секции IV Интернационала Альфреда Грио и его супруги. Жанна Моли-нье, воспитывавшая Всеволода в течение нескольких лет и очень привязанная к нему, опасаясь за его жизнь, противилась отъезду Всеволода к деду.
Койоакан, 7 февраля 1939 года Г. министр!
Если я позволяю себе отвлечь ваше внимание по личному делу, то не только, конечно, потому, что оно крайне важно для меня, - этого было бы недостаточно, но и потому, что оно в вашей компетенции. Речь идет о моем внуке Всеволоде Волкове, мальчугане 13 лет, который сейчас живет в Париже и которого я хочу взять к себе в Мексику, где живу сейчас. /266/
Вкратце история этого мальчугана такова. В 1931 году он уехал из Москвы со своей матерью, моей дочерью Зинаидой, по мужу Волковой, которая с разрешения советского правительства выехала за границу для лечения туберкулеза. В этот самый момент советские власти лишили меня, как и мою дочь, советского гражданства. Моя дочь вынуждена была забрать свой паспорт после визита в советское консульство в Берлине. Оторванная от других членов своей семьи, Зинаида Волкова покончила с собой в январе 1933 года. Всеволод остался в семье моего сына Льва Седова, который жил тогда в Берлине со своей подругой г. Жанной Молинье, француженкой по национальности. После прихода Гитлера к власти мой сын вынужден был эмигрировать в Париж с г. Жанной Молинье и мальчуганом. Как вы, г. министр, может быть, знаете, мой сын умер 16.11.38 г. в Париже при обстоятельствах, которые продолжают оставаться для меня таинственными. С тех пор мальчик находится в руках г. Жанны Молинье.
Юридическая ситуация Всеволода Волкова следующая. Его мать, как я сказала, умерла. Его отец, который жил в СССР, исчез бесследно почти 5 лет назад. Так как он принимал в прошлом активное участие в деятельности оппозиции, не может быть сомнения, что он погиб во время одной из «чисток». Советские власти считают, конечно, Всеволода Волкова лишенным советского гражданства, ждать от них справок или каких-либо документов было бы абсолютной иллюзией. Я остаюсь, таким образом, единственным кровным родственником Всеволода, моего законного внука. Если в настоящих условиях нелегко доказать это официальными документами, можно без труда установить это (ес/267/ли какие-то уточнения необходимы) свидетельством десятка французских граждан, которые хорошо знают ситуацию моей семьи. В списке, приложенном к этому письму, я даю фамилии некоторых из них.
Всеволод Волков не имеет никаких родственных связей, прямых или косвенных, во Франции или в какой-то другой стране.
Г. Жанна Молинье не имеет с ним никакой родственной связи ни по крови, но по браку. Я предложил г. Жанне Молинье, в руках которой находится сейчас мальчуган, приехать с ним в Мексику. Из-за своего характера она отказалась. Не имея возможности самому поехать во Францию, я вынужден организовать отъезд внука через третьих лиц. Представитель моих интересов в этом вопросе г. Жерар Розенталь, судебный адвокат, Париж, д'Эдинбург, 15.
Чтобы облегчить необходимые расследования, я позволю себе указать, что французские власти 2 раза разрешали Всеволоду Волкову проживание во Франции, первый раз в конце 1932 года при отъезде из Константинополя, второй раз в 1934 году при отъезде из Вены. Оба раза Всеволод Волков получал разрешение как мой внук. Переписка по этому делу должна находиться в архивах МВД и дает надежное основание для того решения, о котором я ходатайствую. Мексиканское правительство уже передало инструкции своему консульству в Париже, чтобы Всеволоду Волкову был без всяких осложнений разрешен въезд в Мексику. Остальное зависит только от французских властей.
Прошу принять, г. министр, уверения в моих искренних чувствах.
Лев Троцкий. /268/