Положу просто текст здесь, вдруг кому - что. Для меня написанное - не новость, но написано хорошо, "плотно" и доходчиво. Самый сок... сусликов с мякотью... Отдельно полезно в контексте размышлений о том, "что значит быть настоящим христианином". Один из "несущих" аспектов ответа на вопрос, почему я - не христианка... и вряд ли стану таковой в этой жизни...
Приходилось ли вам когда-нибудь слышать о том, что путь к исцелению, к свободе, к любви и вообще ко всему самому прекрасному в жизни - в прощении? Готова поспорить, что да. Вот простишь всех обидчиков - и будет тебе счастье. Плевать ей было на счастье.
[Она делала это, потому что надеялась избавиться от боли. И просто хотела жить. А боль с жизнью были не очень совместимы.]Она делала это, потому что надеялась избавиться от боли. И просто хотела жить. А боль с жизнью были не очень совместимы. Ася начала прощать родителей почти сразу после того, как пришла в терапию. Прощала их долго. Глубоко. Искренне. Раз за разом всё глубже и искренней. Она наконец-то смогла увидеть их настоящими. Не только властными, подавляющими, недосягаемыми в своей безапелляционной правоте, обесценивающими и отвергающими, какими знала их всю свою жизнь. Но растерянными, беспомощными, неуверенными в себе. Теряющими эту уверенность с каждым новым днём своей жизни вместе с убывающим здоровьем и физическими силами. Вместе со своим дутым фальшивым авторитетом в глазах собственных детей. В её глазах. Она смогла представить, какими они были в детстве, с их детскими мечтами, чаяниями и надеждами. Думала о том, какой путь им пришлось пройти и с чем на этом пути столкнуться, какую боль пережить (или не пережить), прежде чем они стали этим жутким симбиозом под названием папа с мамой. И она узнала сострадание. ...Она простила их полностью. Простила им всё. Без остатка. Простила свое одиночество и отчаянье. Свою ненужность и покинутость. Свои суицидальные мысли и неудачные попытки их реализовать. Она перестала извлекать из памяти всё то, что могло бередить старые раны. И ей начало казаться, что они перестали болеть уже даже к погоде. Не было уже больше той одержимости, с которой хотелось восстановить справедливость, вернув свою боль по адресу. Тому, кто её причинил. Стало намного легче. Жизнь наполнилась новыми красками, звуками и впечатлениями.
И только маленькая девочка внутри неё почувствовала себя вдруг преданной. Как будто не было всей этой боли и всего этого ужаса. Как будто не было этой чёрной дыры внутри, которую невозможно заткнуть ничем. Как будто никогда не была она одинокой и брошенной. Как будто всё это неважно и не имеет значения для новой, счастливой жизни. Девочка была не согласна. Она не хотела прощать. Всё её существо было против. И Ася вдруг поняла, что совсем не хочет, чтобы эта девочка снова оказалась на краю отчаяния, один на один со своей болью, чувством покинутости и жестокой несправедливости. И только тогда, когда сумела дать себе это внутреннее разрешение, это право не прощать, она смогла продвинуться очень сильно в своей сепарации. Смогла наконец отделиться. И.... простить. И она узнала любовь. Она больше не ждёт того, что когда-нибудь её родители осознают, поймут её детскую боль, возьмут на себя ответственность за неё и раскаются. Они никогда не возьмут за это ответственности, не раскаются и не поймут. Они просто не могут. И никогда не могли. Но она может. И хочет отвечать за свои ошибки. И она раскаивается. Именно поэтому она не просит прощения у своего взрослого сына. Это было бы похоже на перекладывание ответственности. Как будто бы, простив, он смог бы отпустить ей её грехи. Она говорит лишь, что сожалеет. Сожалеет о том, что, находясь с ним физически в одном пространстве, не всегда бывала с ним рядом, когда ему это было так необходимо. Что могла быть эгоистичной, недостаточно чуткой к его чувствам и потребностям. Что не дала ему того опыта близости, который сама начала познавать спустя много лет после его рождения в собственной психотерапии. По шажочку, по крупинке, по капельке. Она сожалеет об этом. О всём том, чего его лишила. Чем его ранила. О боли, которую причинила самому дорогому и любимому существу, пока была для него «достаточно хорошей матерью». И сегодня, находясь уже по другую сторону прощения, она говорит: «Не прощать родителей можно». Ей уже не так важно, простит ли её сын. Прощение - это выбор. И она может жить непрощенной, признавая за ним этот выбор. И уважая его. И радуясь, что у него этот выбор есть. И это тоже путь к близости. Сегодня он такой.
Работая с темой прощения, я поняла одну вещь. На пути к прощению зачастую стоит отсутствие права не прощать. Отсутствие права не хотеть прощать. Отсутствие выбора. Нет, выбор, конечно, есть. И ты можешь им воспользоваться. Но тогда ты - плохой. Тогда ты - неблагодарный и жестокий. И ты виновен. И тебе должно быть стыдно. И с тобой никто не захочет дружить и даже здороваться. И уж тем более тебя, такого жестокого, никто не полюбит. Никогда. И тебе никогда не видать ни счастья, ни спасения. Потому что ты их недостоин. Поэтому прощайте всех насильников, садистов и убийц. Они не хотели причинить вреда. Не желали вам зла. Просто так вышло. Просто они были глубоко и безнадежно несчастны. Это правда - счастливые люди не ранят других людей. Боль причиняют те, кто сами наполнены болью. Но вы можете, понимая это и даже испытывая к ним сострадание, не хотеть их прощать. Вы имеете право не хотеть прощать всех тех, кого прощать не хотите. И, как ни парадоксально, это тоже путь к близости и любви. Он может быть и таким. Когда вы позволяете себе не желать прощать, вы становитесь более целостным. Вы перестаёте отвергать ту свою часть, которая прощать не хочет. И вы становитесь ближе к себе. А значит, ближе к другим. Ведь только приняв себя, мы становимся способными по-настоящему кого-то любить.